Вест. «Братья Гримм», режиссер Терри Гиллиам

(The Brothers Grimm)

Автор сценария Эрен Крюгер

Режиссер Терри Гиллиам

Операторы Ньютон Томас Сигел, Никола Пекорини

Художники Гай Дайас

Композитор Дарио Марианелли

В ролях: Мэтт Деймон, Хит Леджер, Джонатан Прайс, Питер Стормаре, Лена Хиди, Моника Беллуччи, Джулиан Блич, Лора Гринвуд

Mosaic Media Group

Dimension Films

Summit Eufertainment

MGM

США

2005

В прежние века все было интересно: в каждом доме жил домовой, в каждой церкви — Бог.

Из фильма «Сталкер»

Эта картина вполне могла бы начинаться вступительным титром из давних «Приключений барона Мюнхгаузена» того же Терри Гиллиама: «Конец XVIII века. Эпоха разума. Среда». Мальчик, посланный раздобыть денег на лекарство сестренке, возвращается обманутый прохиндеем, всучившим ему «волшебные бобы». Младший брат потом будет всю жизнь подкалывать его этими бобами. Эпоха разума продолжается, и вот спустя лет пятнадцать два рыцаря в фальшивых серебряных доспехах изгоняют какую-то черную колдунью из деревни. В захламленном сарае травестийная ведьма, похожая на Георгия Милляра в роли Бабы Яги, раскачивается на веревке, шипит, щерит гнилые зубы и делает вид, что превращается, как брюки в шорты, в горстку праха от прямого попадания серебряной стрелы, наполненной слезами невинного младенца. Стрела фальшивая. Как и чудо. Вообще все серебро в «Братьях Гримм» сделано из фольги от шоколадок — привет Тиму Бёртону и его «Шоколадной фабрике». А от леса с коварными плотоядными дубами-колдунами привет его же «Сонной лощине». Но это тоже фальшивые приветы. Ужасно все-таки, что Тим Бёртон благодаря поверхностному совпадению некоторых приемов сюжетосложения, неизбежному сходству спецэффектов, нормальной для современного художника иронии и еще более нормальному желанию работать с Джонни Деппом невольно превратился в злого гения Терри Гиллиама — их начали путать. Причем это повредило только медленно работающему и куда менее известному зрителям Гиллиаму, который, будучи совершенно невоспитуемым растяпой, визионером с болезненно воспаленным воображением и в каком-то самом прекрасном смысле городским сума-сшедшим, стал тенью великолепно просчитывающего все свои ходы удачливого прагматика-визионера, который гениально, слов нет, но все же только играет в безумие. Можно ли представить, что Бёртон покупает целую рекламную полосу в Variety, чтобы самым крупным шрифтом спросить босса студии, когда же тот выпустит его картину? Нет, конечно. Но именно так поступил в 1985 году Гиллиам, измотанный придирками студии Universal к его «Бразилии».

Придирки к своим «Братьям Гримм», этой лебединой песне независимой компании Miramax, поглощенной гигантом Walt Disney, он тоже не забудет никогда. Прославившиеся своим агрессивным продюсерским вмешательством в авторские замыслы Харви Руки-Ножницы и его брат Боб с самого начала не внушали доверия Гиллиаму. Но у него не было выхода: фантазийный сценарий про братьев Гримм предложила ему компания MGM, но буквально накануне съемок вдруг отказалась финансировать проект, ничего не объяснив. Режиссер был в бешенстве, а если учесть, как обошлась с ним судьба, он, потеряв почти все надежды снять «Человека, который убил Дон Кихота», просто пришел в безысходное отчаяние. Великие и ужасные братья Вайнстайн фактически спасли «Братьев Гримм» для человечества. Но за это потребовали дань продюсерскому кино. После того как Джонни Депп и Робин Уильямс отпали из-за расписания, как Николь Кидман и Энтони Хопкинс (ах, как бы хотелось увидеть доктора Лектера в роли оборотня!), Гиллиаму вдобавок ко всему было запрещено приклеить восхитительно здоровенный носище навязанному ему Мэтту Деймону. Братья Вайнстайн, отдавшие «Братьям Гримм» 80 миллионов долларов, не хотели платить гонорар звезде, которую невозможно будет узнать. Потом более чем сказочный Горан Брегович был заменен на Дарио Марианелли (но это, может быть, и неплохо, потому что Брегович задавил бы активным балканским колоритом, а тут хотя бы «Хава нагила» естественно вплелась в мелодии и ритмы Австро-Венгерской империи). Но самой болезненной была замена — уже во время съемок — оператора. Однако тут снова можно предположить, что пожар только способствовал украшению. Никола Пекорини, конечно, был адекватен, снимая «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», но его творческая приязнь к эффекту «рыбьего глаза», испортившая даже наркотическое безумие, сказку про колдовство запросто могла убить. Пришедший ему на смену Ньютон Томас Сигел — оператор куда большего диапазона. Он имеет в своей фильмографии и «Способного ученика», и «Обычных подозреваемых», и «Опасные признания». А уж после «Людей Икс» любой продюсер решит, что для спецэффектного кино он не чужой. Чем братья Вайнстайн реально испортили «Братьев Гримм», так это отказом по-деревенски простой, губастой и толстопятой Саманте Мортон в роли деревенской феминистки. Они предпочли никому не известную Лену Хиди, как две капли воды похожую на Кейру Найтли, снивелировав любовный треугольник фильма до обычного голливудского стандарта. Гиллиам за все за это отыгрался хотя бы тем, что дал Хиту Леджеру и Мэтту Деймону роли от противного — вопреки их амплуа. И еще снял очень дорогостоящую сцену, а потом вырезал из фильма. Но все эти дрязги — обычная ерунда производственного процесса. Судят по результату. А результат, вопреки кислым оценкам критиков и уничижительным отзывам зрителей-подростков, возвращает нам Терри Гиллиама эпохи расцвета, со всеми его заблуждениями и умением послушно следовать за непоследовательными скачками фантазии, а также красноречивыми титрами, где рядом с программистами CGI на равных соседствуют доисторические профессии кукольников, чучельщиков, протезистов и «специалистов по растениям».

К тому же Терри Гиллиам снял фильм, в котором будто пытался ответить всем, кто путает его с Тимом Бёртоном. Причем ответил так, что еще больше запутал. Странствующие авантюристы, козыряющие своей фамилией, обманщики с большой дороги, устраивающие аттракционы за большие деньги, талантливые жулики, тщательно оберегающие тайную машинерию своей черной магии от разоблачения, эти сомнительные братья Джейк и Уилл Гриммы — настоящие карикатуры на Гиллиама и Бёртона, давно работающих в кино на одном, условно говоря, сказочном поле. Теперешний взрыв сказочно-фэнтезийного производства никакого отношения к ним обоим не имеет: они не шли впереди прогресса и не считаются отцами-основателями — это все от Джорджа, прости господи, Лукаса. Так вот. Один из братьев, Джейк, он же Якоб, он же неузнаваемый Хит Леджер в ленноновских круглых очках и патлах — мягкий романтик, книжник и фантазер, искренне уверовавший в свои рукотворные чудеса. Это, похоже, Терри Гиллиам. Другой, Уилл, он же Вильгельм, он же Мэтт Деймон, так и не обретший огромного силиконового носа, — скептик, реалист и изощренный выдумщик, умеющий соблазнить кого угодно. Чем это не Тим Бёртон? А уж когда Мэтт Деймон надевает на голову шлем с антенками и начинает искать нечисть, как ищут привидения лозоходцы, то это просто цитата из «Сонной лощины», где столичный скептик пытался разглядеть затаившийся в лесу ужас через окуляры от микроскопа.

Как выпускники советских университетов, на заре 90-х продававшие, помнится, по разным учреждениям быстро выходящие из строя кофеварки, братья-аферисты с университетскими дипломами продают в начале XIX века не чудеса, а избавление от чудес — изгоняют ведьм, травят домовых и сражаются с троллями, достойными фильмов Эда Вуда. Джейк и Уилл, конечно, никакие не братья Гримм, а засланные казачки стародавнего Голливуда, пользующиеся доверчивостью публики и собирающие налог на те страхи, которые они сами же и вызвали. Со своей небольшой свитой и цирковым реквизитом, позаимствованным из феерий Мельеса, они бродят по чумазой провинциальной Европе, которую пытается сделать объединенной разношерстная армия Наполеона. Европа сопротивляется: она еще не знает, что прочнее любой суммы в евро ее давно объединила общая мифология, морфология волшебной сказки и Красная Шапочка. Эта германо-французская девочка, любившая и у братьев Гримм, и у Шарля Перро погулять по дремучему лесу и поговорить с Серым Волком про всякие глупости, отражающие древний обряд инициации, тут как тут — ушла в лес и пропала. Причем не она одна, а еще десять девчонок, которые тоже загулялись в Марбаден-ском лесу, — просто какие-то танцы с волками. Генерала Делатомба (Джонатан Прайс), чванливого француза, несущего культпросвет в массы на штыках своих солдат, эта деревенская канитель крайне раздражает — мешает праздновать победу, закусывать в приятной компании и почивать на лаврах. Он посылает итальянца Кавальди (Питер Стормаре), своего приспешника, заплечных дел маэстро, схватить двух обормотов, этих братьев Гримм, прикидывающихся на подведомственной территории экзорцистами-фольклористами, и заставить их разобраться с «тем, кто в Марбадене делает те же фокусы».

Само собой, с настоящим преступлением, как и с настоящей сказкой, братья разбираться не хотят — это дело полиции и волшебников, а не мастеров выдумки и спецэффектов. У них обычный для работников «фабрики грез» синдром агента Скалли, которая исправно бегала за Малдером в поисках инопланетян, но не смогла поверить в них ни на йоту. Впрочем, Джейк, который как бы Гиллиам, все же склонен верить, что когда-нибудь они наткнутся не на знакомую работу кукольника-артиста, а на настоящую ведьму. И он прав, что не добавляет ему храбрости. Но у садиста Кавальди есть испытанные методы делать предложение, от которого нельзя отказаться.

И вот уже оба брата бодрым шагом, распугивая постоянно влезающих в кадр гусей, входят в несчастную деревню со своим рекламным слоганом-речевкой: «Мы знаменитые братья Гримм, мы победили ведьму из Карлштадта, повара-каннибала из Шварцвальда, лягушку-великана из Клютенхаузена!» Они бодрятся, но помочь им может только старшая сестра всех пропавших Красных Шапочек — местная феминистка-охотница Ангелика (Лена Хиди), которая способна вызывающе ловко освежевать зайца, отменно держаться в седле, стрелять на поражение и поцеловать жабу, чтобы узнать у нее дорогу. Ближе к финалу братья предоставят ей на выбор возможность целоваться не только с жабой. Но пока она вводит их в лес, где деревья, как комары, только и ждут, чтобы наброситься и высосать жизнь из забредшего в сказку ни во что не верящего человечишки. Посреди леса, как и полагается, торчит высокая башня без окошек и дверей. Вокруг нее ровненько, как цифры на часах, расположены двенадцать каменных плит. Под ними спят в ожидании двенадцатой жертвы и полуночи исчезнувшие одиннадцать Красных Шапочек под охраной шустрых жуков, словно приползших из «Мумий». А братья Гримм придумывают, как бы использовать качели, чтобы подпрыгнуть до самого верха башни, где их ждет красавица, ставшая чудовищем. Это Королева Зеркал (Моника Беллуччи), пятьсот лет назад заигравшаяся в игру «кто на свете всех милее?» и ставшая бессмертной древней развалиной, которую может спасти только кровь двенадцати девственниц и пластическая хирургия. В подручных у нее — бывший добрый папа Ангелики и Красных Шапочек, лесник, превратившийся от страшной любви в оборотня, которого вороны возносят к заросшему паутиной ложу его чудовищной и сладостной мечты.

Линейный сюжет, как всегда у Гиллиама, ускользает, последовательность эпизодов в памяти путается сразу после просмотра. Да и логической связи между ними нет. Вместо волка ребенка глотает лошадь, наевшаяся «мумийных» жуков до полного ухода из реальности. Из колодца вылезает плевок грязи, отнимающий лицо у другой девочки, которую как-то совсем не по-немецки и не по-девчоночьи зовут Саша. Украв человеческую личину, живая грязь становится страшным Пряничным Человеком, исчадием ада. А про-грессивный деятель Делатомб, которому надоела вся эта доисторическая метафизика, пытается сжечь дремучий колдовской лес вместе с увязшими в его чудесах братьями, обращаясь при этом к бородатым, как русские мужики, немецким крестьянам с самоуверенно-пылким призывом: «Граждане Франции!» Но «эгалите», «фратерните» и «либерте» здесь не срабатывают. Германия, к которой наш поэт так хорошо подобрал совсем не метеорологическое определение «туманная», в «Братьях Гримм» оккупирована вовсе не наполеоновской армией, а тлетворным для всего «туманного» духом просвещенческого рационализма, очень хорошо сочетающимся с методикой отрубания голов, несогласных с прогрессом. Если оставаться в заявленных временных рамках эпохи, когда жили настоящие братья Гримм, то тогда прогрессом были объявлены мещанская драма по сравнению с рыцарским романом, скептицизм по сравнению со средневековой истовой верой в чудеса и колдовство, сентиментализм по сравнению с духовным озарением или дикими фантазиями.

Однако, как показала практика, Средневековье — это не эпоха, которую можно изжить и оставить позади, а высокая болезнь, от которой человека не излечишь каким-то там прогрессом. Настоящие братья Гримм, конечно, были прогрессистами, но особого рода. Они мечтали поймать за хвост улетающие чудеса, наколоть их на булавку и выставить в музее, поэтому волей-неволей живут в нашем воображении в ускользающем от натуралистических булавок Средневековье. Якоб посвятил свою жизнь чистой филологии, а Вильгельм занимался толкованием исторических памятников. Якоб следил за превращениями букв и флексий, а Вильгельм — за путешествиями сюжетных мотивов и образов. Как всякие прогрессисты, они обожали подписывать правозащитные петиции, поэтому часто оказывались уволенными. Но дивный плод их юношеских изысканий — популярный сборник сказок — народ любил так, что всякий раз собирал деньги по подписке, чтобы ученые братья Гримм ни в чем не нуждались и продолжали вылавливать из жизни чудеса. Учась в университете, я столкнулась с законом Гримма — системой движения согласных в индоевропейских языках — и писала работу об исторических передвижениях гласных звуков «и» и «ы» в славянских языках, закон Гримма на это тоже как-то действовал. Меня уверяли, что там было сделано микроскопическое открытие, значение которого осознать мне так и не удалось. Но до сих пор я отчетливо вижу прямую связь воспаленного воображения и такой, казалось бы, филологической схоластики, которой посвятили свою жизнь братья Гримм.

Сценарист «Братьев Гримм» Эрен Крюгер точно уловил эту связь, чтобы вбросить почтенных собирателей сказок в сказочную реальность, сказку сказок. И ему самому она дала возможность раскрыться куда ярче, чем в пародийных ужастиках вроде третьего «Крика» и адаптациях к американ-ским реалиям занудных японских «Звонков». В детстве мамы и няни нам читали, конечно же, адаптированные варианты сказок братьев Гримм. Те же, что вошли в классический трехтомник из двухсот «детских и семейных» сказок, больше похожи на ночные кошмары, где прекрасные мачехи едят печень и сердце прекрасных падчериц, влюбленные юноши взбираются в окна по косам красавиц, а выпав из окна, выкалывают себе глаза шипами колючего кустарника, мерзкий Мальчик-с-пальчик криком доводит до смерти мирную корову, злую женщину добрые люди заставляют танцевать в раскаленных докрасна железных туфельках, короли отрубают головы своим детям, чтобы оживить верного слугу, ставшего камнем, и т.п. А Красная Шапочка с бабушкой, выйдя из брюха Волка, набивают его тяжелыми камнями, и Волк, проснувшись, спотыкается на первом же шагу и умирает. Однако кровожадная Красная Шапочка с бабушкой приманивают нового Волка на колбасный бульон и топят его в корыте. Если кому, как мне, повезло прочесть этот финал сказки в детстве, то уже никакой прогресс нам не страшен, а постоянная связь со спрятавшимся под плинтусом Средневековьем налажена навсегда. Киноаттракцион, хотят его создатели этого или нет, является одним из каналов этой связи со старым миром, который существует где-то посередине между нашей прогрессирующей реальностью и незыблемыми горними высями. Но понимают это считанные авторы — раз-два и обчелся. То есть — Терри Гиллиам, Тим Бёртон, а дальше тишина. Все остальные похожи на того тупого дурня из сказки братьев Гримм, который ходил страху учиться. Как и герой этой поучительной истории, они не видят притаившиеся чудеса ни в волшебных историях, ни в байках про привидения, ни в загадке смерти, ни в демонах воображения, ни во встречах с неведомым, о которых исправно снимают кино. Поэтому единственный их эффективный спецэффект — это неожиданно вылитый ушат холодной воды. Это про них братья Гримм завистливо восклицают: «У них бюджеты больше, чем у нас!»