Долиной смертной тени

В нашем прокате фильм Мэтью Чэпмена The Ledger (дословно: «Карниз») назвали «Цена страсти», но страстей-то в нем как раз и недостает. И это несмотря на Терренса Ховарда и чувственную Лив Тайлер в главных ролях, а главное — несмотря на переизбыток чувствительных мотивов в сценарии. Чэпмен, не только режиссер, но и сценарист, обозначил жанр картины как «философский триллер»; видимо в соответствии с замыслом в результате саспенс остался, а живая энергетика испарилась, оставив в сухом остатке горстку назидательных сентенций, снабженных соответствующими иллюстрациями. Чэпмен — пра-пра-правнук Чарльза Дарвина, и немудрено, что атеист. Его non-fiction — это по большей части атеистические сочинения, заостренные против христианского фундаментализма. Лично Чэпмена особенно волнует неприятие церковью однополой любви, которая сильно осложнила жизнь его дяди, достойнейшего человека, которому (вместе с его другом) и посвящен фильм. Не обошлось в нем и без другого болезненного сюжета семейной хроники: это смерть дочери Чарльза Дарвина, которая отвратила его от бога, а его жену, напротив, сделала еще более религиозной в поисках утешения. Два эти мотива — далеко не все, что Чэпмен втиснул в 101 минуту экранного времени. Структура фильма напоминает Сказки тысячи и одной ночи. История нанизана на острую ситуацию: главный герой Гэвин (Чарли Ханнэм) стоит на карнизе высотки, готовясь ровно в полдень, вместе с боем часов на колокольне, сигануть вниз. Автор держит нас в напряжении, до конца не объясняя ни причины, толкнувшей его на самоубийство, ни намекая на то, чем же эта попытка закончится. Рядом в окне маячит фигура профессионального полицейского-переговорщика Холлиса (Ховард), в задачу которого входит отговорить Гэвина от этого поступка. Поскольку время есть — до назначенного полдня часа полтора, то мы успеваем услышать всю подноготную в деталях. На разных поворотах сюжета персонажи начинают дозволенные речи чаще всего о недозволенных вещах, до донышка раскрывая души, но настолько бездушно, что слушать эти перечни грехов и бедствий скучно. Да и «философия» звучит довольно убого, сводясь к расхожим аргументам в пользу существования бога или же в опровержение оного.

Не раз цитируемые слова из 22-го псалма «Когда я пойду долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною» могли бы стать основанием экзистенциальной драмы о существовании на краю, но выхолостились до безличной проповеди, адаптированной для подросткового возраста. А гибельность фундаменталистского фанатизма, которую призван был иллюстрировать персонаж Патрика Уилсона, не особо напугала, а вызвала только досаду на его соперника, сдуру не выложившему сразу всю правду полицейскому. (У которого, кстати, своя песня, но если сейчас на ней остановиться, то можно превратиться в пародию на Шехерезаду, а потому я дозволенные речи на этом закончу).