Сергей Анашкин побывал в столице Бурятии, встретился с местными кинематографистами и вернулся, полный впечатлений.

Признаюсь, я не надеялся очутиться в Улан-Удэ. Кинематограф российской Азии приходится изучать с дальнего расстояния, познавать, не отходя от компьютера, полагаясь на интернет, на общительность тех, кто «делает фильмы». Шанс отправиться в путь появился нежданно. В Бурятию – на первый показ дебютной полнометражной картины – вызвал меня Баир Дышенов, продюсер и режиссер, снискавший себе репутацию мастера «малой формы».

Короткометражные фильмы Дышенова – «Улыбка Будды» (2008) и «Наказ матери» (2011) – сумели произвести должное впечатление на отборщиков международных фестивалей. Картины бурятского автора были показаны в официальных программах Пусана, Берлина, Канна. Ценителю замысловатых конструкций фабулы этих миниатюр, скорее всего, покажутся чересчур безыскусными, простоватыми даже. В основе историй – буддийские притчи, а назиданию положено быть внятным, считываться легко. Режиссер адаптировал для экрана повествования, относящиеся к типу «рассказов о чудесах, укрепляющих веру», поэтому волшебное в этих картинах неотделимо от обыденного, мирского.

Мальчику хочется сладостей, но он проявляет завидную стойкость. Не позволяет себе потревожить божницу, взять конфету из вазочки с ритуальными подношениями. И милосердное божество награждает ребенка за добродетель. Посылает ему знак, что согласно поделиться конфетой («Улыбка Будды»).

«Улыбка Будды»

Слепая старуха мечтает о статуэтке Зеленой Тары. Просит у сына привезти ей реликвию из монастыря, но он забывает о ее просьбе. Чтобы не огорчать старушку, находит чурку подходящих размеров и, завернув в ткань, устанавливает на домашний алтарь. После кончины матери, сын разбирает божницу. Размотав шелк, он видит перед собой не бесформенное поленце, а прекрасное изображение буддийского божества. Простодушная вера смогла совершить чудо. Произошла материализация образа, который незрячая женщина созерцала своим внутренним взором («Наказ матери»).

«Наказ матери»

Дышенов не получил формального режиссерского образования. Есть у него актерский диплом – питерский ЛГИТМИК время от времени набирает бурятскую студию. Но на сцену как лицедей он выходил недолго. Занимался по большей части организаторской деятельностью: был директором театра кукол в Улан-Удэ, продюсером независимых постановок, создал популярную в республике ежедневную газету. «Отхончик» – первый полнометражный опыт Баира Дышенова и первый проект его собственной кинокомпании «БурятКино». «Не получится заложить фундамент бурятского кино, построю деревню Буряткино, название менять не придется» – иронизирует Дышенов.

Стоит признать, что полнометражный дебют Барира Дышенова уступает по качеству его короткометражным картинам. Режиссер делал не фестивальное, а окупаемое кино. «Отхончик» («мизинчик» или «последний ребенок в семье») – любопытный пример «переходного» фильма. Постановщик пытался освоить непривычный формат, новые драматургические пространства. Прежние фильмы Дышенова были аскетичны по исполнению: в кадре – один или два персонажа, да значимый реквизит. «Отхончик» – фильм суматошный и многолюдный, в нем заняты и профессиональные актеры, и натурщики-типажи. Такому ансамблю трудно избежать разнобоя. Картина снималась при участии иркутских киношников и сознательно делалась двуязычной – в расчете на интерес и бурятского, и русского зрителя. Сценарные построения воспроизводят схемы старых советских лент. Тех, в которых хорошее вступает в столкновение с лучшим. Русский парень из Иркутска любит бурятскую девушку, хочет вступить с нею в брак, но не может – на первых порах – наладить контакт с колоритным бурятским семейством. Фабула правдоподобна: межнациональные браки в Восточной Сибири – не редкость. Режиссер превратил житейскую историю в комедийную мелодраму с легко разрешимым конфликтом, со всеобщим братанием перед финальными титрами. Выходит, что непроходимых препятствий на пути к счастливой развязке и не было вовсе, а пробуксовки возникали из-за мелких погрешностей в коммуникации. Судя по кассовым сборам (в Бурятии и в Иркутской области), региональной публике такое кино нравится. С определенными оговорками фильм «Отхончик» можно признать первой национальной картиной, снятой в Бурятии. Или (точнее) свидетельством дрейфа от локального кино к этническому. К бурятскому «этно», отражающему динамику самосознания, систему ценностей, modus vivendi и психотип конкретной этнической группы.

«Отхончик»

Дать начало этой традиции мог бы «Первый нукер Чингисхана» (2006) – сказание о героях былинных времен. Малый бюджет дает о себе знать, не умаляя, при этом, дерзновенности замысла. Фильм не попал в прокат из-за юридических проволочек. Театральные режиссеры Саян Жамбалов и Эрдэни Жалцанов с тех пор не снимали кино.

Бурятские продюсеры делают ставку на региональные фильмы – кустарные адаптации столичных образцов, с внесением местных примет и реалий. На съемочную площадку пришли КВН-щики. Михаил Козлов и Сергей Никонов изготовили туристическую комедию «На Байкал» (2011). Год спустя, появилось ее продолжение - «На Байкал – 2. На абордаж». Освоен и приключенческий жанр: Евгений Замалиев сделал криминальную драму «Решала» (2012). Актеры играют на «государственном» языке. В кадр попадают, конечно, и азиатские лица, но на первом плане – герои славянской наружности. Создатели этих картин надеются на триумф федеральных масштабов, но пока что их упования не сбылись. Русскоязычным фильмам из Улан-Удэ успех сопутствует только в соседнем Иркутске. Какое-то время одну территорию будут делить (и бороться за местного зрителя) два типа кинематографа: локальное и этническое кино.

История бурятского кинематографа намного короче его продолжительной предыстории. Отсчитывать ее можно с конца двадцатых. Для съемки натурных сцен «Потомка Чингисхана» (1929) в Верхнеудинск (ныне Улан-Удэ) приезжала группа Всеволода Пудовкина. Массовка набиралась из местного люда. Кадры, запечатлевшие буддийские церемонии, представляют сейчас большой исторический интерес. Бурятская тема мелькала во «второэкранных» фильмах 50-х годов. Музыкальная комедия «Песня табунщика» («Мосфильм», режиссер Андрей Фролов, 1956) демонстрировала всесоюзному зрителю приукрашенный и аляповатый образ степного села.

«Потомок Чингисхана»

В середине 60-х настал момент, когда в режиссуре смогли дебютировать этнические буряты. Арья-Жан-Бато Дашиев работал в основном на «Мосфильме», Александр Итыгилов – в Киеве, на Киностудии им. Довженко, Барас Халзанов был ведущим режиссером Свердловской киностудии. Дашиев редко обращался к национальной тематике. Тем не менее, именно он предпринял попытку сделать современную драму на этническом материале. Натура для фильма «Три солнца» (1976) снималась в Бурятии, в Улан-Удэ. Итыгилов стремился делать «интернациональное» кино, экранизировал русскую прозу, персонаж-соплеменник появляется у него лишь в картине «Продается медвежья шкура» (1980).

Халзанов чаще своих коллег брался за воплощение бурятских сюжетов. Взгляд его был обращен в недальнее прошлое, действие лучших лент происходит в период Великой отечественной. В них нашли отражение детские впечатления режиссера, воспоминания – о тыловом укладе, о буднях бурятских сел, о реалиях «переходной поры», о прихотливом переплетении древних традиций и примет советского быта («Горький можжевельник», 1985). Адресатом подобных картин был все же общесоюзный зритель. Автор вынужден был адаптировать материал для массовой русскоязычной аудитории, неискушенной в тонкостях этнокультурной специфики.

В начале девяностых Барас Халзанов на базе собственной студии «Зов» в Екатеринбурге задумал создать центр по производству картин для российских республик. На средства заказчика. До скоропостижной кончины он успел запустить лишь два фильма с этническим колоритом – для Тувы и Чукотки. Следует учесть, что в позднесоветские времена артисты театров Улан-Удэ много снимались в Москве и Свердловске. Играли они не только бурят, но также чукчей, эвенков и прочих аборигенов Сибири.

Есть несколько факторов, сдерживавших (и продолжающих тормозить) развитие национального кинематографа Бурятии. Это индифферентность местных властей: в отличие от соседней Якутии, в республике нет ни государственной студии, ни внятной программы по продвижению в массы классической прозы бурятских авторов и «нематериальных сокровищ» традиционной культуры. Это дефицит собственных кадров, творческих и технических. Специалистов – операторов, осветителей, художников-постановщиков – на каждый проект приходится выписывать из Иркутска. Региональная копродукция позволяет решить массу организационных проблем. Но практика «совместного производства» диктует курс на усреднение материала, что приводит к утрате аутентичности, к размыванию этнической составляющей – в бытовом антураже, в фабульных мотивировках, в стилистике актерской игры.

Стоило бы развести два понятия – бурятское кино и кинематограф Бурятии. Они близки, но далеко не тождественны. Этнические буряты проживают компактно и вне пределов республики – в Иркутской области и в Забайкальском крае. Нельзя отвергать вероятности появления оригинальных авторов в «малых» национальных образованиях – Усть-Ордынском и Агинском округах[1].

Режиссерам придется искать приметы и маркеры этнической идентичности. Баир Дышенов использует в этом качестве буддийское мировоззрение. Восточные группы бурят и в самом деле – истовые буддисты. Ламаизм имеет в республике статус исконной, «национальной» религии. Западные буряты, старожилы Иркутской области, приняли некогда православие, но сберегли при этом реликты архаических культов – шаманские практики. Известно, что бурятская речь уходит из сферы общения, активно вытесняется русской. Во всяком случае, в городах. Она продолжает свое бытование в сельских районах – как россыпь диалектов и говоров. Наречий во многом не сходных, отличных от норм литературного языка. Ни религия, ни «официальный» язык не могут быть признаны универсальным маркером самобытности – той совокупности качеств, что объединяет все группы бурят, рассредоточенных по просторам Восточной Сибири. Приметы своеобразия скорее всего растворены в самом психотипе народа – в обиходных принципах поведения, в специфике эмоциональных реакций, в привычных способах саморепрезентации.

Я могу только предполагать, по какому пути пойдет кинематограф Бурятии (опираясь на опыт сопредельных регионов и стран). В Якутии и в Кыргызстане окупаются прежде всего фильмы массовых жанров – недорогие комедии и мелодрамы, не слишком затратный экшн, страшилки с малым бюджетом – про местную нечисть, дешевые «мюзиклы» – с участием звезд национальной попсы. Находится ниша и для постановщиков, рискующих снимать авторское кино. О ближайших планах режиссеров Бурятии, к сожалению, известно немного. Солбон Лыгденов, известный в республике график, сделался искушенным киношником после нескольких лет работы в Москве – участвовал в производстве крупнобюджетных фильмов и сериалов (в составе постановочных групп). На собственной студии в Улан-Удэ им запущены сразу два затратных проекта – мелодрама «Дарима» и социальная драма «Булаг», с участием московских актеров (если верить трейлеру, в авантюрный сюжет вплетены эпические мотивы и фольклорные реминисценции)

Нынешним летом Баир Дышенов намерен снять новый фильм «Свадьба в степи» – комедию-паззл с большим количеством персонажей. Сценарий пишет вместе с молодым драматургом, учеником Николая Коляды. Среди замыслов бурятского режиссера есть и артхаусное кино – легенда о лошади павшего воина, ищущей путь к родному кочевью, и масштабный проект под названием «Шорнохой». История об угасании рода, о наследии прадедов, передающих потомкам совокупное бремя вины и заслуг.

[1] В наши дни буряты живут преимущественно в Республике Бурятия (286,8 тыс. чел.), Усть-Ордынском Бурятском округе (54 тыс.) и других районах Иркутской области, Агинском Бурятском округе (45 тыс.) и других районах Забайкальского края.