Диалектика

Отсчет начинается со второго дня, в момент, когда Бет (Гвинет Пэлтроу), уже с недомоганием, возвращаясь домой в Миннеаполис из Гонконга, звонит любовнику из аэропорта Чикаго. Далее титры показывают количество дней, а также название и населенность того или иного города, в котором наблюдаются случаи заражения. День 3, день 4, день 5, Коулунг, Гонконг, 2,1 миллиона населения, Лондон, 8,6 миллионов, провинция Гуанчжоу, 96,1 миллиона. Параллельно постоянный акцент (оператор – Стивен Содерберг) на касаниях, на предметах, которые трогают (потенциальные) инфицированные, тоже перечень, но непронумерованный: кредитная карточка, папка с документами, стакан, поручень в автобусе. Эта поливалентная сетка координат наброшена на начальные эпизоды. С увеличением цифр возрастает хаос. Первый день оставлен на потом, Содерберг то и дело акцентирует изначальный пропуск, который не удается заполнить никому: Бет – так называемый «нулевой пациент», с нее эпидемия началась, но как она получила вирус, остается неясным до развязки.

Очевидно, одной из главных задач режиссера было избежать жанровых штампов; после «28 дней» и «Я - легенда» сюжет про неизлечимую хворь прочно ассоциируется с легионами зомби, ордами мутантов и паническим бегством немногих вышивших.

Панике и запустению отведены лишь относительно небольшие эпизоды в середине фильма, а сюжетную структуру Содерберг подчиняет логике эпидемии: основная линия почти сразу начинает дробиться. Нет ни главного героя, ни главной жертвы. У болезни и у победы над болезнью много родителей. Впрочем, есть один антигерой – Алан Крамвайд (Джуд Лоу), блоггер из разряда интернет-прощелыг, коих на сетевом жаргоне называют «троллями». Его заурядная конспирология в условиях катастрофы обретает силу пророчества, привлекает массу последователей и приносит прибыль, однако возмездия не последует – цепной пес демократии, сколь бы омерзителен он ни был, должен и далее оставаться на страже.

Еще шаг в сторону от жанровых стереотипов – смещение оптики. Взгляд Содерберга в той же мере безучастен, сколь и физиологичен. Он не отводит камеру ни от лица мертвого ребенка со следами засохшей пены в углу рта, ни от героини Пэлтроу, когда ей вскрывают череп; он показывает смерть не в действии (как принято в хоррорах), но в исходе, в застывшем результате, с телесными подробностями, составляющими маску мертвеца.

Эпидемии также свойственна дурная повторяемость. Корыстным трюкам Крамвайда отвечает коварство правительства, подсунувшего отчаявшимся китайским крестьянам плацебо вместо вакцины. Один доктор продолжает исследования вопреки предписаниям бюрократов, другой, игнорируя корпоративную этику, предупреждает жену о готовящемся введении чрезвычайного положения. Обладающий иммунитетом муж Бет, Мич (Мэтт Деймон) за одно утро переживает смерть и жены, и ребенка. Вся история закольцована, день первый становится последним днем. Назидательность финала, сцепленного с прологом через эмблему фирмы, на которой работает Бет, вытесняется игрой в поддавки с принципом домино: да, международные корпорации хищны, да, мир опасно взаимозависим, но на месте бульдозера, потревожившего колонию летучих мышей-вирусоносителей, мог быть случайный автомобиль, на месте американской компании – любая другая. Ново здесь только упражнение на тему жанра: кинопандемия вместо кинокошмара.

Батай во «Внутреннем опыте» выходом из круга диалектической обусловленности определил «поэзию, смех, экстаз». Эпидемический цикл «Заражения» без остатка рационален и замкнут в себе; поменяв тезис (начало инфекции) и антитезис (исцеление) местами, Содерберг возложил синтез на зрителя, не оставив, однако, места ни для смеха, ни для экстаза, ни для поэзии. В этом, пожалуй, ужас фильма – так и остающийся внутри кадра.