Андрей Смоляков – актер, член жюри основного конкурса «Кинотавра». Беседу ведет Нина Зархи.

НИНА ЗАРХИ. Вы нарасхват. Театр, кино, сериалы. Откуда к нам?

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. С закрытия сезона в родной «Табакерке»: играл в «Лицедее» Бернхарда в постановке Карбаускиса. А еще – в «Викинге» надо досняться, сценарии читаю, есть предложения.

НИНА ЗАРХИ. Ну да, вы лицедей, актер «крупного плана» – отчетливой острой формы. Сегодня, когда на сцене и на экране много неартистов, оказалось важным развести на полюса профессиональное актерское мастерство и подлинность людей с улицы, чтобы потом сблизить, свести, перемешать – как в «Стране ОЗ» Сигарева, «Родине» Буслова, фильмах Зайдля или «доковских» спектак­лях. Обнаружить таким образом условность жесткого разделения на игру и реальность, «театр» и правдоподобие, вымысел и «док».

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Знаете, мне одна умная женщина недавно сказала: в артхаусе почти любой может сыграть, а вот в мейнстриме – пусть попробуют. Хотя в кино все зависит от режиссера.

НИНА ЗАРХИ. Вы посмотрели в Сочи четырнадцать фильмов. Как актер – кому-то позавидовали? Были ли персонажи, которых вам хотелось сыграть?

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Я всегда смотрю фильмы как зритель. Это не лукавство, не кокетство. Конечно, от профессии совсем-то не уйти: чем хуже кино, тем больше я ухожу в анализ, комментирую, предсказываю, что произойдет дальше, что скажет герой... К сожалению, много у нас в кино банального, ненужного – но про все это думаешь, когда экран не цепляет эмоционально, оставляет тебе пространство и время для холодных размышлений. Я думаю, такая – зрительская – позиция вполне подходит и для члена жюри. Смотришь совершенно открытый для ответного отклика, для потрясения, удивления… Волнуешься. Если помимо эмоций в тебе еще и смыслы какие-то новые остаются – для того, чтобы потом – потом! – над ними подумать, – вообще блеск. А задавать себе программу: «я смотрю как профессионал», мне кажется, неверно, хотя у кого-то, может, и такой способ.

НИНА ЗАРХИ. Как вы восприняли программу конкурса – во время просмотров и после, обдумывая увиденное?

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Разные были дни. Иногда хотелось сказать членам отборочной комиссии: «Вы что, издеваетесь? Зачем вы показываете нам это?»

НИНА ЗАРХИ. В связи с какими фильмами хотелось произнести это «зачем»?

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. На мой субъективный взгляд, меньше половины картин достойны разговора. Думаю, это неплохо. Из четырнадцати было пять, о которых можно говорить. И три из них – действительно интересные, не отпускающие, их хочется обсуждать, копаться в том, как и о чем они сделаны. Две-три картины – довольно высокого уровня и стали сигналом для того, чтобы дальше следить за творчеством актера или оператора. Мне кажется, это нормально.

НИНА ЗАРХИ. Вы солидарны с решениями ваших коллег по жюри – согласны, что призы отданы сильнейшим?

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Абсолютно согласен. Василий Сигарев, Алексей Федорченко и Анна Меликян – очень внятные, состоявшиеся художники. Причем в каждой их работе виден не только высокий уровень профессионального мастерства – виден свой почерк. Даже в фильме «Про любовь», где Аня разгулялась в несвойственной ей манере – там такая легкость, жонглирование всевозможными технологиями, хипстерство, отказ от жестких выводов, драматических проблем, которые определяли содержание «Звезды», и сюжет, и подтекст. И все равно, «Про любовь» – это фильм Меликян, авторская работа.

Алексей Федорченко меня всегда радует, с «Первых на Луне» – я даже представить себе не мог, что такое возможно.

Вася Сигарев. Мне посчастливилось – перед отъездом на «Кино­тавр» я посмотрел в «Табакерке» прогон «Вия», который он поставил. Это уникальная работа – не просто спектакль, а как бы разбор гоголевского шедевра. Загадочного, конечно. Вася не привнес туда никакой, грубо говоря, отсебятины, но он как-то чуть-чуть выхолостил Гоголя, чуть его подсушил. Это ни в коей мере не страшилка, человек проходит заковыристый, нетривиальный путь, чтобы понять, что Вий, весь этот страх и ужас – внутри него, внутри тебя и нигде больше. Все наши комплексы, рефлексии, разочарования – все остается в нас, и мы с этим багажом ходим-ходим, пока он не взрывается, прорывается наружу, и жизнь на этом заканчивается. Или продолжается, но в совсем ином качестве. Мне подобное и в «Родине» было интересно сыграть у Буслова.

НИНА ЗАРХИ. Это прочлось: выход из трипа, или помрачнение рассудка, или воскресение. Смерть как самоотречение, бытие-к-смерти, изви­ните, что красиво, – это Хайдеггер, жизнь после жизни – уже не человеком, а собакой из стаи…

«Родина», режиссер Петр Буслов

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Да, Петя сделал мне колоссальный подарок – умненький мальчик, книжки читает, и не только, так вот он говорит: «Андрюха, а скажешь псу дикому: «Мы с тобой одной крови?» У меня слезы потекли – первой моей ролью в театре Табакова была роль Маугли, после нее меня признали артистом. И вторая важнейшая моя реплика, может, главная: «Я не хочу назад». Здесь не Россия имеется в виду – этот мир, я же уже где-то там… Я все звонил Пете после озвучания, мучил, внятно ли звучит эта фраза. Люблю эту картину… дорожу ею.

НИНА ЗАРХИ. Понимаю, но, увы, не разделяю ваших чувств. Хотя температура на экране, как всегда у Буслова, зашкаливает, его страсть, энергия неподдельны, и это подкупает. Но мне фильм показался драматургически рыхлым, развалившимся на части, на линии. И главное – удручающая нестыковка как бы потока жизненной стихии, утрированно непредсказуемой и необузданной, и авторского менторства, формул-метафор, к которым, словно это сериал, режиссер расчетливо подводит героев. Вроде финальной реплики олигарха беспутной жене: «Тебя легко не любить, когда ты рядом». И перст указующий – это я, автор, о Родине говорю. Но – ладно, вернемся к конкурсу, мы на Сигареве остановились.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Он для меня очень объемный художник. Здорово пишет, две предыдущие его картины – замечательные, глубокие. И новая, «Страна ОЗ» или «Страна ноль три» – он сам, в зависимости от настроения, называет ее по-разному – очень мощное кино.

НИНА ЗАРХИ. И сделана она чуть иначе, правда? «В направлении зрителя». Вообще, этот «Кинотавр» отразил успехи наметившегося сближения авторства и мейнстрима. Уже нет такой взаимной аллергии. Артмейнстрим – удобный термин, синоним понятия «анти-Елки». Ведь и зрительская картина Меликян, если копнуть, – про серьезное. Например, про то, что людям легче жить и общаться, скрывшись под маской. Эта вечная тема искусства, и трагическая, и комедийная, здесь разыгрывается искрометно, но последовательно и неотступно. Как разглядеть подлинное в человеке? И – надо ли?

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Конечно, это грациозный, если можно так выразиться, разговор про актуальные сегодня вещи, и, несмотря на новеллы, он смонтирован очень изящно как цельная история, в которой правит внятная логика. Просто в «Русалке» или в «Звезде» она выступала как бы на авансцене.

«Звезда», режиссер Анна Меликян

НИНА ЗАРХИ. В «Звезде», кстати, вы играли практически буквально того же олигарха, что и у Буслова. Даже таблетки по минутам – здесь и там.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Еще смешнее. Конфликт отцов-толстосумов и детей я почти одновременно в трех фильмах играл – потому что есть еще и латышский «Урок» Андриса Гауи. Я их всех – Аню, Петю, Андриса – спрашивал: неужели это так актуально?

НИНА ЗАРХИ. Думаю почему-то, что именно дети толстосумов не очень хотят бунтовать против отцов, гламур и комфорт – мощнейшее превентивное оружие против бунта. Смешно – с ритуалом приема таблеток.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Да, может быть, но это характеристика богатых людей в наше время. То, как они следят за своим здоровьем, достойно и водевиля, и Достоевского. До сумасшествия доходит – их работа над своим организмом и внешним обликом. Так что в гротеске мы хотели собирательный портрет дать.

А возвращаясь к обобщениям… я согласен, «Кинотавр» подтвердил: кино становится другим. И режиссеры умного мейнстрима – авторы. Вообще я вспоминаю далекие годы, когда начал сниматься, – в 1977-м это было. У нас ведь хорошее кино для зрителя делалось. Абдрашитов, Панфилов, Райзман, Шукшин. И все это – авторы, одного с другим не спутаешь.

Кстати, насчет Сигарева. Почему-то во время просмотра «Страны ОЗ» у меня возникла ассоциация с Шукшиным. Тема та же. Честный, простодушный человек, чудик, попадает в мир, к которому трудно приспособиться. Время теперь только другое – и Сигарев его потрясающе точно улавливает. И нецензурная лексика здесь, приводящая ханжей в трепет, – неотъемлемая часть и художественного мира, и мира ­вокруг.

Я, правда, сказал Васе, что единственное, что можно было убрать, – это монолог одного из сыновей героини Чуриковой – после его «мама, твою мать». Потому что дальше уже расшифровка идет. Если человек обматерил мать – это всё, дальше только ад.

«Родина», режиссер Петр Буслов

НИНА ЗАРХИ. Потрясающе работает мат в сценах в ларьке. Создавая свой сюжет.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Я потом подумал: иногда, когда нам показывают произведение, сильно-сильно, вроде бы стопроцентно подкрепленное – удостоверенное – жизнью, нам его смотреть неловко. Чувствуешь: это совсем документально, натурально. И я вдруг понял после картины Васи: это не оттого, что нам страшную правду показывают. Просто угол зрения, вероятно, то, как показывают, приводит нас в некоторое смущение. Вася же снимает жутчайшие вещи, но его угол зрения настолько органичен, что я не зажимаюсь, не испытываю неловкости, взор долу не опускаю. Я все узнаю, и мне от этой узнаваемости смешно и страшно. Это, наверное, самое прекрасное в его картине. Смеешься, а тебя жуть берет. Именно страх испытываешь, если бы было сожаление – было бы мелко.

НИНА ЗАРХИ. Вы про «Вия» сигаревского не зря говорили – его сближения с Гоголем очевидны и не случайны. Экзистенциальный трагизм, гротеск человеческого существования, лица – маски: именно потому, что слишком, избыточно человеческие. Кстати, впервые увидела Куценко с «человеческим лицом».

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. У хороших режиссеров артисты плохо не играют, у Гоши прекрасная работа. А Яна Троянова – она же здесь новая совсем.

НИНА ЗАРХИ. Зажала свои оголенные нервы, спрятала бешеный темпе­рамент.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Тоже – Сигарев. Хотя актриса-то поразительная. Но Васе от нее нужны были три ноты, и как она этими тремя нотами, не боясь, что нам наскучит, держит нас в напряжении! Вообще меня радует, что новое поколение пришло. Часто коллеги спрашивают: чего ты так активно с молодыми общаешься? Говорю: мне с ними интересно. Они слышат по-другому. Десять-пятнадцать лет разницы – и всё, это другие люди, они формировались в эпоху иной степени свободы, у них был иной камертон для настройки слухового аппарата. Мне с Аней Меликян было страшно интересно работать, она меня вела куда-то, где я еще не был. И Петя Буслов: пусть не всем понравилась его картина, все равно здесь в Сочи впечатление она произвела – эмоциональный удар был по зрителю – наотмашь, никто не ожидал этого от него.

НИНА ЗАРХИ. Первый вопрос на пресс-конференции: «Как вы могли сказать: русские – говно?!» «Обидно, Зин»…

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Это вообще отдельный сюжет…

НИНА ЗАРХИ. Давайте, раз вы молодых любите, о дебюте Михаила Местецкого «Тряпичный союз» поговорим, от него многого ждали, всем полюбились его короткие фильмы, лауреаты «Кинотавра». А он снова выдал длинный короткий метр, как мне показалось.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Очень одаренный человек. Остроумный, умелый. Первые пятнадцать-двадцать минут я смотрел с большим интересом, а потом понял: я переел, чем же парень будет расплачиваться за эти минуты хохота, успеха? И началась расплата: вязкость, пробуксовки, самоповторы, персонажи стали однокрасочными. Сценарная ошибка, мне кажется. История у него минут на тридцать, ему бы посидеть, расписать ее…

НИНА ЗАРХИ. Но для этого надо точно знать, что хочешь получить на выходе.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Хотя приз за ансамбль – всей четверке артистов – мы дали правильно, я считаю. Они персонажи, характеры, и режиссер ими профессионально руководит. И жанрами владеет, и стили знает. Тут и Родригес, и Тарантино.

НИНА ЗАРХИ. Микст. Аттракционы, мифы, которые реалистичнее реальности и одновременно пародия на них. Гимн постмодернизму. Вообще сегодня есть тяга к борьбе с «чистотой жанра». Мистика и метафизика легко оборачиваются сермяжной правдой, театральность – реализмом, притча – житейским свидетельством. «Страна ОЗ», «Ангелы революции», «Тряпичный союз», «Инсайт»…

«Тряпичный союз», режиссер Михаил Местецкий

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Фильм Местецкого мог получиться очень интересным – там тема как раз из этой «нерасчлененки», микста непереваренного могла оформиться.

НИНА ЗАРХИ. Ну да, каша в головах. Героев, но и авторов. Тема молодых, которые хотят не просто вкусно есть и ездить на хороших машинах.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Хотят действовать, влиять на действительность, на общество. Амбициозное поколение, не сумевшее реализоваться в полной мере.

НИНА ЗАРХИ. Об этом «Пионеры-герои», вызывающие бурную полемику в киносреде, но вами не отмеченные. История про мятущихся, растерянных людей, страдающих от того, что они «всегда готовы», но эта их готовность никому не нужна. И главное – они сами не знают, к чему готовы. Вечная история, вневременная. С точки зрения одних – условно, метафорически, с точки зрения других – слишком буквально режиссер Наталья Кудряшова соединила ее с крахом пионерских идеалов. Вывела драму своих героев из этого краха, из слома эпох. Повысила готовность внутренне состояться, а не просто быть успешным, до температуры высокого романтизма: героизм, подвиг – не меньший, чем спасение человека. Что вас не устроило в этой картине? Ей предъявляли претензии в анахронизме: мол, в 1987-м никто уже ни во что не верил, все стебались над красным галстуком и пионерской клятвой.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Знаете, это хорошая картина. Но, вероятно, ее ошибка как раз и состоит в том, что автор хотела сделать поколенческое кино. А вектор немножко не тот выбрала. История получилась какая-то «подвешенная», она как будто в безвоздушном пространстве зависла. Приметы времени есть, а самого времени, его сути нет. Причем ни старого – из детства, ни сегодняшнего. Между мной и Натальей разница в двадцать лет. И то, что она мне предъявляет как визитку своего поколения – «поколения Цоя», – меня смущает, потому что это было при мне, а не при Кудряшовой. Мне так и хочется сказать: вы меня обманываете. Сделала бы Наталья своих героев людьми за пятьдесят, может, вышло бы очень серьезное, трагическое, даже страшное кино. Те (мое то есть поколение) никак не вписались в сегодняшний день. Кому под сорок – вполне в порядке в большинстве своем, а если нет, то не от того, что им мозги коммунизмом промывали.

НИНА ЗАРХИ. Режиссер показывает людей умных, среду интеллектуалов, можно сказать. Проблема их, я думаю, как и проблема людей моего поколения или вашего, не в том, что раньше мы, и они, и вы во что-то верили – так в фильме, – а теперь нет. Но картина тем не менее ясно показывает, что делал ее талантливый и искренний, страстный человек.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Конечно. В ней есть пронзительнейшие сцены, до слез. Прием в пионеры вообще шедевр. Но вот странно – вижу, что блеск, девчонки потрясающие, восхищаюсь режиссером и – не верю. Бывает так. Заблуждения какие-то авторские, неточность установки, не знаю.

«14+», режиссер Андрей Зайцев

НИНА ЗАРХИ. Вот и на пресс-конференции автор меня немного смутила этой неточностью. Сказала, что наши беды от того, что мы пошли по пути европейскому, капиталистическому, а не вышло, потому что их общество основано на стяжательстве, а мы, русские, хотим стяжать смыслы. Вот поэтому сегодня – именно сегодня, заметьте, не вчера-позавчера – честному человеку, сказала Наталья, плохо, в сегодняшней нашей стране он всюду сталкивается с неизбежностью компромисса. В отличие, видимо, от той, где жили пионеры-герои.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Каждый имеет право на свой взгляд.

НИНА ЗАРХИ. Безусловно. Я просто пытаюсь понять, почему такое двойственное чувство вызывает эта притягивающая к себе картина.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Я, как и вы, думаю, что не только сегодня мы страдаем от попрания человеческого достоинства, от унижения личности…

НИНА ЗАРХИ. И на частном, и на государственном уровне.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Я думаю, что все началось даже не после революции, хотя ею как бы узаконилось, стало нормой. В «Отцах и детях» Павел Петрович говорит Базарову, когда тот его упрекает, что он далек от народа: «А вы говорите с ним и презираете его в то же время». Так что не из-за отсутствия сегодня верной государственной идеи происходят все эти драмы, показанные в фильме.

НИНА ЗАРХИ. Вот фильм Ивана Вырыпаева о том, что от государства, идей, от эпохи вообще ничего не зависит. Все внутри человека – ясность, мир, Бог, спасение. Но, чтобы понять это свое «внутри», надо наладить связь – с самыми разными взглядами, с чуждыми тебе вроде бы людьми, с чужим пейзажем, непонятной культурой, даже инопланетянами. Многие сочли странным, что вы дали приз за лучшую женскую роль Полине Гришиной: всю картину она лишь едет, идет, слушает случайного собеседника.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Да это вообще очень простая по построению картина Ивана. Дали девочке-монашке «направление» – она устремляется в Тибет. Электричка, автобус, самолет, гостиница, разделась, в туа­лет сходила, куда-то пошла, встретила разбитную деваху, потом рокера-американца. Может, это и не лучший фильм Вырыпаева, но держит, в нем есть магнетизм. И главный его источник – героиня Полины Гришиной. Амплитуда роли совсем маленькая, но минимализм на качественном европейском уровне. В существовании Полины на экране есть восхитительное легато, ничем не нарушаемая гармония. Спокойное освоение пространства – это очень трудно, поверьте.

НИНА ЗАРХИ. Просто рядом были такие претендентки, как Троянова. Или Агриппина Стеклова – в фильме Александра Котта «Инсайт» у нее как раз большая амплитуда эмоциональных колебаний: от тихого отчаяния до яростного взрыва, от ласкового шепота до звериного крика, от любви до ненависти, от спасения до предательства.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Бывший главный редактор вашего журнала Евгений Данилович Сурков когда-то очень давно сказал мне: сыграть хорошо можно только в хорошем фильме. Пусть Саша Котт не обижается, «Инсайт» – не из его удач. Не получилось, он имеет на это право.

НИНА ЗАРХИ. Котт, видимо, хотел сделать притчу – о необходимости заглянуть в себя. Внезапно ослепший перестает видеть мир вокруг и обращает свой взор внутрь, уже ни на что не отвлекаясь. Так же внутрь – исследовать свои чувства – бросается и зрячая героиня, ибо ее глаза теперь принадлежат спасенному ею мужчине.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Но скатилось все немного в сторону анекдота. Героиня Стекловой попеременно спит то со слепым, то со зрячим. И никак не отделаться от анекдотизма ситуации, она перекрывает все другие смыслы этой истории.

НИНА ЗАРХИ. Скажите, а награжденная за лучший дебют картина Эллы Манжеевой «Чайки» – мы, кстати, печатали сценарий – чем привлекла вас? Медитативным ритмом, скупой выразительностью этносреды, обманчивой тишиной?

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Да, в ней есть киногения. Согласие всех элементов, включая музыкальный ряд. Но больше всего подкупила аутентичность. В мир на экране веришь, он настоящий, до самых мелких подробностей. Нет ничего более универсального, чем сугубо национальное, – не я сказал, хотя по ночам я это себе приписываю. Это же наша Калмыкия. Элиста, шахматы, буддисты – больше мы ничего не знаем про этот мир. А фильм меня в него увлекает, и я не могу оторваться от того, как жизнь там течет: медленно, тихо, но с внутренним напряжением, вдруг коротко прорывающимся наружу, как мужчины едят, отослав женщину прочь из-за стола, как кормят собаку, развешивают белье. И эти звуки, зависшие над невероятной застывшей землей. Прекрасный и трагичный мир. Достойный дебют – не только режиссера, но и вообще калмыцкого кино.

«Чайки», режиссер Элла Манжеева

НИНА ЗАРХИ. Мир в фильме, хоть и предстает ритуальным, вневременным, не лишен социальных примет. Однако не они держат историю. Как вам кажется, Андрей, почему большинство молодых авторов сегодня бегут от социальной реальности? Я уж не говорю о политических сюжетах…

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Устали, наверное, переели. Не хотят. Или боятся.

НИНА ЗАРХИ. У нас «круглый стол» здесь в Сочи был – молодые дебютанты, авторы короткого метра о себе говорили. Отвечали на упреки в аполитичности, социальном равнодушии; ведь в курсовой, дипломной работе можно от души разгуляться, высказать наболевшее. «Не наболело, – отвечают. – Нам интересно только про себя». Причем не про «себя в мире», а про «себя в себе»: кто я независимо ни от чего вокруг? Может, это неплохо, пусть разберутся, а уж потом…

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Ну, во-первых, человек в себе всю жизнь копается. Тем более художник. С другой стороны, как разделить это свое «я» и мир, который так или иначе на тебя влияет, тебя делает иногда? Не знаю, сложный вопрос. Но если говорить у`же, локальнее: как снимать кино о современности? Какой эту нашу современность показывать? Болеть ею можно – говорить об этой боли не очень-то позволяют. Вот Паша Бардин снял актуальное кино о наболевшем – его взяли и закрыли. Или «Родина» – разве она не о больном? Нормальный человеческий страх у авторов, примеры-то есть: «Тангейзер» и много чего еще… Так что срабатывает инстинкт – не высовываться.

НИНА ЗАРХИ. Верно. Но удивил аргумент: «мне это неинтересно».

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Так сказать проще, красивей, достойней – типа я выше мирской суеты.

НИНА ЗАРХИ. И слово красивое – эскапизм. А мы им всем румынскую «волну» в нос тычем…

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Для такого кино нужна очень сильная творческая рефлексия. Гражданское чувство, извините за высокие слова. И умение облечь прозу скучной социальной жизни в художественную форму. Вспомните советское кино…

НИНА ЗАРХИ. Смущаясь, вспоминаю – на всех худсоветах, во всех властных кабинетах звучал призыв, один к одному с нашего «круглого стола»: снимайте про современность, про героев сегодняшней жизни! А художники пытались доказать, что в «Мертвых душах» или «Отцах и детях» можно открыть сюжеты на злобу дня.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. Конечно, можно. Но ведь и прямое исследование современности – было. Рядом с «официальным», так скажем, кино про строительство КамАЗа – я сам снимался в фильме Егиазарова «Коней на переправе не меняют» – был и высочайшего класса кинематограф. Абдрашитова и Миндадзе, например. «Остановился поезд» – это же бомба. Или «Тема» Панфилова, да еще с Ульяновым. Остро, больно, выстрадано, актуально и – художественно, по искусству очень сильно!

Был такой сериал, снятый на «Беларусьфильме», – «Время выбрало нас», про войну. Так вот, похоже, наше время никого не выбрало, чтобы себя запечатлеть.

НИНА ЗАРХИ. Почти никого. Все же – вернемся к бодрому началу – есть Сигарев. Добавлю еще прошлогоднего «портретиста» времени – Жора Крыжовников.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ. А я добавлю Буслова, Меликян и, пусть и с оговорками, Кудряшову, Местецкого, Вырыпаева. Совсем не плохо.