Сегодня, 25 июля Василию Шукшину исполнилось бы 86 лет. О талантливом русском писателе, драматурге, актере, режиссере и человеке – Асса Новикова.

«Что же это за человечина – и актер хороший и писатель интересный?», – в 1964 г. вопрошал Марк Донской в статье, посвященной выходу фильма «Живет такой парень»[1]. Как нельзя лучше подходит Шукшину именно это «человечина» – весь не человек, явленье. Стойбище, пастбище, лежбище, словом – богатырь. По одной тропке пойдешь – судьбу актерскую найдешь, по другой – режиссерскую, по третьей – будешь писателем. Василий Макарович выбирать не хотел.

Шукшин и в Москву приехал поступать именно в Литинститут. Но не знал о том, что перед экзаменом надо было прислать работы на творческий конкурс. По легенде, во ВГИК его надоумил поступать Евтушенко, встреченный во дворе Литинститута. Шукшин потом писал матери, объясняя, где он учится: «… Но учиться страшно интересно. Говоришь, смотрела фильм «Бродягу». Они здесь были – в институте у нас – индийцы-то. И сам этот бродяга, и все, кто с ним. Фильм «Бродяга» сделал Радж Капур, т.е. тот, кто играет бродягу. Он режиссер этой картины и сам в ней играет. Вот, чтобы ты поняла, на кого я учусь»[2].

С первых лет обучения Шукшин чувствует некую универсальность своего амплуа. Видит себя этаким Радж Капуром, который «сам режиссер и сам играет». О своих тогдашних переживаниях пишет Шукшин в рассказе «И разыгрались кони в поле»: «На душе было легко. Мерещилась черт знает какая судьба – красивая. Силу в себе он чувствовал большую. "Прочитаю за лето двадцать книг по искусству, – думал он, – измордую классиков, напишу для себя пьесу из колхозной жизни – вот тогда поглядим"».

В.М. Шукшин читает пьесу "Энергичные люди" в Ленинградском академическом Большом драматическом театре имени Горького

В кинематограф Шукшин входит актером. «Я начинал ставить фильм “Два Федора”, мне нужен был исполнитель главной роли; сценарий был славный, но несколько, как казалось мне, сентиментальный, и нужен был настоящий солдат», – вспоминает М. Хуциев[3]. Только увидав Шукшина, Хуциев сразу понял, что это тот, кого он ищет. Словно почуял в нем родную душу. Шукшин позже говорил: «Мне не так уж важен тот набор средств – более или менее широкий, которым располагает актер; мне важно понять, что он знает о людях, что повидал на своем веку, что сберег доброго, умного в сердце, прожив жизнь»[4].

Как тут не вспомнить строки сценария фильма «Земля» Александра Довженко: «Ростом артист должен быть не высок, но и не низок, широкий в плечах, сероглазый, с высоким ясным лбом и той улыбкой, о которой так приятно теперь вспоминать, и чтоб умел этот артист орудовать косою, вилами, цепом, или построить хату, или сделать доброго воза без единого кусочка железа... Чтоб не боялся ни дождя, ни снега, ни далеких дорог…». Родство с Довженко этим не исчерпывается. Оператор Анатолий Заболоцкий вспоминал съемки фильма «Печки–лавочки»: «В прологе фильма и была упомянутая выше сцена, названная "Танец плотогона". На угоре, где заканчивается фильм, под балалайку Феди Ершова-Тилилецкого босой плотогон лихо отплясывал на пыльной дороге (перифраз хрестоматийной сцены из фильма Довженко "Земля") с рюмкой водки на лбу»[5]. Сцена впоследствии была вырезана из фильма как пропаганда алкоголизма. А этот Федя Ершов – Тилилецкий – тоже типично шукшинский персонаж. Встреченный на пароме перед съемками, безфамильный и безвещный: «Паспорта у него не было, вообще никаких документов и ничего, кроме телогрейки и балалайки». Шукшин много и с удовольствием снимал Федю и кадры с ним хотел пустить на титрах фильма. После первого просмотра в Москве первый зам. председателя Госкино Баскаков приказал: «Сморщенного старичка самодеятельного из выбросить из фильма полностью»[6].

О судьбе Феди рассказывала впоследствии мать Шукшина: «Погиб он, бедняжечка, ни за что. Поехал на свою родину или в Горно-Алтайск на попутном грузовике, и тут, не доезжая ишимского моста, машина перевернулась, дважды перевернулась. И опять же стала на колесья. Шофер поглядел, что она не повредилась, ну, и никто не видит, все включил и уехал. А Федю бросил. А Федя голову разбил, кровью исходил. И пошел напоследочек на балалайке играть. А тут, конечно, шофера ехали и видели, что человек такой окровавленный, - они тоже скорей удирать. А один пожалел, что ли, - остановился. Спросил: "Что с тобой?" И Федя успел - рассказал. Шофер тоже, наверно, побоялся, говорит: "Хорошо, я еду в Майму, скажу, приедут за тобой". Приехали, а он уже был мертвый»[7].

«Странные люди», режиссер Василий Шукшин

Другой значительный пример из ранней актерской работы Шукшина – фильм «Мы, двое мужчин» (1962). Как и в фильме «Два Федора» здесь звучит тема безотцовщины, столь распространенная в кино 1960-х (см. например фильм «Я купил папу», 1962). Однако, трактовка не пример более жесткая. Шофер Мишка (Шукшин) мальчика не усыновляет, а лишь едет вместе с ним в город, чтобы купить тому костюм: «Ух, навязала же на мою голову, вот навязала». Советское роуд-муви и роман воспитания. На пару дней оторванный от матери мальчишка становится мужчиной. Ввязывается в драку, спит под открытым небом, впервые сталкивается со смертью, увидев, как зарезали телку. «Она умерла? Мертвая? Ее больше не будет? Это смерть?»

Эти же вопросы будут потом волновать Шукшина-режиссера. Вопросы любви, смерти и неизбывного человеческого одиночества. Как сказал он о фильме «Живет такой парень»: «Я хотел сделать фильм о красоте чистого человеческого сердца». Любят называть его деревенщиком, а приглядишься – наш первый русский экзистенциалист. Как сказано у Петра Вайля: «…его все загоняли в компанию деревенщиков, а он был подлинный экзистенциалист. С толку сбивало то, что он описывал и снимал сельскую жизнь. Алтайские крестьяне плохо связывались в сознании с Камю и Антониони, а зря»[8]. А в 1970 г. Шукшин едет в Париж на премьеру своей картины «Странные люди». Хотя даже позже над ним смеялись: «Феллини снимает «Амаркорд» и «Рим», а Шукшин берёзы гладит» (о фильме «Калина красная»).

У Шукшина весь кадр полнится каким-то неизбывным вниманием к малым мира сего. Будь то лениво переваливающиеся с бока на бок утки или помахивающие хвостами лошади в поле. Фильм «Ваш сын и брат» (1965) начинается сценой ледохода. По реке ползет лед. Собака лает на цепи. Деревенские старушки деликатно сняты словно бы скрытой камерой. Теленок жует пиджак мальчишки. А кругом: кошки, петухи, коровы и поросята. Такое внимание к братьям нашим меньшим – только у настоящего поэта. Вспомним слова Юрия Олеши, написанные, правда, о Есенине: «Две первые строчки еще не представляют собой чего-нибудь исключительного: наоборот, они могли бы встретиться и у другого поэта – мять цветы, валяться на траве, целовать женщин и быть от этого счастливым – тут еще нет никакой поэтической глубины, это обычно. Но считать себя счастливым оттого, что не бил зверей по голове, – это необычно, это может открыть нам в нас только поэт. И только поэт может назвать зверей нашими младшими братьями»[9].

«Печки-лавочки», режиссер Василий Шукшин (1972)

Оттого Шукшин так тоскует по сельской жизни. Там человек становится ближе к земле. И чуть меньше заметно его одиночество. «Дружное землячество», – это то, что ищет Шукшин в деревенской жизни. Словно позаимствованное из книги Горбатова «Мое поколение»: «Я не встречал еще человека, с которым, поговорив по душам, не нашел бы общих знакомых. И страна, в которой я живу и двигаюсь представляется мне подчас дружным землячеством»[10].

Потому так тонка у Шукшина грань между искусством и жизнью. Искусство и есть жизнь. Сергей Бондарчук вспоминал, как за просмотром отснятого материала к «Калине красной» воскликнул: «Это искусство!». Шукшин тогда заплакал от обиды: «Как ты можешь так говорить?». «Искусство» означало для него уход от действительности.

В. Гинзбург вспоминает, как Шукшин однажды попросил его спуститься в свой номер, чтобы послушать пластинку: «Зазвучала песня в исполнении Федора Ивановича Шаляпина: "Жили двенадцать разбойников, жил Кудеяр атаман, много разбойники пролили крови честных христиан!..". Шукшин сидел совершенно потрясенный. Он весь был во власти песни. После того как пластинка кончилась, Василий Макарович снова нервно заходил по комнате. Я не помню сейчас точных слов, которые он буквально выкрикивал, но смысл был таков: «Вот это настоящее искусство! А мы занимаемся черт-те чем! Хотя бы раз приблизиться к подобному!..» – и дальше в том же духе. Разговоры в тот момент были бессмысленны, и я ушел к себе в номер»[11]. Эта сцена войдет потом в фильм «Странные люди».

А приключения шукшинских странных людей станут бродячим сюжетом советского кино. И повзрослевший шофер Пашка из фильма «Живет такой парень» (1964) становится Афоней из фильма Данелии, в исполнении Леонида Куравлева (1975). И оба они мечтают о небывалом, несбыточном. Пашка видит себя во сне генералом. Афоне грезится городская красавица, которая после работы будет встречать его вместе с толпой ребятишек в избе. Еще одна история чистого человеческого сердца.

[1] Донской М. Есть такой режиссер // Искусство кино. 1964. №9. С. 10.
[2] Коробов В. Василий Шукшин. Вещее слово. М., 1999. С.78.
[3] Там же. С. 82.
[4] Там же. С. 86.
[5] Заболоцкий А. Шукшин в кадре и за кадром. Записки кинооператора. М., 1997. С. 44.
[6] Там же. С. 60.
[7] Там же.
[8] Вайль П. Карта родины. М., 2003. С. 185.
[9] Олеша Ю. Повести и рассказы. М., 1965. С. 10.
[10] Горбатов М. Мое поколение. Ленинград, 1934. С. 110.
[11] Коробов В. Василий Шукшин. Вещее слово. М., 1999. С.270.