По мнению Зары Абдуллаевой, два важных спектакля «для людей», номинированных на главную национальную премию страны «Золотая маска», – «Чук и Гек» Михаила Патласова (Александринский театр, Санкт-Петербург) и «Магазин» Эдуарда Шахова (Татарский драматический театр, Альметьевск) – рассчитаны на аудиторию, которая редко ходит в театр.

«Чук и Гек», спектакль Михаила Патласова на малой сцене Александринки, должен показываться в школах и реальных училищах (колледжах) в обязательной программе патриотического воспитания. Но его привезли в Москву на «Маску». Ввиду того, что патриотическим камланием в зомби-жанрах заняты другие наши современники (точнее, одновременники), этот важный для общества телезрителей спектакль обращен не совсем к той публике, которой он необходим. Даже если она об этом не подозревает или не согласна с его антисталинским посылом. Не зря после спектакля вспоминается реплика дяди Вани про то, что «умным известно, а глупым неинтересно». Но и не случайно рейтинг Сталина в опросах «умных и глупых» не убывает, а фильм «Смерть Сталина» был лишен прокатного удостоверения.

Казалось бы, такой спектакль, где сказочный сюжет классического рассказа Аркадия Гайдара смонтирован с дневниками писателя, с документальными свидетельствами жертв сталинских репрессий и лагерной вохры, должен был появиться в 90-е годы или в начале нулевых. Но поскольку десталинизацию, денацификацию прошляпили, приходится догонять пропущенные уроки. Домашнее задание этих уроков выполняет театр, а не общество и не наше кино. Театр, вспомнивший о своей давней миссии, вроде исчерпанной в нашем пространстве с течением временем.

«Чук и Гек» выполняет задание по профилактике, по социальной гигиене. Этот мейнстримный, доходчивый спектакль работает с историческим материалом, встраиваясь в раму политического театра, укорененного не в современном искусстве, а в традиции. Это театр для людей. Театр воздействия, то есть максимально активизирующий мозг, чувства зрителя через максимальную зрелищность, как завещал Эйзенштейн.

«Чук и Гек»

Но не так все просто в этом насущном для публики, которая его вряд ли увидит, агитспектакле. Михаил Патласов вместе драматургами Андреем Совлачковым и Алиной Шклярской, собравшими цитаты из документов сталинской и постсталинской эпох, осваивает пограничную территорию. На ней работают авторы, монтирующие вымысел с документом, игровое с неигровым, справедливо полагая, что самое конфликтное, сложное (в осмыслении жизни и судьбы) находится в пространстве промежутка. А так называемый третий смысл монтируется в сознании зрителей, чья критическая позиция формируется в столкновении фиктивного и реального опыта и персонажей, и публики.

В этом зрелище использован, с одной стороны, старый прием монтажа аттракционов и более-менее соблюден ритм расслабления зрителей и эмоционального удара по ним. Игра в простодушный детский театр чередуется с агрессивно эмоциональным текстом документов и его подачей. С другой стороны, режиссер вводит на сцену образ Гайдара, лишенный одиозности и обвинений в капитуляции режиму. Это частность, но именно она, а не монтаж советской вымышленной идиллии с кровоточащими признаниями советских людей усложняет замысел спектакля.

Воссоединяя гротескную инсценировку «рождественского» рассказа 1939 года с документальными воспоминаниями, Патласов дает актерам роли реальных людей и гайдаровских героев, сыновей советского геолога и его жены, отправившихся в далекое путешествие в тайгу. Преодолев сказочные препятствия, они встречают Новый год с вернувшимся из геологической партии отцом в избушке у черта на куличках. Традиционный театральный прием в данном случае может читаться и как внесценический комментарий к ролевому – «пластичному» – поведению человека, не только артиста.

На сцене есть и рассказчик – Гайдар (Петр Семак) в красном галстуке, в шапке бойца гражданской войны, в современном костюме, которому режиссер тоже вменяет «монтажный» конфликт. Сценический текст героя Семака строится на цитатах из «Чука и Гека», но и на дневниковых, совсем не духоподъемных, записях писателя, уже не рассказчика. То есть режиссер демонстрирует разрыв между сюжетом о мальчиках с мамой, оказавшихся в морозной глухомани, где бродят медведи в театральной шкуре, а мальчиков играют взрослые дяди, и цитатами дневниковых записей репрессированных современников сказочных героев. С другой стороны, он не то чтобы реабилитирует Гайдара, но, во всяком случае, актеру в его роли дает отчаянную реплику из дневника писателя. Патласов исключает свой голос из хора интернетовских хулителей Гайдара, не показывает «сдачу и гибель советского интеллигента».

«Чук и Гек»

В финале, выстроившись в шеренгу, актеры «от себя» и как бы от себя (пограничную территорию и тут режиссер соблюдает) рассказывают случаи из сегодняшней жизни, из своей биографии и обращаются в зал с вопросом, хочет ли кто-то сказать что-то. Это антре – рифма к избранным фрагментам мемуаров жены энкэвэдешника, других «врагов народа», не случайно, что и актеров – Жженова, Дворжецкого, Окуневской.

Отечественная (трансисторическая) двойственность, присущая всему-всему, смешивает в этом спектакле, не взбалтывая, не только фикшн с нонфикшн или противоположные роли артистов. Патласов буквализирует и метафору «мира-театра». Недаром он одевает актерам (в одном эпизоде) маски. Их глумливый гиньольный «показ» собрания/суда над невинными людьми с документальными репликами обобщает частные реальные показания в театральной стихии (форме). О чем, собственно, писал Эйзенштейн. В этом смысле можно говорить о старых приемах в новой функции. Некоторый парадокс заключается в том, что разговор о различении старых и новых приемов в наших пенатах строгим не получается. Ведь даже оптика взгляда на старую и новейшую историю страны постоянно сбивается реваншистскими приемами самого жизнеустройства.

Иной театральный образ социального высказывания представил татарский гостеатр из города Альметьевска. Спектакль Эдуарда Шахова «Магазин», поставленный по пьесе, основанной на реальных событиях и свидетельствах, казахского автора Олжаса Жанайдарова, получил массу региональных театральных премий. Две смелые, тренированные, одаренные актрисы – дебютантка Диляра Ибатуллина и звезда Мадина Гайнуллина предстают в ролях рассказчиц и персонажей.

«Магазин», режиссер Эдуард Шахов

Общественную пользу, именно так, «Магазина» и «Чука и Гека» оспорить невозможно. Эти спектакли для малой сцены – театрализованная акция протеста против большой постановки жизни, в которой все мы, так или иначе, участвуем. Мне неизвестно, пройдет ли цензуру в Казахстане «Магазин» – пьеса о рабстве, которое практикует садистка-казашка в московском магазине, истязая, доводя до самоубийства своих соплеменниц, продавая их детей на органы? Театру города Альметьевска такая «история» с реальным шлейфом прототипов была разрешена. Но это не документальный театр. Хотя текст – вполне натуралистический.

«Магазин»

Шахов, как Патласов, но совсем иначе, тоже работает в промежуточной зоне игрового театра и неигрового. На конфликте изящной пластики, хореографических мизансцен и убойного текста строится роль религиозной садистски, мечтающей, поистине с самурайской собранностью, построить мечеть, и ее рабыни, единственной, кто остался в живых после акции скинхедов, очистивших часть России от нерусских. Текст рассказа, разъясняющий коллизии сюжета, связь и сопротивление друг другу, миру, небу героинь распределены между хозяйкой и работницей, между фашизоидной красавицей (в финале звучит немецкий марш, под который актрисы шагают) и измордованной пленницей. Пластические этюды, элементы современного танца и, похоже, национального, которые демонстрируют актрисы, входят в клинч с яростной (совсем из другой поэтики) техникой произнесения текста. Наверняка и без всякого высокомерия уместно сказать, что для города Альметьевска, в котором мало кто бывал, это прорыв. При этом избавиться от чувства, что режиссер все же иллюстрирует сюжет, не получается. Но для нашего асоциального театра это не страшный упрек.