История, рассказанная в «Да и да» Валерии Гай Германики, проста и тривиальна, а вот картина, получившая противоречивые, хотя в большинстве положительные, отзывы в прессе и приз ММКФ за режиссуру, совсем не простая, многослойная. Ее ругают за мат и чернуху, хвалят за свободу и искренность.

На самом поверхностном уровне это кино для пяти друзей Германики, которые смогут узнать друг друга в персонажах и повеселиться. Близкие к «своим» будут обсуждать, точно или неточно показана нынешняя богема, так ли много пьют до сих пор или эта привычка осталась в далеких 1980-х.

Уровнем глубже – любовная история Саши, неправильной учительницы с дредами, которая встречает плохого мальчика Антонина, художника, влюбляется, некоторое время они живут вместе, она делает для него все, он для нее – ничего, потом он ей изменяет и они расстаются.

История банальная и, как говорится, жизненная. Девочки часто убегают из конфликтных семей и редко встраиваются в хорошие компании. Как правило, они западают на плохих мальчиков и нечасто из таких отношений выходят без существенных потерь. В фильме героине повезло: когда она, убегая после измены, замедляет шаги в ответ на призыв Антонина «Саша, Саша!», мальчик просто проходит мимо, не замечая ее.

Кино про любовь к пьющим художникам снимали часто, новые ракурсы в изображении этой темы найти сложно. Вместе с тем Германика везде повторяет, что фильм не про реальность. Действительно, какая реальность, если учительница с дредами? А если не про реальность, то на следующем, символическом, уровне историю можно прочитать как рассказ о том, что только в безусловной, «крышесносной» любви, в которой теряешь себя, при абсолютной свободе от всех ограничений пробуждается способность к творчеству. А потеря такой любви приводит к духовной смерти. Германика поясняет, что героиня на самом деле в финале умерла. Ну то есть тот миг угара, водки и любви был жизнью, а после – всё, смерть, никакой жизни, никакого творчества, что бы добрая мама ни говорила про белый или серый период. На пресс-конференции Германика и съемочная группа именно эту версию и транслировали.

Так прочитать фильм действительно можно, многие именно это в нем видят и за это его ценят или ругают. Но для искусства вообще характерна принципиальная вариативность интерпретаций и невозможность единственного прочтения. В данном случае дело так и обстоит, и кроме истории про любовь зрители могут увидеть еще много интересного.

Структурно фильм построен как нормальная волшебная сказка. А сказка всегда про обряд инициации и обретение новой идентичности. Героиня (Машенька или Аленушка) отправляется из дома и, попав в избушку к медведю или Бабе Яге, должна пройти испытание, совершить подвиг, обрести новую себя и возвратиться домой с подарками и царевичем.

Фильм такой траектории и следует. Саша убегает из дому от злого брата, грозящего отрубить пальцы, в ночь, в лес, в дикую избушку, где живут страшные пьяные художники и заколдованный прекрасный юный принц. Избушка художников вполне сказочная, почти на курьих ножках, забираются в нее по пожарной лестнице, время там остановилось – всегда ночь и Новый год. Из нее Саша, оставив учительские атрибуты – очки и тетради, – выходит с пьяным юным принцем. Фоном звучит песня про карнавал, и, в подтверждение карнавализации по Бахтину, в кадре демонстрируется сплошной телесный низ, персонажи пьют, блюют, испражняются и занимаются сексом. Разговаривают в избушке про жизнь и смерть, про то, что люди рождаются, живут, но они мертвые. Продолжая карнавальные традиции амбивалентности, согласно которым смерть служит условием обновления и нового рождения, можно ожидать гибели старой сущности героини и рождения новой. Признаком обновления должно бы быть новое зрение: «Вот живет человек с открытыми глазами, а потом у него раз – и глаза открываются», – говорит ангелоподобный Антонин. Так что очки Саша забывает не случайно.

«Да и да»

И все к такому перерождению идет. Если не ошибаюсь, важное для Саши событие происходит как раз посередине фильма. По теории драматургии середина – это переломная точка, «пропущенное прозрение», когда герои сталкиваются с чем-то важным, но пока еще не могут понять его значимость. В фильме это происходит, когда Антонин делает в паспорте Саши запись о замужестве. Этот символический акт, при котором высказывание эквивалентно действию, имеет парадоксальный смысл. С одной стороны, для Саши он на тот момент обозначает подтверждение ее значимости для Антонина, ее существования как любимой; с другой – в этот самый момент происходит уничтожение удостоверения личности, паспорт делается недействительным. Сгорает лягушачья кожа, Саша прежняя исчезает – и начинается процесс рождения новой.

Дальше героиня проходит путь послушания, трудом и преданностью завоевывает доверие, совершает подвиг и вот уже должна бы (по сказкам про Машеньку) получить своего спасенного, расколдованного принца, которому как раз запретили пить. Но, увы, девочка обламывается, принц не меняется, и девочка возвращается домой вроде бы обновленной, но не радостной – по-старому жить не может, по-новому – не научилась. Не случилось, не родилась.

Что же с девочкой не так? Почему инициация не сработала? А потому, что эта сказка про другое. Условия новые, а Саша ведет себя, как в старых. В старых сказках Машенька попадает к Бабе Яге, хранительнице традиций и родовых тайн, или к тотемному медведю, тоже охраняющему традиционные ценности, и там как раз для прохождения испытания нужно правильно мыть пол и правильно готовить кашу. Саша пол исправно моет и на жест Антонина, высыпающего на мытый пол пепел и муку, внимания не обращает. Зря, между прочим! Саша ведь оказалась в избушке не у медведя, а у художника. И по логике, чтобы родиться, должна сама обрести способность к творчеству. Это был бы успешный сказочный путь из точки А, в которой эта способность отсутствует, к точке Б, где она есть.

Точка А в фильме четко обозначена. В начале знакомства с Антонином Саша, желая понравиться, рисует известную всем шляпу из «Маленького принца» Экзюпери, которая слон внутри змеи, трогательно делясь шаблонным «креативом». Антонин шляпу опознает и превращает ее в Олимп, нарисовав на верхушке человечков. Никакого мастерства для этого не нужно, человечки нарисованы на детсадовском уровне, Саша сама могла бы это сделать, но не сделала, а Антонин сделал, потому что он – автор, художник, а художник – это тот, кто может преобразовывать культуру, менять ее. В финале этот недостигнутый Олимп сгорает у Саши в руках.

То, что возможность измениться у Саши есть, мы видим. В момент страха за жизнь любимого и под действием водки Саша тоже начинает рисовать. Вопрос о том, хорошо ли она рисует, смысла не имеет, как и вопрос о том, что такое искусство. Вот Антонин подтверждает Саше то, что он художник, проданной за 500 долларов картиной. Достаточно распространенный критерий. Картины Саши тоже покупают случайные «знатоки» и платят ей почти тысячу. А картины Антонина в тот раз не берут. Значит ли это, что Саша в два раза больший художник, чем Антонин? Вряд ли. Саша не художник, не автор – она этого не хочет, ей это не нужно. От своего авторства она легко отказывается и говорит Антонину, что проданные картины тот написал сам, но только забыл. Антонин, кстати, с этим не соглашается, он-то как раз прекрасно помнит все, что рисует, и свое от чужого отличает.

«Да и да»

Вот после этого и происходит измена, последнее решающее испытание. Когда в сцене секса Антонина с другой девушкой в кадре появился гигантский опарыш, возникло ожидание, что он станет темой следующей картины Саши. Художник имеет способность перерабатывать личные трагедии в искусство, это, возможно, его главный признак. Сама Германика, судя по всему, может – рецензенты хором говорят о том, что в фильмах она изживает свой личный опыт. А вот для ее героини это не так – вне любви она уже ничего больше не пишет, вне любви она закончилась.

Ну и дальше – всё, домой, без подарков. Способность к творчеству жертвами не покупается. Саша получает назад свои тетрадки и очки, а белую шубу (почти из сказки про Морозко) она сама оставляет.

На первой пресс-конференции одна из западных журналисток отметила традиционность гендерной модели поведения героини. Германика с ней легко согласилась. Другие сравнивали Сашу с Маргаритой, обслуживающей Мастера, занимающей вторичную позицию. Германика и такое прочтение допустила, отметив, что про это совсем не думала. Но видеть в фильме апологию традиционной женственности, традиционного гендерного разделения сложно, потому что, по фильму, путь Саши, путь традиционной женщины – это путь к смерти, пусть и духовной.

А художник – это тот, кто выживает, изменяя жизнь. В нынешней ситуации очень хочется в это верить.