За ходом стартовавшего 28 августа Венецианского кинофестиваля наблюдает специальный корреспондент ИК Зара Абдуллаева. Первый репортаж – о конкурсной картине «Жена полицейского» (Die Frau des Polizisten), режиссер Филип Грёнинг (Philip Gröning).

В первый день 70-го Венецианского фестиваля случился страннейший фильм. Трехчасовая «Жена полицейского» немолодого Филипа Грёнинга вызвала замешательство профессиональной публики на пресс-показе. В 1992-м он наделал шум в Германии своим фильмом «Террористы», который безуспешно хотел снять с показа по телевидению тогдашний федеральный канцлер Хельмут Коль. В Локарно эта картина получила бронзового «Леопарда». В 2005-м грандиозный успех сопутствовал 162-минутному документальному опусу «Великое молчание» о тибетских монахах, тоже показанный в Локарно. Масса международных призов, включая спецприз жюри на фестивале в Сандэнсе, сделала его знаменитым в очень узких кругах. И вот теперь фильм Грёнинга в конкурсе Венецианского фестиваля. Не заметить жюри такое событие из ряда вон кажется невозможным.

Что же обескуражило критиков и журналистов в «Жене полицейского»? Думаю, сломанные режиссером привычные критерии оценок даже экстравагантных картин. В этом фильме как будто не за что зацепиться, чтобы мгновенно эмоционально откликнуться и предложить многословную концепцию. Минималистская «Жена полицейского» обладает нестерпимым саспенсом, притом что дистанция взгляда режиссера и зрителей сочетается с глубинной погруженностью в экранную реальность.

«Жена полицейского»

Все слова давно стерлись, и употреблять, скажем, выражение «радикальный фильм» представляется уже бессмысленным. Но как еще определить новаторство режиссера, снимающего «Жену полицейского» не на пустом месте, то есть, имея в виду открытия Триера, например, или Ханеке, но совершенно в собственном режиме? Пресловутая идентификация, способствующая ощущению неизбывной тревоги, случилась тут у зрителя не с героями, но с автором. Исключительная редкость и радость. Во всяком случае, для меня.

Фильм поделен на 59 главок. Каждая из них имеет титр: начало главы, а по окончании очень короткого фрагмента сюжета режиссер уведомляет о конце этой главки. Такая структура принципиальна для повествования, в котором схвачено время повседневности, а события выведены в закадровое пространство. Нет, конечно, они тоже показаны в главках, однако главным ощущением восприятия становится именно подробная и захватывающая бессобытийность происходящего на экране с внезапными порывами решительных действий героев. Их тут трое: полицейский, его жена и трехлетняя дочка Клара. Существование персонажей, отношения между родителями и каждого из них с дочкой сняты столь близко, чувственно, но при этом отстраненно, что сжимается сердце. Так возникает абсолютно новая интимность камеры, существующей здесь в качестве еще одного героя. Анонимного, незаметного, тревожащего зрителя. Оператором картины был Грёнинг.

«Жена полицейского»

Кристина, жена полицейского, невообразимо естественно сыграна Александрой Финдер. Она принадлежит дочке, занимаясь ею дни напролет, пока муж на работе. Кристина рассказывает Кларе сказки, сажает и поливает растения, изучает жуков, земляных червей и прочую живность. У их домика появляется даже лиса. Городок, где живет благополучное, нежнейшее семейство с турбулентным внутренним миром, который муж с женой и делят, и разделить не могут, находится близ леса. Есть в таких хрупких, глубоких человеческих связях неописуемое целомудрие без намеков на лицемерие. Есть в этом завораживающем фильме непропедалированный налет безумия. А еще насилия, агрессии мужа к жене. Внезапного насилия, когда бьет он ее и шарахает по стенкам. Ее тело в синяках, но это знаки, как ни странно, той беспомощной близости, которую трудно объяснить или даже понять. Вот они, как дети, играют в дартс. Вот они счастливые в постели. А вот – в другой главке – отчуждены, истерзаны наедине со своими мыслями, чувствами.

Грёнинг снимает грандиозный и тишайший эпос обыденности. Буквально запечатлевает бытовое, оно же бытийное время без выспренних образов. Сжимает течение времени в главках, причащая зрение публики к неприметной чувствительности киноматерии. Разумеется, ни о какой сентиментальности тут помыслить невозможно. Зато не отдаться долгому дыханию камеры, движение которой режиссер с изумляющей пластичностью прерывает в главках, тут нельзя.

Грёнинг снимает тела своих персонажей, их кожу на крупнейших планах так, как до него как будто никто не сподобился. Это приближение к поверхности нежного или израненного, как у жены полицейского, тела действует не физиологически, но как прямой и одновременно художественный взгляд и жест.

Можно было бы сказать, что полицейский (прекрасный немецкий актер Дэвид Циммершид) слишком зависит от жены и от своих к ней чувств. А можно – что он ревнует ее к их чудесной дочке. Но все это слова. Тайну этого фильма составляет его переогромленная нежность, его потребность в тактильной близости к жене. Радикальность (употреблю все же надоевшее слово) Грёнинга – в фиксации поистине космической невесомости и опасности обыкновенной, казалось бы, реальности, втягивающей с помощью нейтральной и небесстрастной камеры, отдаленных, но внятных закадровых звуков (колокольного звона, еле слышной песенки и т.д.) зрителей в любовный непредсказуемый, щемящий мир. В пространство и время опасных интимнейших связей.

В этом фильме появляется загадочный и безмолвный персонаж. Пожилой человек в шапчонке сказочного героя. Он смотрит – наблюдает – на фоне снежного поля в нескольких главках. Действие фильма поздним летом происходит. Еще мы видим его в квартире, совершающего повседневные ритуалы в реальном времени. Потом Грёнинг показывает его опустевшую квартиру. Похоже, это отец одного из персонажей картины. Или проекция авторского, так сказать, взгляда. В пресс-релизе Грёнинг не стал интерпретировать этот образ. Однако высказался в том духе, что, возможно, это отец полицейского, а может быть, просто старый полицейский. Но также в некотором роде Тиресий, прорицатель, видящий развитие событий насквозь, наперед. Не мог Грёнинг и удержаться от сравнения этого «тайного агента» с греческим, однако немым хором. Так или иначе, но впечатляет этот человек более простодушной ассоциацией. А именно: связью наиреальнейшей обыденки со страшными немецкими сказками вне соответствующего сказочной фактуре контекста. За пределами мифологической фактуры.

«Жена полицейского»

Про такой фильм принято от бессилия говорить: «интересный». Но я бы предпочла сказать: «важный и беспокойный». Не сотворяя новых фестивальных кумиров, надеюсь, что жюри разделит в нужное время мое восхищение.