26 сентября стартует III Московский фестиваль экспериментального кино, объединяющий в своей программе ретроспективы известных авангардных художников, видеоперформансы и короткометражные работы последнего года. Об одной из многочисленных линий фестиваля, связанной с шутовской кинокритикой и иллюзионистской видео-эссеистикой, рассказывает Максим Селезнёв.

ЭЙЗЕНШТЕЙН. SCREEN LIFE: desktop-перформанс и фильмы-эссе

В специальной программе, посвященной 120-летию Сергея Михайловича Эйзенштейна, видеоэссеист Кевин Б. Ли выступит в роли desktop-mc и представит фильмы-эссе о творчестве классика мирового кино. Остроумное размышление Зои Белофф о нереализованном проекте Эйзенштейна «Стеклянный дом», а также тщательный анализ гомоэротичных аллюзий в его фильмах, проделанный Марком Раппапортом, станут отправной точкой для аудиовизуального перфоманса самого Кевина.

«Сергей – Сэр Гей», режиссер Марк Раппапорт

«Сергей – Сэр Гей» – фраза бездонного остроумия, достойная того, чтобы быть накарябанной на школьной скамье или в кабинке общественного туалета, на поверку оказывается едва ли не заклинанием, необходимым для запуска спиритического сеанса. Именно так, дважды произнеся русское имя в заглавии своего видео-эссе, авангардист-историк Марк Раппапорт вызывает на контакт Сергея Михайловича Эйзенштейна. Чей дух, откликнувшись на недвусмысленно сформулированную просьбу, появится в качестве закадрового голоса, представится "одним из величайших режиссеров мира" и на протяжении получаса станет свидетельствовать от первого лица. О сплетнях и пересудах вокруг своей ориентации, о том, какие фильмы с гомосексуальными образами он смотрел после смерти – в диапазоне от «Увольнения в город» Джина Келли до «Кереля» Фассбиндера – и, конечно же, о той детали, что он особенно высоко ценит в кинематографе – разорванных рубашках на крепких мужских телах.

Иными словами, новая работа Раппапорта – растянутая на тридцать минут шутка, где в кадр и в речь закадрового Эйзенштейна лезут исключительно глупости и курьезы. Порнографические картинки из записных книжек режиссера, вольные домыслы вокруг его интимной жизни и двусмысленные монтажные акценты. Нарядный мусор, каким по-настоящему не интересуются ни киноведы, озабоченные строгой реконструкцией прошлого, ни зрители, что, включив фильм 20-х годов, тоже вступают в диалог с призраками, но встраивают фантомную речь в свой эстетический поток, соотносят ее с другими экранами современности. И только Раппапорт в маленьком ролике дает советскому классику возможность выговориться чушью и низкосортными смешками, а сквозь них выйти на сладостное откровение о том, что «Броненосец "Потёмкин"» вовсе не революционная эпопея, а квир-мелодрама о ревности и смертельной любви.

И легкомысленный «Сэр Гей» смотрелся бы слабо на фоне обстоятельных видео-исследований Раппапорта, посвященных Марселю Далио, Аните Экберг или Дебре Пэджет, если бы не одно совпадение. Формат видео-эссеистики примечателен именно своей пластичностью, способностями к превращениям. И удачнее всего вынимает из истории кинематографа не идеи и даже не эмоции, а именно казусы, осадок повседневности, скопившийся на его дне, например, в виде анекдота. «Каскадом летит через стулья Пудовкин» – выскакивает из памяти эйзенштейновская фраза, написанная о его первой встрече с Довженко. Тогда в 1929 году трое взволнованных молодых людей от переизбытка чувств со слов скоро перешли к акробатическим номерам, всеми силами стараясь впечатлить друг друга. Забавный случай, впоследствии превращенный Евгением Марголитом в киноведческую и историческую единицу: в импровизированном трюкачестве режиссеров прочитывается то опьянение и телесный порыв, что характерны для авангардного искусства 20-х годов. Из подобных же выходок и ухмылок складывает свое видео Марк Раппапорт, обращая сергейские шалости в научные выводы и наоборот.

Desktop Кевина Б. Ли

С ловкостью и визуальной эквилибристикой будет связано и выступление на MIEFF американского исследователя Кевина Б. Ли, одного из самых продуктивных и изобретательных видео-эссеистов сегодняшнего дня. Как бы грубо это ни прозвучало, но вопреки написанному в анонсах я бы сравнил его роль в desktop-перформансах не с ди-джеем или мастером церемоний, но с... ярмарочным шарлатаном.

«Наверное, ни одно зрелище не привлекало такого внимания, как демонстрация шахматного автомата Мельцеля...» – писал Эдгар Аллан По в 1836 году в статье, «разоблачающей», а на деле лишь усиливающей культурную славу одного иллюзионистского аппарата. Устройство, изобретенное еще в XVIII веке, выглядело, как фигура механического человека («Турка» в чалме), сидящего за деревянным ящиком, на крышке которого находилась шахматная доска. Человек, искусно спрятанный в ящике, управлял рукой «Турка», так что внешним наблюдателям казалось, словно машина сама переставляет фигуры и ведет игру.

Сравнение двухсотлетнего автомата с desktop-фильмами Кевина Ли может показаться опрометчивым и попросту странным. Ведь зрители Мельцеля не понимали, как устроен механизм, внешний вид был намеренно усложнен, чтобы сбить наблюдателей с толку. Тогда как американский эссеист, напротив, выстраивает свое выступление на прозрачных и простых манипуляциях с рабочим столом компьютера. На действиях, интуитивно понятных каждому зрителю, ведь все мы проделываем их ежедневно – открываем и перемещаем окна, запускаем видео-файлы, пишем тексты в редакторах, снимаем видео на смартфон. Но то, что находилось за гранью естественного в начале позапрошлого века, сегодня стало обыкновением – нас и так всюду окружают автономные машины, справляющиеся с куда более сложными задачами, чем «Турок» Мельцеля. Мы лишь приблизительно представляем, как они работают, но безоговорочно верим в них. Как удивительный фокус господина Ли воспринимается обратное – обнажение внутренней машинерии, открытие новой пластики и проблематики в ручной работе со стандартным интерфейсом.

Еще одним ключевым свойством аппарата Мельцеля была его иллюзионистская природа – зритель не должен был догадаться, что механизмом управляет человек. Вместо этого Ли расколдовывает иллюзии, выворачивает наизнанку и открывает внешнему взгляду принципы работы кинематографа, а заодно и методы создания самого видео. Неожиданно воплощая самые радикальные мечты контркультурных движений рубежа 60-70-х, он отнимает у зрителя привычные способы наслаждения, взамен будто не оставляя никаких ожиданий, лишь полную нищету выразительности – курсор мыши, картинки в крошечных окошках, хаотичные взмахи по рабочему столу. Но не все так просто в этой цифровой аскезе, и, уходя от одних иллюзий, Кевин Ли открывает другие. От очарования самими фильмами смещая внимания зрителей к очарованию тем, как мы смотрим эти фильмы. И внезапным осознанием – смотреть кино можно множеством различных способов, не обязательно поддаваясь генеральной иллюзии темного зала, а самостоятельно изобретая новые и новые иллюзии. Как однажды Эдгар Аллан По, разоблачая обман чувств на сеансах Мельцеля, создал свой собственный литературный мираж.

29 Сентября 18:00 / ЛЕКТОРИЙ МУЗЕЯ «ГАРАЖ», 18+ЛЕКТОРИЙ МУЗЕЯ «ГАРАЖ», 18+

CLOSE-UP: МАЙКЛ РОБИНСОН 

Первая в России ретроспектива короткометражных фильмов американского режиссера и видеохудожника Майкла Робинсона

"The Dark, Krystle", режиссер Майкл Робинсон

С визуальными миражами, склеенными из найденных частных пленок, компьютерных спецэффектов и артефактов поп-культуры чаще всего связывают имя Майкла Робинсона. Но и в его арсенале отыскивается по меньшей мере одна чисто видео-эссеистическая работа. «The Dark, Krystle» – девятиминутный ролик, смонтированный исключительно из 220 эпизодов известного американского сериала 80-х годов «Династия», и непривычная для Робинсона чистота формы лишь идет ему на пользу. Если в иных более радикальных экспериментах он агрессивно врезается в ткань популярных шоу и фильмов, накидывая на изображение фильтры и эзотерические аллюзии, то для «Кристл» он делает исключение. Позволяет кадрам сохранить их первоначальное значение, не угрожая им ни спрятанной издевкой, ни скальпелем критика. Так что по первым минутам видео прочитывается едва ли не как оммаж.

Главная героиня сериала Кристл в исполнении Линды Эванс поворачивается к камере, вздыхает, плачет, ловит на своем лице наезды камеры, но каждый названный жест повторяет многократно – по пять, десять, пятнадцать раз подряд. Так из серии в серию менялись лишь платья на актрисе, но не способ проявления эмоций и не операторские приемы. Жест удвоенный и утроенный, продленный на несколько секунд, прибавляет в силе и очаровывает мелодраматической эмоцией сериала, но после множества возобновлений начинает изнашиваться на ходу. Картинка без всякого внешнего воздействия стирается сама об себя. Из-за подобного эффекта следовало бы признать в Робинсоне еще одного разоблачителя и антииллюзиониста, да только на испепеленном дне каждого его видео рождаются новые галлюцинации, и «Кристл» не исключение. Изнурительная парная серия женских портретов – Кристл и ее вечная противница Алексис – складывается в подобие конспекта неснятого фильма Вернера Шретера, а поединок героинь внутри горящего здания ведется по правилам риветтовской женской дуэли.

Так в пространстве видео растворяются эмоции из самого сериала – кто теперь вспомнит, из-за каких наспех выдуманных сценаристами горестей плачет Кристл. Растворяется и критика Робинсона, обращенная ли к актрисе, множащей однотипные реакции, или к системе теле-производства, поставившей жесты на конвейер («Династия» – один из первых сериалов, что выходили в прайм-тайм на американском телевидении). А в каждом отрезке вновь ярче остального сияет и трепыхается та самая комичность человека. Живая капля случайности и растерянности на лице актрисы, женщины, пойманной в бесконечно закольцованную мыльную оперу.

На этих словах в чертах Кристл неожиданно угадывается Лора Палмер, а жанр видео-эссе в сердцах тянет сравнить с финалом третьего сезона «Твин Пикса» – что было бы наивысшей и вместе с тем кошмарнейшей похвалой, какая только вообразима в 2018 году.

30 сентября, 18:55 / Электротеатр Станиславский