Генеалогия

За красивым названием улицы Брэффертон Арбор (или просто «Арбор», как зовут ее местные), что в городке Брэдфорд, кроются довольно унылые пейзажи, полутрущобный спальный район. Эта колоритная британская унылость уже не раз оказывалась запечатленной в кино: «Путь наверх» Джейка Клейтона, «Билли-лжец» Джона Шлезингера, «Смысл жизни» коллектива Монти Пайтон, «Рита, Сью и Боб тоже» Алана Кларка были сняты именно здесь. Последняя картина — экранизация пьесы Андреа Данбар, молодого драматурга, выросшей на этой улице и излившей на страницах своих пьес течение жизни и нравы жителей Брэдфорда. Картина «Арбор», дебют в кино английской художницы Клайо Бэрнар — своеобразный портрет Андреа, а точнее — семейный коллаж в экстерьере, небольшое генеалогическое древо. В самом начале фильма короткий титр сообщает, что записанные интервью с реальными родственниками Данбар в фильме воспроизводятся актерами. Каким-то странным образом это меняет восприятие всего фильма. Бэрнар вкладывает в (вернее, накладывает на) уста актеров слова реальных людей, заставляя первых переживать и проживать каждую фразу, каждую интонацию. Надо признать, получилось у них очень реалистично. Две актрисы, говорящие голосами дочерей Андреа, рассказывают о своем трудном детстве, о проблемах в семье, о матери, не баловавшей их любовью и вниманием, о своих смешанных чувствах к ней, переходящих от любви к ненависти и осуждению. Делятся воспоминаниями ее братья и сестры (их у Андреа было семь). Параллельно в повествовании то и дело возникают фрагменты пьесы «Арбор», первого, во многом автобиографического произведения Данбар, написанного ею в 15 лет. Актеры, воспроизводящие сцены пьесы, «проживают» свои роли прямо на улице — минимальные декорации (диван, стул, автомобильное кресло) установлены посреди улицы, вокруг — глазеющие прохожие. Киноактеры играют театральных актеров, место действия — современный Брэдфорд. Плюс — архивные кадры из документальных телепрограмм, посвященных Данбар и ее творчеству, короткие фрагменты интервью с ней и ее родителями.

Пьесу «Арбор» Андреа начала писать на уроке английского в школе. По ее словам, она хотела, чтобы ее герои говорили и вели себя как настоящие, живые люди, отразить в пьесе то, что она видела вокруг каждый день, ту среду, где жила сама. Вербатим, сегодня ставший модным приемом современных драматургов, для Данбар был самым естественным методом — им был пропитан сам воздух, которым она дышала. И вместо того, чтобы бежать от этой грубости, от проблем и несчастий, ее окружавших, она выплескивала их в диалогах своих героев. Странно (а, может, и закономерно, и логично в тех обстоятельствах), но Андреа, несмотря на рано раскрывшийся талант и признание, так и не смогла вырваться из социальной среды, в которой выросла и которая ее, видимо, вдохновляла. Ее судьба могла бы послужить материалом для ее же пьесы — она и дописала ее, только уже не на бумаге.

Несмотря на тщательность подхода и внимание к деталям, картина «Арбор» — портрет Данбар не столько как драматурга и художника, сколько как женщины своего времени и социального круга, портрет, смягченный красками игрового кинематографа. Ее собственные размышления, причины, по которым она начала писать, ее отношение к постановкам своих пьес, к театру вообще, к кино — обо всем этом родственникам сказать почти нечего (хотя, вполне возможно, Андреа ничего им и не рассказывала, для нее они все могли быть лишь обстоятельствами, декорациями, статистами, обрамлением сюжета ее пьес). В глазах окружающих она была неудачницей: связалась с пакистанцем, потом еще с кем-то, нарожала детей, о которых толком не заботилась, много пила, отчего и умерла в 29 лет, в общем, как человек не состоялась. Творчество, скорее всего, если и было для нее отдушиной, то весьма своеобразной, оно было не «другим миром», а все тем же, до тошноты знакомым, но с его помощью она могла перерабатывать ту боль, что испытывала сама, перенося ее на своих героев. Своеобразная утилизация. При этом сама она будто не осознавала, куда идет, зачем делает то, что делает; не начала строить карьеру, пробиваться наверх, в общем, как скажут умные, «не сумела распорядиться своим талантом». А может, и не хотела. А может, хотела, но была слишком слабой. Или чувствовала себя жертвой обстоятельств. Или еще что-то, это уже неважно.

Пьеса жизни Андреа Данбар закончена, и в этот момент прихотливая конструкция-имитация «Арбор» сворачивается по спирали, перетекая в другую пьесу — историю жизни Лоррейн, дочери Данбар от первого мужа. Она — фактически еще одна героиня пьесы своей матери. Жизнь Лоррейн, с самого детства чувствовавшей себя нелюбимой и брошенной, катилась по наклонной — наркотики, алкоголь, проституция, потом беременность, смерть ребенка, обвинение в преднамеренном убийстве, тюрьма. И вот здесь изощренная техника рассказа, выбранная режиссером, производит какой-то магический эффект. То, что красивая актриса, глядя нам в глаза, рассказывает об ужасах жизни от имени Лоррейн, ее голосом, кажется каким-то кощунством, до невозможности искажающим реальность, порой — смешной, искусственной, неудачной подделкой, выпендрежем режиссера-художника. Именно здесь картина все сильнее начинает напоминать видеоарт, инсталляцию, призванную запутать зрителя и заставить забыть, где проходит граница между реальностью и ее интерпретацией. В то же время именно эти сцены вселяют и некий необъяснимый ужас — ужас осознания все того же факта — тот, кто перед нами, говорит не своим голосом, не повторяет слова, а просто шевелит губами, как рыба, позволяя говорить через себя человеку, который и правда все это пережил. Эта противоречивость восприятия, дисгармония образов пробирает насквозь. Даже приходит какое-то облегчение от того, что мы не видим глаз той, реальной женщины. Отстранение здесь становится спасением.

Режиссер фиксирует финал этой пьесы — более-менее счастливый: Лоррейн прощается с прошлым, выбирается из замкнутого круга, как из комнаты с дверью без ручки, где ее с сестрой запирала в детстве мать. Life больше не imitates art. Они слились. Возможно, будь ее мать жива, ей бы и понравился такой финал.

Елена Паисова