Венеция-2011. На горизонте

В программе «Горизонты» был уже показан один чудесный фильм, один интересный, а еще один — казалось бы, невозможный в наше время. Первый среди них — «Фотографическая память» известнейшего и прекрасного американского документалиста Росса Макэлви. История проста до обиды — так кажется поначалу. У режиссера трения с двадцатилетним сыном, который сутки напролет сидит за компьютером и как-то не разделяет папины интересы.

Макэлви решается на поездку в Бретань, где тридцать восемь лет назад (в нынешнем возрасте своего сына) работал ассистентом свадебного фотографа. В этом местечке он с тех пор не был. А там жил некий фотограф, с ним дружил Росс. Была и девушка, рыночная торговка, с которой Росс крутил роман. И вот теперь он проходит свой прустовский путь. Но как такое может быть? Ничего пошлого, сентиментального тут нет. Росс даже встретился со старенькой торговкой. В этом традиционном, снятом вроде бы по давным-давным протоптанном тропкам кино, есть удивляющее присутствие места, времени, памяти, запечатленной на фотографии, и памяти, не побоявшейся реальности.

Второй фильм — «Слава шлюх» Михаэля Главоггера, хотя перевести бы надо «Да здравствуют шлюхи», если иметь в виду намерения режиссера. Автор зрелищных блокбастеров «Мегасити», «Смерть рабочего», имевших бешеный фестивальный и зрительский успех, доснял последнюю часть этой трилогии. На сей раз из жизни проституток в Бангкоке, Бангладеш и Мексике. Выбор мест для съемок, надо полагать, определялся кинематографическими, а не социологическими свойствами впечатляющих и все-таки банальных пространств. В Бангкоке проститутки в борделе выставлены за стеклом как бы витрины, их выбирают выпивающие и закусывающие клиенты заведения. В Бангладеш 600-800 проституток кучкуются в специальном гетто, узкие улочки которого поделены на каморки, в которых на грязной земле спят детки. В Мексике выбран пыльный, близ пустыни, страшный район, где промышляют наркоторговцы, а шлюх увозят в ночь на машинах. Этот триптих Главоггер снимал тоже традиционно — методом, так сказать, погружения в материал, уговаривая и платя гонорар согласившимся дать интервью героиням.

В свое время он живописно снимал труд рабочих в разных экзотических странах. Теперь будни и труд проституток. Не осуждая, разумеется, и не сочувствуя им. Бесстрастная камера изучает самую обыденную жизнь и самый рутинный труд — вроде рынка, где разделывают скот, или рудников, где добывают серу, в «Смерти рабочего». Но в отличие от прежней картины венецианская премьера показала Главоггера наблюдателем нравов и обычаев упомянутых стран: вот в Бангладеш мужчины идут в гетто проституток стайками и вместе выбирают, кого захочется. В Бангкоке это дело поставлено на широкую и чистую (не в пример Бангладеш и Мексике) ногу. Религиозные отличия камерой тоже подмечены. В Бангкоке девушки все время молятся, чтобы клиентов побольше было. В Бангладеш откровенничают про запросы клиентов, противоречащие заветам Аллаха, ну а в Мексике режиссеру удалось снять старую проститутку, рассказавшую весело и с подробностями, как «оно было». Физиологический очерк, снятый умелой камерой, трудности, которые пришлось преодолеть, чтобы добиться разрешения на съемки не только интервью, но и самого акта, — всего-то и завоевание режиссера, не исследующего, но панорамирующего, так сказать, эту сферу человеческой жизни, с которой «бесполезно бороться, как с войной». Последние слова принадлежат самому режиссеру, не желающего быть пропагандистом и моральным авторитетом, как, например, Клуни — другой любимец Венеции. Главоггера интересует зрелищность и киногения объектов. Многим поклонникам такого документального кино этого достаточно.

Наконец третьей картиной, заслужившей самого большого внимания в первые дни, стала «Стоп. Снято» Амира Надери. Революционный манифест. История трагической любви к искусству кино, не лишенной ни иронии, ни понимания киножанров. Оммаж бескомпромиссной позиции режиссера, он же главный герой, который еще ничего не снял, но готов умереть, чтобы цели добиться, чтобы не скурвиться. Впрочем, выжить ему помогает опять же кино. Однажды к этому синефилу заявляются бандюганы якудзы и «вешают» на него долг брата, убитого за неуплату. Режиссер-синефил, орущий на улицах Токио о том, что коммерция и развлечения погубили настоящее кино, бегающий на могилы Куросавы, Одзу и Мидзогути, чтобы не задохнуться, долг отдать не может. Разве что подставив себя, свое тело, лицо для побоев, на зрелищности которых он заработает/отработает долг. Долгие сцены этой битвы повторяются по мере убывания долга. И вот остается выдержать сто ударов. Полутруп решает, что каждый удар он одолеет, вспомнив сто любимых фильмов. Про список я доложу позже. Он выживает. И — вновь одолжит денег, чтобы… снять наконец свое кино. А к фильму Надери «ИК» еще безусловно вернется не в фестивальной спешке.