1 ноября советскому и российскому режиссеру Сергею Микаэляну исполнился 91 год. Асса Новикова вспоминает картины мастера.

Приморский санаторий в Крыму. Она – юная Нина, работающая в столовой. Он – пенсионер Григорий Афанасьевич, бывший полковник. Когда -то ее, пятилетнюю, спас из-под огня на войне. Теперь – приехал на отдых, случайно встретил, узнал. Трогательно опекает (осталась сиротой), советует поступать в техникум. Девушка и не против. Но тут появляется астрофизик Павел, Дон Жуан на «Волге» (интенция авторов ясна: «Наши люди в булочную на такси не ездят»), и вся налаженная девичья жизнь летит в тартарары. Так рушится идиллия. Сюжет дебютного фильма Сергея Микаэляна – такие, в самом деле, разноцветные камешки, такое стереокино, что удивительно, как из этакой мелодрамки, курортного романа проглядывает настоящая драма о смене эпох.

В фильме «Разноцветные камешки» (1960) не два человека (Павел и Григорий Афанасьевич), схватились, а два мира. 1960- е годы – последняя великая эпоха советского кино. И последняя эпоха, когда можно было писать:

«11 сентября. Нам предоставлено почетное, волнующее право прийти на Красную площадь столицы, чтобы здесь, в сердце Родины, дать партии и народу клятву на верность. Нет места более святого на всей раздольной нашей земле! В самые сокровенные минуты мы приходим на Красную площадь.

«Разноцветные камешки»

И сегодня на площади, как в грозные годы войны, гремит в динамиках голос Ю. Левитана:

– Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!»[1]

Теперь над такими цитатами смеются на антропологических конференциях. А Микаэляну чужда ирония, как скажет потом герой другого его фильма: «Не люблю я таких, все у них с ухмылочкой». («Принимаю бой», 1963). Свои мысли автор делегирует полковнику в отставке, Григорию Афанасьевичу, который нетерпеливо убеждает Нину: «Ты не имеешь права быть несчастной». Впрямь библейское: «Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков»[2]. Дорогой ценой заплачено за Нину, за многих других. Война была не завтра, позавчера – пятнадцать лет назад. И эхо войны висит здесь в каждом кадре.

«Иду на грозу»

И для Сергея Микаэляна память о Великой отечественной тем более личная, что он эту войну хорошо помнит. Не в штабе отсиделся писарем. Помнит как 21 июня отменили футбольный матч, что было самое обидное, мол, ладно война, но игру-то зачем отменять! Помнит свой ужас от первых атак: «…болото. Танки не пошли, а приказ был дан. И утром по второй зеленой ракете мы с криками "ура" бросились вперед в поле. Задача такая – пройти вперед. Где-то там у них были огневые точки, где-то там у них были блиндажи. Деревня была справа. Наша часть пошла вперед на поля. Пробежали метров сто, как по нам шквальный огонь: пулеметы, минометы, "а-а-а", "о-о-о", раненые, крики – никаких команд не было, легли и отползли домой. Обратно в окопы. Так повторялось девять дней. Или десять. Каждый день по одной и той же схеме. И мы в гимнастерочках, не в бронежилетах, а в гимнастерочках бежим вперед и возвращаемся обратно. И вот тут началось у меня неприятие начальства, неприятие командования. И я, и многие не роптали, а просто: "Зачем атаковать?". Если танки не идут, зачем? И кто-то старший говорит: "А командир не может отменить наступление. Он понимает, что посылает нас на смерть, а отменить атаку не может, ему попадет, будет трибунал. А если он скажет "вперед", то не взял – ему ничего за это не будет. Пришлют новое пополнение"»[3].

Это опыт чистого беспримесного ужаса, который сейчас может звучать диковато: «Война – это красиво», или: «…он протянул руку, и хотел рукой меня схватить. И я подленько подумал: "Вдруг он схватит меня свой окостеневающей рукой”. Но он не схватил, не дотянулся. Я обрадовался»[4].

Это опыт, который трудно поименовать в рамках привычных категорий. В фильме «Вдовы» (1976) приехавший из города маленький мальчик спрашивает двух героинь: «Бабушки, а вы на войне были партизанами? А кем же вы тогда были?» – «Никем не были, милок». Опыт становления человеческого духа, который… как описать? Быть никем, подкармливать солдат, оставаться человеком. Человек это же ежедневное усилие быть человеком, по слову философа. Это усилие больше всего Микаэляна и занимает.

«Вдовы»

И это усилие не закончилось в 1945-м. Война продолжается. И нам теперь особенно страшно, потому что мы знаем, кто побеждает. В творчестве Микаэляна самые простые бытовые ситуации становятся сферой приложения высших сил. Он сам признается: «Нет у меня изобразительной культуры фильма – первый мой недостаток», «мое оружие – сюжет, актеры, образы, в душе я остался театральным режиссером». Его герои – дети, старики, патентованные безумцы. Прагматика воюет с идеализмом.

Герой Василия Ланового в фильме «Иду на грозу» (1965) в первых же кадрах задается вопросом: «Если добиваться чего-то большого в жизни, какую-то цель иметь, может надо, как говориться, уметь наступать на горло собственной песне?..». «А может, не надо…», – задумчиво отвечает ему товарищ (Александр Белявский). Неслучайно здесь обращение к Маяковскому, в эпоху, когда его портреты повсюду, когда происходит ревизия революционных ценностей и повсюду «комиссары в пыльных шлемах». Но вспоминается именно так – от противного. Алеша из фильма «Принимаю бой» (1963) выбрасывает комсомольский значок. Почему? Пора найти уже свою собственную, не партийную совесть. Или как писал во время войны, весной 1942-го года Александр Довженко: «…Буду же я выполнять по -видимому, до смерти партийное Ленинское дело в беспартийных рядах»[5].

Память о войне – последний рубеж, маркер, позволяющий отделить своих от чужих. Алешка («Принимаю бой», 1963) связался с дурной компанией. Но и среди них нашелся один. Человек. Ночной разговор на балконе начинается так: «У тебя отец умер? И мой. Здесь на кургане. Знаешь, братская могила». Родные голоса – это общий стон из братской могилы. У Алешки отца нет. Как у многих. Как не будет его у Сергея в фильме «Мне 20 лет». И по ночам к нему тоже приходит гость. Приходит не отец – сам Дон Кихот.

– Мы ведь ваш образ проходим как отрицательный.
– Да что ты!
– Честное слово.

Это вот «честное слово» еще один постоянный предмет интереса Микаэляна. Наблюдения за словом, за его девальвацией. «Я Нину не трону», – обещает полковнику Павел («Разноцветные камешки») и на следующий же день забывает об этом. «Я свое слово сдержу, хоть гром греми», – негодует председатель районной администрации («Вдовы», 1976), когда узнает, что подчиненные решились перенести солдатскую могилу, не дождавшись согласия двух старушек, которые ухаживали за ней. Но слова стираются, все больше утрачивают ценность.

«У нас это не "любовь", у нас это называется "проводить время"», – объясняет Павел непонятливому полковнику. И вторят ему хулиганы из фильма «Принимаю бой»: «И кончится зависимость человека от всяких там эмоций. А любовь? Люди перестанут дурачить себя этим непонятным словом».

«А бывает ли война без войны?», – спрашивает Алешка у начальника заводского цеха. Конечно, Алеша. Война окончена, да здравствует война. И когда в конце фильма лежит на земле с отверткой в животе – бедное его тело вовсе не приношение во славу нового мира, как это могло быть раньше («Броненосец Потемкин», «Путевка в жизнь»), а просто еще одна жертва. Двое на одного? Так же нечестно! Отныне так будет всегда. И всегда в ежедневной бытовой рутине будет проглядывать героическое. Ты – лесной брат с представлениями об античности и литературе абсурда (по слову Бродского) и не забывай об этом.

Каждый мальчишка – герой, а каждый герой – мальчишка. Так, в фильме «Всего одна жизнь – История Фритьофа Нансена» (1968) Нансен представляет академикам свой проект покорения Северного полюса: льды выдавят на поверхность яйцеобразный «Фрам» и дрейфующие льды понесут его прямиком к Северному полюсу. Академики смеялись. А Нансен рискнул – и выиграл. Мелькают в фильме кадры старой хроники: первые попытки человека оторваться от земли, полеты, аэростаты, кинематограф… Фритьоф Нансен живет в пространстве долгой памяти. Но память эта вот-вот оборвется в мире, раздираемом вечной войной. И долго-долго плывут перед мысленным взором Нансена уходящие льды.

«Всего одна жизнь – История Фритьофа Нансена»

И вроде забросил уже путешествия, работает в Лиге наций. А льдов не забыть. И льды остановятся только со смертью Нансена. Потому что ходить на Северный полюс так же трудно как возвращать домой русских пленных, так же трудно как помогать беженцам. И говорить с людьми ничуть не легче, чем ворочать глыбы в Арктике. В Арктике может, и лучше. Там точно понятно, где враг. Холод не обманет.

Не то люди. С их увертливостью, непостоянством. Как восклицает герой Армена Джигарханяна в фильме «Премия» (1974): «Я не понимаю, как, когда все это произошло, но ведь мы же ненормальное считаем нормальным. Неположенное – положенным. Необоснованное – обоснованным. Ну как же так?»

И из фильма в фильм – одни и те же фразы, обновляемые каждый раз ломкостью произношения. «Простые люди», «герои без котурнов», – писали в советской критике. А сейчас смотришь на них: что есть труднее такой простоты. «Ты не имеешь права так жить, ты не должна забывать!», - это кричит с подножки уходящего поезда старшина в фильме «Расскажи мне о себе» (1971). И не слышит его фронтовая подруга (Тамара Семина), и не слышит его Ксения с глазами огромной страны.

[1] Усыскин Г. Очерки истории российского туризма. СПб., 2007, с. 113.
[2]1 Кор.7:23-24.
[3] «Сергей Микаэлян. Острова» (2008), режиссер Сергей Иванов.
[4] Там же.
[5] Довженко А. Дневниковые записи. Харьков, 2013, с. 96.