Зара Абдуллаева – о трех фильмах, ставших событиями Артдокфеста-2012: «С.П.А.Р.Т.А.» Анны Моисеенко, «Собачий кайф» Ивана И. Твердовского и «Лето с Антоном» Ясны Крайинович.

Среда – это не только название одной из программ нынешнего Артдокфеста. Но на самом деле именно среда – социальная, политическая, историческая и даже географическая – определяет режиссерский выбор реальных героев, способ съемки, персональный интерес авторов.

«С.П.А.Р.Т.А» Анны Моисеенко расшифровывается пышно. Это Сельскохозяйственная Поэтизированная Ассоциация Развития Трудовой Активности (ссылка ведет на официальный сайт Ассоциации). Она расположена близ Харькова, представляет собой тоталитарную коммуну, она же колхоз, она же секта, члены которой обретают смысл жизни и трудовых будней в общинной утопии. Таков их ответ на крах утопии коммунистической. В течение двадцати лет «спартанцы» занимаются не только сельхозработами и животноводством, но и разрабатывают теорию счастья. Продажу молока они сопровождают инструкцией покупателям о том, как вести здоровый образ жизни, а чтобы повысить удой, рифмуют стихотворные строчки. За понедельное количество куплетов в колхозе выставляются баллы. А в избушке, она же красный уголок, развешены плакаты: «Русь, вперед», «По работе человеку воздается честь» и прочие, столь же зазывные.

Подведение итогов работы СПАРТЫ за месяц. Награждение Лучших практиков - ПОЭТОВ. Фото и подпись с сайта С.П.А.Р.Т.А.

Колхозники озабочены продолжительностью жизни активной и пассивной, создают собственный прибор для определения алкоголя в крови, обсуждают новости страны, «которую разворовали». Причем настолько, что одна из колхозниц, которая, правда, в финале картины покинет строгую коммуну, не желает рожать. За накопленные баллы производительности труда или за сочинение куплетов коммунары, уверенные, как и лучшие люди утопии коммунистической, что «поэзию могут писать все», получают награды: апельсины, глобус, вымпел, печенье. Правда, нынешние утописты мечтают еще «возродить державу». С другой стороны, молодая героиня фильма, исправно заполняющая анкеты, в которых фиксируется духовный рост колхозников, количество ими прочитанных страниц (между прочим, Солженицына), признается – перед уходом из одного гетто в другую резервацию, так тут называют пространство после распада СССР, – что, наконец, счастлива. Потому что счастья на территории этой «спарты» все-таки быть не может, если «нет личности», если «все безликие». Активизм и убежденность взрослых или старых колхозников, поживших при советской власти и не сдавших ее коллективистские идеи, не спасают от чувства опустошенности молодых людей, изнуренных пародийными на первый взгляд, но жесткими в реальности установками сектантской «территории счастья».

Ту среду, в которую вглядываются, внедряясь в ее закоулки, новые режиссеры-документалисты, можно было бы назвать территорией крайностей. Вот московский подросток, не знающий, куда приткнуться, чем заняться, разве что сыграть в дикообразную игру и – либо испытать подобие наркотрипа, либо погибнуть. Таков герой «Собачьего кайфа» Ивана И. Твердовского (конкурсная программа). Любители этих игрищ, имитирующих быстрое, будто после долгой охоты, дыхание собаки с последующей задержкой дыхания, после которой игрока кто-то душит, а он испытывает, если не задохнется, невероятные видения, далекие от привычных ощущений рутинной повседневности, тоже своеобразная секта «счастливчиков», пусть и не скованная общей жизнью, работой. За последние десять лет погибло более тысячи подростков – эскапистов (от) постылой реальности, игравших в «собачий кайф».

«Собачий кайф», режиссер Иван И. Твердовский

Вот и герой Твердовского, завязавший со страстью игрока-собаки – рискованной травестии давнишних акций Олега Кулика, о которых эти детки наверняка не слыхали, опять на нее сподобился. И склонил попробовать кайф свою зазнобу, которую нашел в Интернете и которая, будучи много старше влюбленного парнишки, в долгих матерных монологах над ним потешается. Ну, и задыхается, «как собака». Уф. Как не поверить Алексею Балабанову, герои которого – в последнем его фильме – стремятся к счастью, оно же избавление от надоевшей жизни, а именно: к счастливой смерти. И повторяют с настойчивым упоением «я тоже хочу».

Андрей Сергеевич Смирнов (председатель жюри) в своем приветствии фестиваля объявил свой принцип оценки фильмов, которые бывают только «хорошими» и «плохими» (все остальные градации – абсолютно условны). Речь, конечно, идет не столько о вкусовщине конкретных оценщиков – будь то жюри, критики или публика, – но о том, что талант режиссера, его умение сделать фильм, а не застрять на плохо скроенном наблюдении нередко заслоняются исключительными сюжетами, которые и составляют «хлеб, соль» документалистов. Так вот в конкурсной программе пока был единственный отменный по режиссуре фильм: «Лето с Антоном» Ясны Крайинович (производство кинокомпании Жан-Пьера и Люка Дарденн).

Тринадцатилетний Антон живет с бабушкой в каком-то поселке. Мама пьет, изредка появляется и вскорости исчезает. Ее мы не увидим. О ней вскользь и сухо упоминает мальчик. Ему бабушка рассказывает перед сном смешную, ею сочиненную сказку, но никакой жалостливой педалью или безнадегой режиссер не обольщается. Зато нежность и глубокая невысказанная одинокость двух близких людей разлита в их скудном доме, в равнодушном пейзаже, в привычных отношениях. На лето Антон отправляется в военизированный лагерь «Каскад». Тут все по-взрослому. Учения, строгий распорядок, политзанятия, на которых обучают мочить террористов-исламистов. А перед обедом мальчишки читают «Отче наш». А на вопрос какого-то мальчика, нельзя ли направить «иноверцев» на путь истинный, прошедший чеченские войны капитан отвечает, что их, как «бешеных псов», надо уничтожать.

«Лето с Антоном», режиссер Ясна Крайнович

Однако весь этот страшный сюжет о взрослении мальчиков, которых готовят к убийству, подчинению приказам, жестокосердию при соблюдении православных обрядов, снят с ясным пониманием режиссера, что такое ритм, крупности, монтаж, переменчивость настроений. В природе, в движении сюжета, репликах. В домашней и лагерной повседневности. В том, как камера видит лица мальчиков, а не только смотрит на них. В каких ракурсах снимает лагерное начальство, а как – дремлющую у крыльца бабушку, к которой внук вернулся из летнего лагеря. А будто – с войны.