На фестивале австрийского кино был показан документальный фильм «Михаэль Х. Профессия: режиссер» Ива Монмайё. Зара Абдуллаева считает, что картины Ханеке свидетельствуют о нем больше, чем этот портрет.

Еще один традиционный документ о режиссере сделан о Ханеке. Интервью с протагонистом, фрагменты съемок, репетиции сцен, говорящие головы актеров, кусочек занятий со студентами в Вене. Всё. Казалось бы, полный набор необходимых свидетельств, теоретически интересных почитателям творчества Ханеке. «А на практике…», как говорил учитель Медведенко в пьесе Чехова «Чайка», случился монтаж банальностей, мало что добавляющих к пониманию режиссера, каким мы его представляем, когда смотрим «Пианистку», «Видео Бенни», «Белую ленту» и т. д.

Занятия с венскими студентами-актерами Ханеке проводит, репетируя сцену из чеховской «Чайки». Выясняется, что Чехов для него – самый важный драматург на свете. Потому что самый сложный и противоречивый. Эта мысль подтверждается признанием Ханеке в том, что его больше всего интересуют истина и противоречия. Вот чего он скрупулезно добивается во всех своих фильмах, независимо от конкретного материала. Никакой однозначности. А в идеале – никакой интерпретации. Речь идет о том, что Ханеке ненавидит, буквально и жестко, трактовать свои фильмы. Он одергивает режиссера, который задает ему вопросы по поводу «Белой ленты» («Почему вы обратились к исторической эпохе? Зачем снимали черно-белое кино»? и т.д.), называя эти вопросы «глупыми», и отвечать отказывается.

Мы узнаем со слов Ханеке, что он – перфекционист, уверенный в необходимости контролировать всех и вся. Он даже приводит цитату, ссылаясь на Ленина, «доверяй, но проверяй». То есть он не работает, как на старых заводах Форда, где каждый отвечал за свой участок. И саркастически отзывается о Голливуде, откуда ему прислали сценарий боевика, в то время как он занимается совсем другим искусством. Кто не знает об этом, тот дурак.

При всем том Ханеке называет себя «ремесленником». Но вкладывает в это понятие исключительно точность и правду экранной реальности, отмежевываясь от всех уловок, бонусов киноиндустрии. Он ее, как истовый европеец и автор, презирает.

«Михаэль Х. Профессия: режиссер» (Michael H. Profession: Director), трейлер 

Любопытности, однако, тоже затесались в эту скучноватую картину. Они заключаются в разъяснениях: «Пианистка» — это пародия на мелодраму, «Забавные игры» — на триллер. Следуя такой логике, можно было бы назвать «Белую ленту» пародией на документальное кино. Но только в том смысле, что именно в «Белой ленте» он проблематизирует, кроме всего прочего и существенного, важнейшее свойство документа оставаться загадочным и непрозрачным. Иначе говоря, свидетельством о том, что свидетельствовать о прошедших событиях невозможно. Только вспоминать. А любой мемуар, как и в данном случае (напомню, что закадровый голос рассказывает о событиях в немецкой деревне накануне Первой мировой войны), интерпретирует пошлое на свой лад, не говоря о том, что память подводит свидетелей и что их видение давней истории слишком часто не сомасштабно тем колоссальным историческим сдвигам, которые Ханеке задумал внедрить в конкретную историю «Белой ленты».

Не лишено интереса и интервью с Изабель Юппер. Она полагает, что Ханеке наследует австрийскую литературную традицию и называет имена Бернхардта, Краусса. Ее увлекает в работе с этим режиссером сочетание иронии и безыллюзорного взгляда на мир. Именно он, этот взгляд, порождает суждения о «жестоких картинах» этого режиссера. «Идеальная актриса» – так о Юппер отзывается Ханеке – оказывается таковой потому, что мгновенно ловит его желания, интенции. И не требует разъяснений, от которых Ханеке тошнит. Прямота, отсутствие дипломатических средств в общении с группой, журналистами – таким запечатлен Ханеке-человек в этом документе. Закрытый, сосредоточенный, он готов без устали делать по двадцать и больше дублей и репетировать с «подопытными кроликами» – подручными на площадке людьми, чтобы снять эти репетиции, а потом показать, например, Жан-Луи Трентиньяну или Эммануэль Рива, сыгравшими в «Любви». Дабы они понимали, как действовать в той или иной сцене.

Но Ханеке все же не отвертелся в этом фильме от признаний. Они касаются его постоянных страхов физических, психических страданий, собственных или близких ему людей, а также твердого убеждения в том, что несправедливость в жизни остается неоспоренной. Поэтому он и не собирается утешать зрителей или обманывать их ожидания по поводу того, что в финале «все образуется» и «будет хорошо». И не удерживается от того, чтобы напомнить: Вена – город неврозов и культуры. И его колыбель, даже если Франция – привычное место для съемок.

Что ж, такой подход, если быть последовательным, может принести признание, дивиденды не только в Канне, но и в обыденной реальности. Иначе мясник на рынке не делал бы Ханеке скидку. Но теперь мы и об этом узнали.