«Дорогой товарищ президент! [...] Я очень надеюсь на то, что Вы не позволите свершаться позорному факту, что в социалистической стране женщина-кинорежиссер, фильмы которой были в числе тех, что принесли международную славу социалистическому кино Чехословакии, к тому же мать двоих детей, лишена возможности делать свой вклад в отечественную культуру, особенно в то время, когда мы празднуем Международный год женщины!» – Написать письмо президенту? Вера Хитилова могла это запросто. Писала яростно и страстно, грехом страшнее, чем гнев, считая уныние. А к унынию в том, 1975 году поводов было более чем достаточно. 

Пятый год она сидит без постановок, на заседании профессиональной комиссии ей вдруг заявляют: «Пани Хитилова, нам кажется, вы разучились снимать... У вас совсем не получается работать с людьми!» и предлагают должность ассистента режиссера, предлагают вернуться к тому, с чего она начинала. И это после десяти лет в режиссуре, после пяти поставленных фильмов, которые принесли мировую известность чешскому кино. Она не могла этого выдержать и взялась за перо. Если бы к Густаву Гусаку можно было прийти домой, то она выбрала бы самое неудобное время, подняв того среди ночи и, даже не дав снять ночной колпак, устроила бы ему головомойку. Но в телефонном справочнике адреса президента страны не было.

Да, Хитилова была радикалисткой. Может быть, оттого, что у нее было обостренное чувство справедливости – ведь она из Силезии, за которую столько веков спорят между собой германский и славянский миры. Она родилась в ее южной части, в горах, в Остраве. А как говорят в Силезии, «если ты родился в Остраве – в твоей груди бьется стальное сердце». Пусть даже оно женское.

Острава – центр угледобывающей промышленности Чехии, а самый известный уроженец Остравы – «Агасфер средь чехов» – непримиримый борец за свободу, пророк-шахтер и бард угнетаемого рабочего народа Петр Безруч. «В правой руке нес тяжелый я молот, / Каменный уголь обломком по левой ударил меня, / Око мне выжег, выхлестнув, пламень, /Семьдесят тысяч проклятых я в сердце несу. / Я Петр Безруч, [...] Я угрюмая тень – привидение и народа погибшего бард»[1] – так в 1899 году он представился в письме литературному журналу «Время». Никто не знал, кто такой Безруч, никто не мог встретиться с ним, только письма. Всего до 1914 года их придет сорок семь. Кто мог предположить, что их автор – почтовый служащий Владимир Вашек, который, задыхаясь от туберкулеза и медленно сходя с ума от алкоголя и нервной депрессии, был даже не в силах поднять над собой молот: «И крови так мало во мне, а она еще льется / Из уст». «Силезские песни» Безруча в Чехии переиздаются до сих пор, его именем названы остравский парк и театральный фестиваль, а Вашек, навсегда замолчав в начале первой мировой войны, выздоровел и остаток жизни прожил отшельником. Он умер глубоким стариком в 1958 году. В том году, когда Отакар Вавра, возглавив кинематографическое отделение Пражской академии искусств (FAMU), спустил на воду новый корабль, на борту которого были юноши Немец, Менцель, Иреш, Кучера, Герц, Пассер, Папоушек, Маша, Якубиско, Шорм, Форман…

Они сразу решили плыть не куда-нибудь, а в Колхиду. Среди них была единственная женщина – Вера Хитилова. Самая старшая из них, она уже успела побывать манекенщицей, студенткой архитектурного института и помощником режиссера на студии «Баррандов». По легенде, Хитилова пришла к Вавре и с порога заявила: «Я пришла научиться снимать, потому что мне не нравятся те фильмы, которые сейчас делают».

Они ни на минуту не сомневались в собственном успехе, в том, что добудут золотое руно. Их корабль был не единственный. Целые флотилии уже устремлялись по волнам, чтобы необратимо изменить кино: польская, французская, немецкая... Время реабилитации реальности. В кино оно случилось дважды: с 1924 по 1935 год и с 1962-го по 1972-й. В Чехословакии оно отзовется потоком шедевров: «Солнце в сети» (1962) Штефана Угера, «Алмазы ночи» (1964) Яна Немеца, «Черный Петр» (1964) Милоша Формана, «Отвага на каждый день» (1964) Эвальда Шорма, «Кариатида» (1965) Павла Юрачека и Яна Шмидта. Все было так же, как у нас в 1924 году. Если развернуть эту аналогию, то итог чешской «новой волны» можно разглядеть в фильмах Довженко и Барнета середины 30-х: в парашютистах Аэрограда и летящих на пол хрустальных бусинах Кузьминой, в этих последних птицах осени 30-х.

Волн в мировом кино было много, и ни одна не следствие другой, каждая – самостоятельный процесс. Французы всегда считали чешские фильмы мещанскими и незначительными. Критики Cahiers du сinéma называли их малыми. «Все потому, что из «Маргариток» невозможно выжать лозунг, – язвил по этому поводу Иван Пассер. – Все эти лозунги мы слышали в том же исполнении тысячи раз. Только это все неконкретно. Голая абстракция, в которую вы можете вкладывать все что угодно, любое содержание». Чешское же кино «идет по следу реальности, как охотничья собака» и пытается понять, «что такое конкретная банальность, из которой состоит на 95 процентов наша жизнедеятельность».

«Три часа утра, и я разминаюсь этими строчками, дабы приступить к сценарию «Маргариток», над которыми буду сидеть по меньшей мере до обеда. Через пятнадцать минут подействует фенметразил, у меня перестанут болеть глаза, уйдет сонливость, я забуду о бегущем времени...» – так 27 марта 1965 года Павел Юрачек начинает свое утро. Дневник. Тот, что уже много лет он держит в кармане. Тот, что ему мешает говорить в полный голос. А через пять лет в его кармане этот дневник свернется в спираль, превратившись в улиточную раковину. И с этой раковиной за спиной и маленьким чемоданом в руках Юрачек сядет в купе поезда Прага – Мюнхен. Дневник его станет убежищем, куда он будет залезать посреди чужой Германии[2] .

«Шут и королева»

Где-то рядом окажется и Ян Немец, который в том же 65-м так остро пошутил, что зазвенели хрустальные бокалы. Его шутка повисла в неловком молчании над столом. И торжество оказалось под угрозой, срыв был неминуем, если бы не вовремя подоспевший дворецкий. Тот, взяв несчастного Гонзу за ворот фрака, вывел его из залы и вышвырнул за дверь. Гонза слетел по ступенькам и плюхнулся в пыль у крыльца[3].

Трясясь на соседних полках, Юрачек и Немец никак не решаются пригласить друг друга в вагон-ресторан, чтобы выпить по чашечке кофе. Они не были такими уж близкими друзьями... Вот был бы с ними Эвальд, тот давно бы достал заготовленную на всякий случай бутылку коньяка. Ведь именно он был настоящим другом... Но Шорм остался дома, и наступил тот момент, о котором он предупреждал в «Отваге на каждый день»: «Счастье и отчаяние сходны тем, что и в счастье, и в отчаянии человек не в силах выйти за пределы себя. Если в момент счастья мы задумаемся, что оно не вечно, то вот, его уже нет... А если человек в момент глубочайшего горя поймает лучик надежды, то уже не скажет: «Я проиграл!» И каждый из них переживет этот момент по-разному... И никто из них, ушедших рано и ушедших уже давно, не проиграет. Ведь они были из того типа художников, про которых Пассер писал: «Люди хрупкие, какое бы желание показать характер они ни имели, все равно будут побиты морозом. Критики их третируют, и они после смерти попадут сразу на небо, потому что ад они пережили здесь на земле».

«Приятные минуты без гарантии»

Вера Хитилова тогда не уехала, хотя ей повезло не больше других. Пятилетний простой, прежде чем она решила написать письмо президенту, предваряло заседание в Национальном собрании 17 мая 1967 года по поводу фильмов «О торжестве и гостях» (1966) и «Маргаритки» (1966). На собрании тогда прозвучало: «Мы спросим режиссеров Немеца и Хитилову: какую пользу и развлекательную ценность могут предложить их фильмы рабочим на заводе, трудящимся в полях и на стройках нашей страны?» «Маргаритки» так и не вышли в широкий прокат, как и последовавший за ними сновидческий триллер, авангардная притча «Мы едим плоды райских деревьев» (1969).

Оба фильма открываются кадрами с библейским деревом: с ветки срывается яблоко и падает вниз. Это яблоко раздора. Яблоко вспарывает землю и укореняется в ней. Вырастают деревья, и люди забывают, какое оно было, это яблоко. Так происходит разрыв с Землей, с теми, кто когда-то бросил это яблоко в землю. Свой райский сад, пульсирующее пространство зеленых листьев, красных плодов и коллажей из лепестков пионов и крыльев бабочек, Хитилова завершает черно-белым кадром поля из «Земли» Довженко. Она дает этот кадр в повышенном контрасте, мы видим высохшее поле, лишенное жизненных соков. Это последствие грехопадения.

«Изгнанные из рая»

Как первоколхозники, так и трудовики развитого социализма оказываются глубоко отчужденными от процесса собственного труда. О какой же «развлекательной пользе» тут может идти речь? Когда здесь, в саду при доме отдыха, решается вопрос о том, соблазнится ли Ева элегантным бородатым юношей Робертом? Ева соблазняется, но лишь для того, чтобы застрелить змея-искусителя, ведь тот оказывается серийным душителем. Но измена была и ее не искупить: платье из белого становится красным, Муж не прощает Жену, Адам отвергает Еву.

Две юные Марии отказываются жить по общепринятым законам, срывают с древа познания персик и попадают в мозаичный мир, который меняет цвета по их желанию. Это «Маргаритки». Они оказываются в странном доме и, не обращая внимания на таблички «Посторонним вход воспрещен», забираются в лифт для перевозки продуктов и попадают в накрытую для банкета залу. Здесь они устраивают форменный бардак, кидаясь едой и дефилируя по столу обернутые кружевными занавесками. Они раскачиваются на люстре: крупные хрустальные бусины, словно звезды. Отсюда путь только в воду, где они барахтаются под иронический титр: «Только так они могли кончить. Но возможно ли поправить то, что уже было испорчено?» И они пытаются навести порядок. Но разбитые тарелки не собрать, бокалы не склеить и месиво, в которое превращена еда, остается только выбросить в помойку. В этот момент на девушек падает люстра, и ее полет монтируется со взрывом водородной бомбы. И титр: «Этот фильм посвящается тем, кто огорчается только из-за растоптанного салата».

Это фильм о том, как мы поступили с садом, который был завещан нам Богом.

Формальные поиски Хитиловой в этих картинах предваряли три фильма, снятые в стиле «синема-верите»: две студенческие работы – «Потолок» (1962) и «Мешок блох» (1962), а также дебютная полнометражная «О чем-то ином» (1963). Тщательно изучив предметную реальность, она смогла перейти к метафизике. Ее визуальные поиски неразрывно связаны с нравственной и философской проблематикой, а эксперименты схожи с поисками американских экспериментаторов Брекиджа и Эмшвиллера, на что указывает и Кучера. Картины были плодом коллективных усилий: сценарий «Маргариток» написал Павел Юрачек, он же был продюсером «Райских деревьев». Оператор обоих фильмов – Ярослав Кучера, ставший к тому моменту мужем Хитиловой. А художником и соавтором сценария была Эстер Крумбахова, еще одна выдающаяся участница чешской «новой волны», театральная художница и сценаристка, работавшая и с Немецом, и с Ваврой.

В 1970 году Вера Хитилова, далекая от политики, появилась в фильме «Правда» – одной из кинолистовок Годара и его группы «Дзига Вертов», нелегально снимавшихся в Чехословакии. Если бы фильмы Годара имели хоть какой-то общественный резонанс, Хитилова навсегда потеряла бы шанс вернуться в режиссуру. Она отдавала себе отчет, что ее сложные визуальные метафоры, как и заумные политические уроки Годара, остаются непонятыми. Нужно было искать новый способ снимать. За годы вынужденного простоя Хитилова, по ее словам, сделала куда более важные вещи, чем несколько фильмов: построила большой дом, посадила вокруг него сад и родила троих детей. Они с мужем купили 16-мм камеру и стали снимать себя и детей. А когда наконец ей снова разрешили работать – после того письма Гусаку, – она обрела новый стиль, которому будет верна на протяжении 80-х. Хитилова снова возвращается к ручной камере, но снимает уже в цвете. С минимальным бюджетом (таким, что ряд сцен режиссеру приходится снимать в собственном доме) появилась «Игра в яблоко» («Ставка – яблоко», 1975).

Фильм снова начинается с яблони. Плодами здесь оказываются дети. Инфантильный акушер Йозеф, окруженный молодыми практикантками-медсестрами, разрывается между замужней женщиной и молодой медсестрой. Он этакий вечный студент, не пропускающий ни одной юбки и не желающий (да и едва ли способный) быть ответственным за что-либо. Несмотря на это, он заведующий отделением в родильном доме.

Роль Йозефа исполняет Иржи Менцель, он, как и Хитилова, тоже несколько лет сидит без режиссерской работы, с тех пор как его «Жаворонки на нитях» (1969) оказываются на полке. Образ инфантильного мужчины, который не желает брать никакой личной ответственности, был в те годы очень актуальным в Европе: революция, захлестнувшая Европу в конце 60-х, потерпела поражение и вчерашние студенты-бунтари смирились. Затихорившиеся или разочарованные они надевают галстуки или пижонские шелковые платки, становясь молчаливыми циниками или маргиналами. Как поляк Якуб, сторонник теории «Защитных цветов» (1976, Кшиштоф Занусси), как парижанин Александр из «Мамочки и шлюхи» (1973, Жан Эсташ). Хитилова к своему герою беспощадна.

Хитилова не боится ставить вопросы, априори не имеющие односложного ответа. Такой острый интерес к неразрешимым вопросам укоренился в ней с детства. Она училась в католической школе и готовилась к постригу в монахини, но вмешалась война. В 1939-м ей было десять лет. Она отвергла религиозное воспитание, впоследствии называя его католической идеологией. Под грохот снарядов она поняла: не нужно ждать и надеяться. Всего нужно добиваться здесь, сейчас и самостоятельно. Тогда же она надела темные очки, чтобы собеседники ни на минуту не сомневались: она смотрит вам прямо в глаза. Воплощенная справедливость чешского кино.

За «Игрой в яблоко» последуют «Занос» («Стихийное бедствие», 1978), «Панельная история, или Как рождается поселок» (1979), «Слишком поздний послеполуденный отдых фавна» (1983). Авария на железной дороге, плохо построенный дом или стареющий донжуан – ничто не ускользает от разъедающей иронии. Но помимо иронии это и ницшеанское хождение с фонарем среди бела дня. Одной из первых в Восточной Европе она подняла проблему СПИДа в картине «Копытом туда, копытом сюда» (1989). Незыблемая дружба троих кутил вдруг разрушается новостью, что кто-то из них заражен неизвестным вирусом. Страх за собственную жизнь превращает их в затравленных волков, готовых перегрызть друг другу глотки.

Фильмы Хитиловой – как соринка в глазу: сложно вынуть, но не чувствовать невозможно... Часто ее фильмы оказывались рифмами к уже созданным, возвращением к тем же вопросам на новом этапе. Фильмы-зеркала. «Фавн» – это все тот же Йозеф из «Игры в яблоко», только раздобревший и бородатый. «Копытом туда, копытом сюда» – те же «Маргаритки» в новое время, а последняя ее работа, портрет современной женщины, «Приятные минуты без гарантии» (2006) – новое обращение к «синема-верите», как в картине «О чем-то ином» только с оглядкой на триеровскую «Догму». В начале 90-х, когда и в Чехии стала насущной проблема рыночной экономики, Хитилова снимает два социальных гротеска – «Наследство, или Едренавошьгутентаг» (1993) и «Капканы, капканы, капканчики» (1998). Их посчитали «большой неудачей крупного мастера». Лишь по прошествии двадцати лет становится очевидна их беспощадная актуальность, незамеченная в тот самый момент, когда шахты ее родной Остравы распродавались и закрывались.

«Наследство, или Едренавошьгутентаг»

«Большой неудачей» считается в Чехии и предпоследний фильм Хитиловой «Изгнанные из рая» (2001), где она вновь обращается к теме «Райских деревьев». Но брекиджевский сад здесь сменяется нудистским пляжем, на котором съемочная группа снимает экспериментальный фильм на библейский сюжет в духе Макавеева. Это вольная экранизация научно-популярного бестселлера Десмонда Морриса «Голая обезьяна», взорвавшего общественность в 1967 году. Моррис рассматривает человека как не самый совершенный вид приматов. У Хитиловой выходит история о полном несоответствии желаний и поступков. Главный герой – режиссер на грани развода, его жена постоянно закатывает истерики, ведь он не обращает на них с детьми никакого внимания, его любовница, дочь русского продюсера, пробует его шантажировать, в съемочной группе разброд и шатание. Между тем он пытается командовать массовкой обнаженных женщин: «Представьте, что вы черви... что вы сама земля, вы копошитесь, вы живете... Я хочу получить образ чистой природы!»

«В поисках Эстер»

Хитилова снимает все это на видео ручной дрожащей камерой. Во время съемок одной из сцен какие-то рыбаки вызвали полицию, и Хитилову вместе с оператором арестовали по обвинению в педофилии, потому как немецкие законы запрещают снимать детей на пляже. Даже собственную внучку. Но кадры с детьми в лучах заходящего солнца на берегу моря, буквально реконструирующие семейную хронику тридцатилетней давности, могут сравниться с мерцающими Адамом и Евой из «Райских деревьев». А значит, Хитилова верит, что детям будет разрешено вернуться обратно в Сад.

«Маргаритки»

В 2008 году по просьбе Международного кинофестиваля в Карловых Варах Хитилова сняла небольшой ролик о себе. Статуэтка позолоченной девушки – главный приз и символ фестиваля – стоит, воздев вверх пустые руки. Она покрыта пылью и паутиной. Хрустальный глобус, который та должна была держать, лежит рядом, расколотый на несколько кусков. Вера Хитилова сидит за столом и пытается соединить куски этого шара суперклеем. Затем в отчаянии берет скотч, сматывает осколки вместе и приматывает их к рукам девушки. Этот ролик был последним в ее карьере. Она всю жизнь пыталась склеить разбитую чашку нашего мира... И при этом всегда знала, что фильмы далеко не самое важное в жизни. Когда в 2000 году в тех же Карловых Варах ей присудили приз «За вклад в отечественный кинематограф», она горько ­усмехнулась: «Я бы предпочла взять деньгами». Правда, добавила: «Хотя это все же лучше негативной критики, в которой я живу последние годы».

Правда и ответственность важнее фильмов. И не менее важно сейчас сделать то, что должен: погладить белье, помыть посуду, заботиться о детях. Фильмы Веры Хитиловой – это кинематограф между стиркой и грехопадением. «Я никогда не задумывалась о наследстве. Я должна сделать все сейчас, ведь куда я уйду – там тьма». Вера Хитилова прожила счастливую кинематографическую жизнь, наполненную борьбой за право творить свой кинематограф и за приручение зрителя.

...Полыхает в камине большое полено. Вера в своем доме, она задергивает длинные плотные шторы на окнах и садится напротив огня. У ее ног лежит огромный питбуль. Огонь блестит на стеклах очков. Так десять лет назад Ясмина Блажевич заканчивала свой фильм о Хитиловой. Таким, возможно, был и ее последний день 12 марта 2014 года. Ей было восемьдесят пять. Не надо эпитафий. Есть вещи важнее: строить дома, растить деревья и держать детей за руки.

Вера Хитилова на съемках фильма «Приятные минуты без гарантии»

[1] Стихи Петра Безруча даны в переводе Константина Бальмонта.

[2] «Дневник» Павла Юрачека был опубликован на русском языке в журнале «Киноведческие записки»: № 71 (2004) и № 91 (2009).

[3] «О торжестве и гостях» (1966), режиссер Ян Немец.