Плохой и хороший

Фильм «Что-то не так с Кевином» Линн Рэмзи открывал фестиваль «2morrow». «Play» Рубена Остлунда закрывал фестиваль «2-in-1». Оба – о насилии и отобраны с Каннского фестиваля-2011. Действие первого происходит в английском городке. Второго – на улицах Гётеборга. Картина Рэмзи вошла в главный конкурс, а Остлунда – в программу «Двухнедельник режиссеров». В который раз приходится признать: лучшие картины года, за редчайшим исключением, в основные конкурсы не попадают. Хорошо, если им находится место в параллельных смотрах. Это – закон. Видимо, то есть, наверняка, потому, чтобы не мешать заранее намеченным претендентам на получение «пальм», «львов», «медведей». От подобной практики критиков давно подташнивает, но кому это интересно?

Плохой фильм Рэмзи удивителен, конечно, не тем, что выбран в каннский конкурс или тем более в программу «2morrow». И даже не тем, что чудесной Тильде Суинтон, сыгравшей мать перверсивного сыночка, нечего, в сущности, играть: не хватает драматургии, остается только по мере взросления вскормленного собственным молоком насильника все время страдать с одним и тем же выражением лица. Однако за эту роль она вполне может быть номинирована на «Оскар».

Этот претенциозный образчик эксплуатации на экране подросткового насилия одновременно эксплуатирует стереотипы английскости (гротескность, «черный юмор»), социальные аллюзии (героине Суинтон «видятся» кошмары эквадорской реальности), а также давно истраченные образы «современного искусства» (мизансцена мамы убийцы на многоярусном фоне банок томатного супа, хоть не с названием «Кэмбелл», но все-таки).

«Что-то не так с Кевином» - типичная обманка (trompe d’oeil), напоминающая в который раз о том, как можно сварганить на фестивальный лад нечто, заимствованное из муровского «Боулинга для Колумбины», «Слона» Ван Сента, из фильмов похуже, и остаться режиссеру в живых. На это варево спровоцировал Рэмзи бестселлер Лайонел Шрайвер. Другую книжку, по которой Рэмзи сняла предыдущий фильм «Моверн Каллар» (2002), критики сравнивали с «Посторонним» Камю, хотя энигматичная героиня Рэмзи, побуждающая гадать зрителей, убийца она или нет, тоже была довольно спекулятивной фигурой.

Героиня Суинтон в третьем фильме Рэмзи рожает трудного мальчика. Он все время орет или молчит, странно, будто внутренне ухмыляясь, смотрит на маму, папу, какает до пяти, шести лет в штаны и терроризирует домочадцев. Подросшему выродку, проявившему, наконец, вменяемость, папа дарит лук со стрелами, обучает попадать в мишень в садике у дома. Измученная, но крепкая мама рожает дочку, которая лишается глаза, то ли по недосмотру брата, то ли к его удовольствию. Наконец, тинейджер Кевин достигает героической кульминации: убивает стрелами детей в школьном спортзале, сестру и папу дома (мама в это время была на работе) и попадает тюрьму, куда приходит высохшая Суинтон в надежде понять своего сыночка. Этой маме пожилые англичанки дают на улице пощечины, а дом вымазывают красной краской, которую осиротевшая мама отмывает до кровавых мозолей. Почему этот мальчик оказался убийцей? Природная аномалия? Ведь в этой «полной семье» его так пестовали и любили. Рэмзи не только ответа не дает, но и не ставит решительно никаких вопросов. Ее интересует только «нелинейность» повествования, с помощью которой она пудрит мозги зрителям, экранизируя страшные видения героини Суинтон, окрашенные то ли краской, то ли кровью, а точнее, томатным соком. Но такие «изыски» не являются эхом даже «клюквенного сока», которым истекали персонажи блоковского «Балаганчика».

Смертельная игра Кевина, использующего для убийства стрелы, подаренные его смирным папашей, не могут быть срифмованы и с «Play» Рубена Остлунда, продолжающего осмыслять «Забавные игры» текущего времени. Ничего из фильма Ханеке не заимствуя, действуя самостоятельно, опираясь на «реальные факты», описанные в шведских газетах, Остлунд воссоздает еще более нестерпимый ужас, чем австрийский режиссер, некогда засвидетельствовавший хоррор мирной на первый взгляд повседневности. При этом в шведском фильме три черных тинейджера, приставшие к двум шведским мальчикам поменьше и к одному корейцу из их компании, никаких убийств (в отличие от картонного Кевина) не совершают. Они просто глумятся над мальчишками в игривой и потому безобидной вроде бы форме, которая набирает угрожающие обороты исподволь, постепенно, а в конце дня обирают. Повод для знакомства: якобы украденный у брата одного из черных мальчишек мобильник, будто бы оказавший у шведского мальчика. Чтобы выяснить, так это или не так, мальчики отправляются в долгое путешествие по Гётеборгу и его окрестностям. С виду мирное передвижение (в транспорте, на улицах, на глазах пассажиров, прохожих) на самом деле становится кошмарным испытанием, психологической, психической пыткой с непредсказуемой развязкой. Этот «балет» чувств, страха, обмираний снят репортажно, совсем не эффектно. И в идеальном режиссерском ритме, который Остлунд выверяет по законам музыкальной сюиты, аранжируя забавы, их темы с вариациями в разных тональностях, в крещендо, внезапных паузах, в импровизациях. Отрепетированных, разумеется. Доведя благопристойных шведских мальчиков до полуобморока и ограбив, «приезжие» удаляются. Родители мальчиков находят обидчиков на улице и собираются отнять злополучный мобильник, который послужил началом страшной «игры». Но шведские обыватели, проходящие мимо, готовы вызвать полицию, поскольку их соотечественники издеваются над несчастными маргиналами или даже нелегалами, у которых изначальная, в силу жизненных обстоятельств, презумпция невиновности.

Никакой политкорректностью Остлунд не озабочен, слишком он для этого умен и талантлив. И понимает реальную неразрешимость конфликтов, коллизий, о которых рассказал, а также уязвимость или лицемерие любого однозначного финала. Серьезное, глубокое и безутешное кино.