Беседу ведут Даниил Дондурей и Нина Зархи.

Фильм Григория Добрыгина «Верпаскунген» получил Диплом со специальным упоминанием конкурсной программы «Кинотавр». Короткий метр» «За высокий уровень режиссуры» и приз Гильдии киноведов и кинокритиков «Слон».

Нина Зархи. Григорий, нам очень понравились ваша первая картина «Измена» и новая, вторая, показанная на «Кинотавре» в этом году. Вы рассказали, что она родилась из совсем простой бытовой истории: ваша маленькая сестра жевала жвачку, вы попросили ее выплюнуть, девочка послушалась – на свою беду, потому что долго мучилась перед строем помоечных баков с разными значками, не зная, куда выкинуть резинку, к какому виду отходов ее отнести. Дело происходило в Германии – цитадели порядка. Анекдотическая ситуация подсказала сюжет о русском интеллигенте-эмигранте, ожидающем поезд на маленькой станции. Поев, он начинает испытывать те же мучения, что и ваша сестра: Маковецкий блестяще исполняет почти цирковой номер с куриными объедками, пластиковым стаканом, стеклянной бутылкой и т.п. Несчастный, отчаявшись, засыпает, а мы видим, как весело и беспечно, пританцовывая под музыку – в ушах наушники, – молодой явно не немец (его играет румын Джордже Пыстеряну) ссыпает содержимое всех баков в один контейнер и благополучно увозит в огромной, не помоечной, блестящей чистотой машине.

Простенький анекдот поднялся до обобщений о трудности/легкости встраивания в чужой мир – не просто новый и незнакомый, а совсем другой по способу устройства «мозгов» и, следовательно, жизни. Ситуация – локальная, замечательно уютно поместившаяся в коротком метре. Но идея вполне тянет на длинную историю, на заходы справа и слева, на «за» и «против». На конфликтный разговор об актуальном и вечном.

Скажите, вам помогает лимит формата? Он что – адекватен замыслу, он диктует упругость и ясность высказывания? Или вы идете от предложенных обстоятельств – на полный метр не собрать денег? У вас есть идеи, рассчитанные не на короткое дыхание?

Григорий Добрыгин. Это, пожалуй, началось еще в ГИТИСе, на курсе Олега Львовича Кудряшова. Я ведь учился на актера. Играл эпизоды, любил яркие и короткие, как вспышки, роли. Потом, уже на режиссерском, стал делать роли покрупнее. А вот в режиссерских теат­ральных работах у меня такая же установка, что в кино, – я, мне кажется, владею формой короткого рассказа, анекдота. Вот у меня есть спектакль «Лакейская» в Театре Маяковского – это пять страниц недописанной Гоголем пьесы «Владимир третьей степени». Короткое дыхание, но все же на час двадцать.

В кино хочется перейти к освоению другого формата, хотя мне ужасно жалко бросать мои короткие истории – я решил оставить их на десерт, для удовольствия, для чистой режиссерской радости. Складываю их в копилку, вот сниму полный метр, если получится, – тогда…

«Измена», режиссер Григорий Добрыгин

Даниил Дондурей. Вы уже определились с замыслом? Что это будет?

Григорий Добрыгин. С продюсером Артемом Васильевым мы начинаем разрабатывать одну серьезную историю.

Даниил Дондурей. Вы сами пишете сценарий?

Григорий Добрыгин. Нет, собираюсь привлечь соавтора, ищу драматурга.

Нина Зархи. Это современность?

Григорий Добрыгин. Да, но история начинается десять лет назад. Она опять основана на подлинных событиях, на пережитом опыте – все происходило с моим дядей. Съемки должны быть в Лондоне, это немножко английская история. Я очень люблю новое румынское кино и хочу снять фильм живой подвижной камерой, пластичный и лишенный искусственности, максимально приближенный к жизни.

Нина Зархи. История английская, форма румынская, но герой – русский?

Григорий Добрыгин. Да, о трудностях адаптации в чужом обществе.

Нина Зархи. Растянутая на полный метр история с героем Маковецкого.

Григорий Добрыгин. Можно и так сказать.

«Верпаскунген», режиссер Григорий Добрыгин

Даниил Дондурей. Тема Маугли?

Григорий Добрыгин. Это сидит где-то в подкорке. Потому, наверное, что последнее время я много работал в Европе и, хотя прилично знаю английский, мне порой трудно пробиться к смыслам, к сути того, что происходит. Сделать это своим.

Нина Зархи. А здесь вы всё понимаете?

Григорий Добрыгин. Да нет, здесь вообще ничего не понимаю. На Западе мне даже легче – там есть языковая дистанция, заведомый барьер понимания, сужение информационного поля…

Даниил Дондурей. Селекция.

Григорий Добрыгин. Ну да, я многого не понимаю, и это дает мне свободу: дальше, дальше… Я ведь не включаюсь во все детали разговоров на площадке, не слышу, что они там говорят обо мне, не отвлекаюсь. И я спокоен – так сейчас у Горбаня снимался.

Кроме того, в Европе по-другому работают. Никто не бегает с шипящей рацией, никто не орет, режиссер ничего не говорит в микрофон. Есть один человек, у которого в ухе собирается вся информация о площадке, он ее ведет. Тебя, актера, берегут. Да и режиссера тоже. Так же четко, кстати, работает у нас Попогребский, мне хочется заимствовать этот опыт, научиться так работать. На первой картине я ничего не мог организовать, носился как угорелый – дружеская среда, без сценария…

Нина Зархи. Своя тусовка.

Григорий Добрыгин. Да, а вот на этот раз все было всерьез: ответственность, деньги, немецкая группа, экспедиция на три дня, Маковецкий дал всего два, большой румынский артист… А опыта нет.

Даниил Дондурей. Оператор – немецкий.

Григорий Добрыгин. Йорг Грубер, он был вторым на проекте Хржановского «Дау».

Нина Зархи. Мы заметили, что истории комические, шутки и анекдоты, сделанные на откровенной игре – здесь такие были у Жоры Крыжовникова в «Нечаянно»; «Абонент» Марины Артёменко и Оксаны Артёменко такой, и «Киноман» Андрея Андрианова, – все они оказываются лучшими, заслуженно побеждают. И все выходят из бытового анекдота, приходят к драме, говорят о сложном, серьезном, обобщают актуальную проблематику современной жизни. Самый главный пример – «Нечаянно» Крыжовникова. Когда же молодые режиссеры вдохновляются вроде бы важными, мощными, серьезными темами – получается фальшь, неуклюжий вымысел, режиссерские натяжки. Почему, как вам кажется?

Даниил Дондурей. Серьезный вопрос, и нынешняя программа его ставит очень остро.

Григорий Добрыгин. Для меня здесь нет и не было сомнений. Еще на первом курсе мой мастер Кудряшов сказал: «Не надо «серьеза», у тебя все в порядке с чувством юмора, делай что-то легкое». А я трагедию хотел… Поиски языка… Понял потом, что все можно рассказать о мире, глядя на него светлыми глазами. Хотя люблю чистые драмы. У кого-то они получаются, тут мастерство необходимо, изысканность, не знаю.

Мне просто повезло. У меня есть люди, которым я доверяю абсолютно, которые мне помогают ориентироваться в жизни и в профессии. Они честны и откровенны в оценке того, что я делаю. Попогребский, например, я со всеми идеями к нему хожу. Язык кинематографический хочется совершенствовать, не убирая при этом сложность. Вот не все, говорят, поняли, что там происходит в «Верпаскунгене», а мне как будто стало все равно. Дети, кстати, понимают и еще критики.

Даниил Дондурей. Скажите, а вы думаете специально над такими вещами, как жанр, например, развитие сюжета?..

Григорий Добрыгин. Все идет от идеи. Пришло что-то в голову – и потом понеслось, формулируешь. Вгоняешь в форму. Кстати, «Верпаскунген» сначала назывался «Бог из машины» и третьего персонажа, бомжа, там не было. А потом он мне понадобился. Второе название было Lost in Wandlits, Вандлиц – это городок, где мы снимали, пропащее место, подростки там на платформе собираются – поплевать, покурить, потрепаться, не без мата, конечно. В общем, точно как у нас.

Нина Зархи. Маковецкий у вас немного из «Душки» Стеллинга.

Григорий Добрыгин. Да, мне скрипт-супервайзер тоже сказала – суперпрофессионал, кстати, с Вимом Вендерсом работала. Но я поэтому «Душку» не стал смотреть, побоялся.

Даниил Дондурей. А вообще много фильмов смотрите?

Григорий Добрыгин. Я, к сожалению, темный, мало смотрю, плохо знаю кино. Знаю, что это плохо. Просто детство у меня было трудовое, был занят очень – я ведь учился в Московской академии хореографии. Мама у меня балерина, ее папа – военный. Может, это дало мне тяготение к линии, к дисциплине формы, четкой структуре. Знали б вы, как я оператора мучил…

Даниил Дондурей. А в музеи ходите?

Григорий Добрыгин. Приезжаю куда-то в Европу – и сразу бегу в музей. Может, оттого, что в детстве у меня не было широты охвата – только балет, музыка балетная, Библия – я в семинарии еще учился. Когда шоры спали все эти, начал мир узнавать как-то очень жадно. От всего могу толчок получить – от картины, от музыкальной какой-то вещи, которую все давным-давно знают, а я впервые услышал, и меня от этого прямо вверх подкидывает…

«Как я провел этим летом», режиссер Алексей Попогребский

Даниил Дондурей. Среда нужна, разговоры о кино, об искусстве. Вот вы же говорили, что любите Каурисмяки, румынскую «новую волну»…

Григорий Добрыгин. Да, еще Уэса Андерсона.

Нина Зархи. Все они где-то в подтексте ваших короткометражек присутствуют…

Григорий Добрыгин. Да, наверное. А к кино я всерьез потянулся, когда у Попогребского снимался. На Чукотке у меня возникло вдруг ощущение, что я себе не принадлежу, с ума просто сходил. Стал тогда классику слушать, к Библии вернулся. И еще посмотрел «Двадцать дней без войны». И успокоился, встал на место.

А потом пристрастился к хорошему кино благодаря команде Попогребского, у него очень образованные люди работают. Брал у них диски и смотрел Дарденнов, Ханеке, Шарунаса Бартаса. После этой группы мне трудно уже было в команде «Черной молнии» работать.

Даниил Дондурей. А как вы к коммерческим фильмам относитесь?

Григорий Добрыгин. Никак. У меня в последнее время не было больших проектов. Я снимался в Европе со звездами, но и они работали за идею – это малые бюджеты были, 15 миллионов для европейского фильма – не деньги.

Даниил Дондурей. Свою дальнейшую карьеру вы представляете как актерскую или исключительно режиссерскую?

Григорий Добрыгин. Хотелось бы совмещать. С актерством, конечно, проще: деньги искать не надо. Так случилось, что меня с самого начала окружают прекрасные люди – они бережно передают меня друг другу. Попогребский, потом Антон Корбейн, потом Кевин Макдоналд, за ним Сьюзен Уайт, английская дебютантка. Сейчас, наверное, это будет Семих Капланоглу, снявший «Мед», «Молоко», «Яйцо», – мы познакомились в Берлине, он был в конкурсе вместе с нашей картиной «Как я провел этим летом» и получил «Золотого медведя».

Даниил Дондурей. Фильм Попогребского «Как я провел этим летом» стал для вас, как говорят в таких случаях, «путевкой в жизнь»…

Григорий Добрыгин. Да, у меня очень многое началось с Берлинского фестиваля. Я написал в Фейсбуке: «Берлин продолжает кормить».

«Самый опасный человек», режиссер Антон Корбейн

Даниил Дондурей. А русское кино вы смотрите?

Григорий Добрыгин. Здесь на «Кинотавре» довольно много видел. Мне понравился «Еще один год» Оксаны Бычковой. Прозрачная лента с очень точно найденной интонацией, когда актеры не мешают мне вставать на их место, не навязывают мне свое мнение о герое – я очень люблю тонкое, изящное актерское существование. Благодаря такой игре я не им сопереживаю – себя жалею, свое проживаю. Замечательные работы Нади Лумповой, моей однокурсницы, и Леши Филимонова, он, кстати, тоже учился у Кудряшова. Леша демонстрирует высший пилотаж – простоту актерского существования: стоит, например, и смотрит молча, как Надя, играющая его жену, говорит с друзьями по телефону, он просто смотрит, и все понятно – это начало конца… Я так не умею, такой простоте завидую. И радуюсь. Я все-таки заложник формы, Кудряшов меня за это ругает и хвалит одновременно.

Еще я рад за Ивана Твердовского, потому что в «Собачьем кайфе» в финале была, мне показалось, спекуляция, а в «Классе коррекции» он прошел по острию, по грани, но удержался, не перешел ее. Наоборот, посмеялся в конце – над собой, над всеми нами, над нашими «сказочками» вместо жизни. Вообще в этом году «Кинотавр» – оба конкурса – принес больше радости, чем в прошлом.

Даниил Дондурей. А вы брали в руки камеру, сами снимали?

Григорий Добрыгин. Я постоянно это делаю, мечтаю снять документальный фильм. Очень много снимал в Норильске, в бухте Провидения, где мы работали над «Территорией» Александра Мельника, – зима, месяц до Нового года, я думал про это сделать фильм. Не получилось. И на Чукотку я поехал с камерой, нащупал там тему в первые же дни. Зашел в Дом культуры за пять дней до празднования Дня Чукотки, в балетном зале дети репетировали. За окном сопки застывшие, а они в трико и маечках батман тандю делают. Я такое родное во всем этом ощутил, тем более что родился я на Камчатке, тоже не Москва. Детей снимал, потом в коридоре танцы народные, с ребятами разговаривал долго, суету предпраздничную, ругань с матом – как без этого?! Световики, рабочие сцены, пьяни – много наснимал. Потом Марине Александровне Разбежкиной написал, просил совета. Идея ей понравилась – своей негероичностью, сочетанием иронии и любви к героям. Но главный кадр я не успел снять – проход девочки по бухте Провидения, где происходит чудо и кошмар одновременно… В общем, не сложилось, материала не хватило, мне это и Даниелиус Коканаускис сказал, замечательный режиссер монтажа, который и с Лозницей, и с Бартасом работал, мы с ним «Верпаскунген» делали. Но в картине, которую я надеюсь скоро начать, базой станет документальный материал – исследование незнакомой мне среды. Он будет основой для написания сценария.

Нина Зархи. А потом частично войдет в игровую картину? Это хорошая идея.

Григорий Добрыгин. Да, возможно.