64-й Берлинский кинофестиваль подходит к концу, а в кулуарах говорят в основном о Ларсе фон Триере и вспоминают «Крестный путь» Брюггеманна. Попытки артхауса – например, декларативно бессюжетная аргентинская картина Бенжамина Найштата «История страха» – вызывают скорее недоумение, чем радость открытия. Тройка китайских режиссеров, видимо, работающая под патронатом власти, в отличие от предыдущего поколения, резко от него отличается не в лучшую сторону. Нина Цыркун сожалеет, что на таких фестивалях не принято награждать жанровое кино, потому что, по ее мнению, по меньшей мере два фильма конкурсной программы стоило бы отметить.

– Что это она делает? – спрашивает старый серб в каракулевой папахе.

– Собирает собачьи какашки.

– Какой дикий народ!

Сербский крестный отец (Бруно Ганц), обосновавшись со своей «семьей» в Норвегии, никак не может привыкнуть к местным порядкам, а коренные жители косо смотрят вслед странным пришельцам. Зато другой иммигрант, датчанин Нильс (Стеллан Скарсгорд), честно трудясь на своей гигантской снегоуборочной машине, вошел в новые обстоятельства, как нож в масло, и даже удостоился звания «Человек года». Но так случилось, что оба они – герои фильма норвежского режиссера Ханса Петтера Муланда «В порядке исчезновения» – потеряли своих сыновей, столкнувшихся с международной наркосетью и каждый по-своему решил отомстить наследному наркобоссу по прозвищу Граф (Сверре Хаген). Но чтобы добраться до него, приходится ликвидировать длинную цепочку из его окружения. Никого из этих мерзавцев не жаль, и очередной христианский крест или звезда Давида на черном экране в знак того, что еще один отошел в мир иной, вызывает в зале гомероический хохот. Особенно, когда после окончательного расчета кресты заполняют весь кадр.

«В порядке исчезновения»

«Мой фильм о том, как отчаяние приводит человека к утрате человеческого; о том, как стремление отомстить выливается в кровавую бойню и каждая смерть тянет за собой новую», – сказал на пресс-конференции Муланд. Звучит как типовое авторское послание, на такой сюжет можно было бы снять мрачнейшую драму, но режиссер пошел другим путем: доведя количество жертв и обстоятельства их гибели до абсурда, превратил свое кино в черную комедию или комический триллер. Носитель нордического характера, Нильс внешне невозмутим и как будто лишен всяческих характерных черт; этого «короля» играет «свита» – обитатели норвежской глубинки разных народов – от китайцев до финнов, народ эксцентричный и непредсказуемый. А Нильс прет вперед, как его сорокатонный снегоплуг, расчищая путь и громоздя по сторонам снежные могильники.

Говоря о своем фильме, Муланд упомянул, что такие сдвиги в сознании, как у Нильса, происходят с солдатами, вернувшимися с войны. Но австрийская актриса и сценарист Фео Аладаг в режиссерском дебюте «Между миров» утверждает, что бывает наоборот: и война способна разбудить в человеке человека. Беда в том, что человечность оказывается бессильной перед лицом тупого начальственно-бюрократического равнодушия и оголтелой ненависти. Действие происходит на территории афганской деревни, контролируемой правительственной властью, которая не может обеспечить людям безопасности. Поэтому охранять селение прислана небольшая группа натовских солдат. Местный народ хоть и лоялен власти, к иностранцам относится мало сказать настороженно, а необузданные нравы то и дело ведут к конфликтам. Страну раздирает гражданская война, межплеменная и политическая вражда, которой нет конца. Немецкий офицер-натовец Еспер (Рональд Зерфельд) и переводчик-афганец Тарик (Мохамад Мохсен) – два человека, принадлежащих действительно разным мирам, одинаково чувствуют себя беззащитными перед лицом невидимого врага. Не увидит врага и зритель – только услышит свист пуль, увидит разрушенный дом или взорванный пикап, а потом изувеченные или мертвые тела. В фильме остро ощущается эта страшная особенность загадочной бедной страны: такие монстры, как Британия или Советский Союз одерживали здесь сокрушительные победы, проходили ее быстрым маршем из конца в конец, а потом оказывались вовлеченными в бесконечную партизанскую войну с таким вот невидимым противником. И ясно видно, как напрасны все усилия носителей западной цивилизации привить народу Афганистана начатки демократии, научить его с уважением относиться друг к другу. Там действуют безусловное подчинение законам шариата и запрет на вольности в западном духе. Те же, кто набрался этого душка, кто, как Тарик и его сестра-студентка оказались «на неправильной стороне», практически обречены: фильм будто худо-бедно дошел до благополучного финала, но не тут-то было...

«Между миров»

Обе эти ленты – «В порядке исчезновения» и «Между миров» – будто служат иллюстрацией тезиса славянофила Николая Данилевского, который еще в позапрошлом веке утверждал, что начала цивилизации не передаются от одного культурно-исторического типа другому, покуда не проживут себя в ходе собственной истории. Получается, что славянский тип оказывается вместе с иранским по одну сторону цивилизационного процесса, а германо-романский – по другую, и вместе им не сойтись.

От этих грустных и бесплодных мыслей, рождающихся в блеклом пейзаже конкурсных просмотров, отвлек лишь 91-летний мэтр Ален Рене с комедией «Жизнь Рейли» (впрочем, у нее есть и французское название – «Любить, пить и петь»). Это очередное (третье) обращение классика к драматургии британца Алана Эйкбурна, где как раз сняты все «цивилизационные» барьеры (как же иначе – у них один германо-романский тип): играют здесь французские актеры и на французском языке, но пользуются английскими аксессуарами, читают английские журналы и газеты, а в субтитрах мелькают специфические английские слэнговые словечки и фразы.

«Жизнь Рейли» («Любить, пить и петь»)

Комедия нравов, представленная по-театральному экзальтированными актерами (в их числе жена режиссера Сабина Азема), на фоне условных театральных декораций, свидетельствует о том, что бывший экспериментатор давно разочаровался в глубокомысленных псевдохудожественных опытах и уютно обжился в интерьерном кино с узнаваемыми человеческими страстями. Сам он спрятался за кадром, слился с образом внесценического персонажа Жоржа, который на краю могилы всех перебудоражил, очаровал, заставил чувствовать и жить, оставив о себе славную память.