Неделю назад на Пусанском Международном Кинофестивале состоялся показ "Удовольствий, любви и бега" Кристофа Оноре, принимавшего участие в Каннском конкурсе. Гордей Петрик — о том, почему личные истории даются режиссеру проще, чем синефильские ребусы.

«Три месяца я болел СПИДом. Вернее, целых три месяца мне казалось — у меня смертельная болезнь, именуемая СПИДом. Нет, это не выдумка, я был болен на самом деле, обследования и анализы подтверждали: в крови идет процесс разрушения. И все-таки три месяца спустя случилось чудо, и я почти поверил, будто сумею избавиться от болезни, которую весь мир до сих пор считал неизлечимой. Никому, кроме самых близких друзей, а их можно пересчитать по пальцам, я не говорил, что обречен, и никому, кроме тех же друзей, не сказал, что сумел выпутаться и благодаря чуду стану одним из первых людей в мире, выживших после этой неумолимой болезни».

Эрве Гибер умер 27 декабря 1991 года, в возрасте 36 лет. В 1988 году ему диагностировали СПИД. Эти строки начинают экспериментальный роман «Другу, который не спас мне жизнь», на около-дневниковых страницах которого, отвергая диагнозы, умирает Мишель Фуко, а сам Эрве постепенно теряет надежду на спасение. Герой «Удовольствий, любви и бега» (в русском переводе получивший вульгарное название «Прости, ангел», калькированное с англоязычного Sorry Angel) не выпускает из рук книг Гибера. Его зовут Артюр, как Рембо. Он встречается с женщинами, но втайне спит со случайными мужчинами. Франция, 1993 год, стойкое чувство, что СПИД унес всех великих. «Это конец!» на автоответчике прерывает песню Аструд Жильберто «The shadow of your smile» на первых минутах фильма. В девяностых принято было умирать под мелодичную поп-музыку.

«Удовольствия, любовь и бега»

Артюр прогуливается по Монмартру: Франсуа Трюффо, Доминик Лаффен, Бернар-Мари Кольтес. Кольтес, будучи тайным гомосексуалом, умер в 1989. В «Другу, который не спас мне жизнь» герой Мишеля Фуко при смерти рассказывает, что бани для гомосексуальных оргий стали популярнее с всплеском болезни: «им важно было почувствовать единство». Когда он впервые услышал о СПИДе, то, корчась от хохота, сполз со стула на пол. Те, кто отказался верить в болезнь, умирают от нее так же стремительно. Лекарства не существует, экспериментальным группам по испытанию нового препарата дают плацебо.

Кристоф Оноре понял свою художественную принадлежность слишком поздно – гораздо позже, чем его герои, постигающие сексуальность в юности. Он, как и Гибер, оказался из когорты авторов, неспособных мыслить искусство вне собственных переживаний. Не горе-постмодернистом, каким он, похоже, хотел казаться, снимая кино об инцесте между Изабель Юппер и Луи Гаррелем или апеллируя к «потаенным шедеврам» Бриссо и Гиге. Скорее – конформистом в состоянии вечного душевного бунта.

Артюр, одетый в кожаную куртку, какие носили байкеры в фильмах Кеннета Энгера, знакомится с Жаком в кинотеатре, на «Пианино» Джейн Кэмпион. Встреча на улице, прогулка длиною в ночь, состоящая из одних откровений, секс в гостиничном номере на исходе рассвета. Их встреча никогда не состоялась бы в другом пространстве – неважно, кинотеатра или кино – особенно, в мире без кинематографа. Элегантные мужчины общаются посредством переписки и редких звонков. Жак читает письма Ван Гога к Тео и пишет такие же Артюру, предпочитающему телефонные перезвоны. В истории этих отношений роль Артюра, garçon breton, принадлежит Оноре. Жак старше, «Я еще слишком молод, чтобы говорить о прошлом» – шепчет Артюр. Его учат любить, читать, разбираться в блондинах. Он блондин-шлюха, но ему важно доказать обратное.

«Чем ты занимаешься?» – «А я подумал, что встретил фаната…». В ответ хлесткое: «Я читаю только мертвых писателей». Два года назад не стало Эрве Гибера. Жак кажется его реинкарнацией: общая жизнь, общая манера одеваться, общая профессия, общий кризис, общее банкротство, общая любовь к кино, общая болезнь, много любовников, многолетние дневники как общее завещание всему свету. Эрве пытается написать «все возможные на свете книги, которые еще не написал; пусть даже плохо, но все-таки написать, и злую, смешную, и философскую, столкнуть их все на сужающийся край времени и вытолкнуть прочь само время». Жак – прожить утраченные годы за оставшиеся месяцы. О его болезни мы узнаем случайно, сначала – из суицидально-романтичной фразы: «Я устремляюсь к собственному разрушению», затем – увидим синие таблетки на ванной полке. Такие же глотает горстями его бывший любовник, Марко, мучимый саркомой Капоши – красными пятнами с фиолетовыми прожилками, что появляются сначала на стопах, на ногах, а затем распространяются по всему телу и по лицу. В канве гиберовских аллюзий, Марко – доппельгангер Мишеля Фуко, но здесь его интеллектуальность сводится к фразам-утешениям. «Ты станешь первым французским педиком, который думал, что умрет, но не умер».

Каково это – лежать в ванне и ощущать ногу умершего любовника на своей груди; посреди ночи взять машину друга и поехать в Бретань, и повернуть назад на полпути, вспомнив об опасности заражения; пригласить возлюбленного к себе домой, а когда он приедет – сидеть в соседней квартире, не осмеливаясь выйти новым собой, изможденным и постаревшим, и с замиранием сердца спрашивать друга, что тот говорил, как выглядел? Жак говорит, что никогда не сможет раздеться перед мужчиной, что его тело источает яд. Сокровенный страх Артюра – родители, узнавшие об опасной сексуальности сына. Но все-таки «Удовольствия, любовь и бег» нельзя назвать фильмом о противостоянии общественных нравов и свободной любви, здесь иное противостояние – жизни и смерти.

«Удовольствия, любовь и бега»

Переживания Жака сродни внутренним монологам заключенных Жана Жене, наследником поэтической традиции которого по праву называют Гибера. В единственном фильме Жене на протяжение 26 минут хронометража красивые мужчины наслаждаются друг другом в романтизированном тюремном пространстве. Этично ли было показывать этот фильм в эпоху знака «равно» между сексом и смертью? Жака играет Пьер Деладоншам, звезда квир-культового «Незнакомца у озера», – фильма, в котором всплеск болезни сравнивают с маньяком, убивающим своих случайных любовников посреди оазиса наслаждения и блаженства. Только настоящий синефил – такой, как Кристоф Оноре, – может использовать драматургию другого фильма как обязательный контекст развития сложного, почти непосильного образа. Он продолжает снимать на 35 мм пленку (высокие чувства не терпят нулей и единиц). На стене Жака постер «Кереля» авторства Энди Уорхола, главного гомосексуала истеблишмента и искусства. Культовый для гей-комьюнити фильм Фасбиндера «на интернациональном языке» вышел в 1982-ом, в год, когда  болезнь получила название.

Эрве Гибер всегда считал себя режиссером, но его единственный фильм, «Стыд или бесстыдство», представляет собой чувственный документ умирания. Ему не удалось стать полноправным постановщиком даже собственной смерти, рекурсивного лейтмотива всей творческой биографии. Гибера откачали после попытки самоубийства. Он умер через две недели, претерпевая невообразимую боль. Когда на другом конце телефонного провода тишина, у Оноре играет песня про то, что единица – число самое одинокое.

Не останется никого, даже любовники не выживут.

Фуко: «Особый рак для гомосексуалистов? Нет, это слишком красиво, неужели правда?»