Эдуард Бояков. Драма сильных людей

Темпераментный монолог Эдуарда Боякова, знаменитой фигуры в новом российском театре, показался нам чрезвычайно актуальным. Привлек нас в первую очередь и пафос этого высказывания, необычайно ценный для сегодняшней культурной ситуации: «Не могу молчать!» Того же страстного стремления искренне и неравнодушно откликнуться — в художественной форме — на главные проблемы мира, в котором мы живем, автор требует и от лидеров российского кинематографа. Вот почему, несмотря на наше несогласие с рядом оценок конкретных фильмов или явлений, мы публикуем этот полемический, по-настоящему злободневный материал.

Эдуард Бояков

Мы уверены, что появление этого «монолога не о себе» в рубрике «Имена» не удивит читателей: рассуждения о чужих работах выразительно представляют и самого автора.

Есть собеседники, которых невозможно «раскочегарить». Есть те, к кому непонятно, на какой козе подъехать и какой вопрос — поразвесистей — задать. Есть те, кому не нужно задавать вопросов, им только дай тему, они сами все расскажут — главное, чтобы пленка не закончилась и не сели батарейки. С Эдуардом Бояковым разговаривать интересно всегда, но еще интереснее потом смотреть, слушать и читать получившийся материал.

Мы, признаться, знакомы. Довольно давно. И я, не скрою, питаю глубокое уважение к этому тонкому, интеллигентному, яркому, хорошо образованному человеку. То, что среди его начинаний такие разные проекты, как самая авторитетная национальная театральная премия и фестиваль «Золотая маска», Пасхальный фестиваль с Гергиевым, ежегодный смотр спектаклей «Новой драмы» с дискуссиями и читкой пьес, театр «Практика», где он экспериментирует сам и как режиссер, и как продюсер, и как организатор интеллектуальных семинаров, активно работая с молодыми, а теперь еще и кино, вызывает с моей стороны реверансы. Но я, собираясь на интервью, понимала, что у этого человека не может не быть одной проблемы — чрезмерной вербальной ответственности и несвободы. Он очень сильно связан с сообществом и из-за этого должен думать прежде, чем говорить, раздавать комплименты — по списку — и осторожно обходить углы, фамилии и каверзные вопросы. После нашего разговора в положении такого человека оказалась я. И так и эдак рассматривая получившееся интервью, я поняла, что не важно, разделяю я мнение Эдуарда Боякова или не разделяю. Обычно у интервью есть автор — собеседник. Но не в этот раз.

В конце концов я сняла свои вопросы и оставила Боякова один на один с самим собой. Пусть будет монолог.

Этери Чаландзия

Кино

Так получилось, что последние несколько лет я, занимаясь театром и музыкой, тем не менее довольно много общался с кинематографистами. Они не раз предлагали мне попробовать свои силы в этом деле. Я раздумывал. Понимал, что театр и кино — пересекающиеся явления. Шутки шутками, но ведь действительно: актеры играют, режиссеры ставят. Кроме того, мне было очевидно, что в реализации кинопроектов мой продюсерский опыт пригодится. Я всегда интересовался кино, любил его, всегда много смотрел. Но все-таки до последнего времени я боялся. Боялся специфики, боялся незнания кинопроизводства.

Сейчас, когда наш кинематограф начал как-то оживать, я понял окончательно, что эта сфера меня притягивает как профессионала. Я не стесняюсь здесь упреков в конъюнктуре: да, как продюсер я учитываю ситуацию — в кино происходят позитивные процессы, и я на них реагирую, перестраиваюсь. В театре, кстати, в отличие от кино, капитализм не наступил еще, и это может вообще убить театр и превратить его в мумию… Но это другой разговор…

«Пьеса про деньги» Театр «Практика». Режиссура, сценография, костюмы Эдуарда Боякова

Павел Руминов

Что бы мы ни говорили о конъюнктуре, главное в жизни — это встречи. Я совершенно случайно посмотрел пятидесятиминутный фильм Павла Руминова Deadline. Посмотрел и понял, что это самое интересное, что я видел в русском кинематографе за последние десять лет. Позже я узнал, что бюджет фильма составил всего двадцать четыре тысячи долларов! Я был поражен. Получается, что вот так, что называется, за копейки можно снимать хорошее кино, которое интересно смотреть и за которое не стыдно его создателям.

Фильму Руминова дали приз на «Кинотавре», «Ньюсвик» написал о нем, как об одном из главных, многообещающих дебютов года. Но в целом, я уверен, фильм не был оценен по достоинству. Ни одно киноиздание, включая самые авторитетные, ничего серьезного не написало о фильме. Это все к вопросу о нашей критике и об экспертах… Конечно, я субъективен. Но меня смешит, даже злит «компетентность» нашего киносообщества. Неужели у нас так много хорошего кино, что можно не замечать очевидного? Я действительно считаю, что это очень важный фильм, в какой-то степени — прорыв. Видно, что режиссер мыслит очень современно, что у него качественный и оригинальный сценарий, серьезная работа со звуком, отличный монтаж, внятные актеры. Потрясающая работа Ивана Волкова.

В общем, я решил встретиться с Павлом Руминовым. Мы начали работать вместе.

Жанр

Первый наш фильм мы решили сделать в жанре триллера. Потому что это коммерческий формат, который может сработать и в России, и на Западе. Это простой расчет. Триллер или, к примеру, драма? Конечно, триллер. Снимать драму мы не готовы. Здесь нужны либо бюджеты серьезные, звезды и прочее, либо надо выкаблучиваться ради западных фестивальных отборщиков.

По-моему, честнее разобраться вначале с жанрами, а потом уже выдавать артхаусные «нетленки». Надо право на них заработать. Завоевать зрителя, его интерес, расположение.

Я вообще хотел бы работать так, чтобы каждый следующий проект создаваемой мною компании был неожиданным, даже алогичным с точки зрения кого-то. Представьте: вот зритель приходит на фильм, плакат которого оповещает: «…от создателей «Бригады». Понятно же, на что он, этот зритель, настроен, чего ждет, да? А вместо кино про бандитов он неожиданно получает какую-нибудь тонкую мелодраматическую историю любви пожилых людей. Вот это и может оказаться тонким ходом. Выход на рынок часто должен быть парадоксальным.

Спилберг, который приходит к «Списку Шиндлера» или «Мюнхену», поступает очень верно. Он грамотно работает со своей биографией. Он правильно живет в профессии. И дело не в том, что он столько денег заработал, что может уже не про инопланетян снимать, а про Холокост. Дело в том, что он заботится о зрителе и понимает меру своей ответственности, которая увеличивается с ростом репутации. Понятно, что «Список Шиндлера» собрал меньше, чем «Челюсти». Но это верное выстраивание своего пути — профессионального, духовного, личного.

Последние большие фильмы

Были ли большие фильмы во времена перестройки и сразу после нее? Конечно, это было тяжелое время для кино. Конечно, мы еще долго будем расхлебывать последствия и разбирать завалы. Но три знаковые картины были.

Не знаю — только ли для меня или для поколения.

«Дни затмения» Сокурова. 1988 год. Это, по-моему, главный и, может быть, даже единственный фильм, который отразил перестроечную эпоху и даже чувственно предвосхитил многие вещи, которые мы позже переживали. Сейчас этот фильм смотрится вообще как фантастическое пророчество. И про экологию, и про мусульманские города, и про внезапно возникающие дыры в стенах.

«Асса» Соловьева. 1987-й. Если Сокуров показал, что произойдет со страной в недалеком будущем в каком-то философском, метафизическом смысле, то Соловьев показал, что произойдет с культурой и искусством, которые просто рухнут под напором тотального бреда. Бреда, который нарушает все нормы. Нормы морали и здравого смысла прежде всего. Сегодня область традиционной, государственной культуры — это территория рухнувшего здравого смысла. Здесь хуже, чем в экономике. По-моему, даже хуже, чем в политике.

Ну и «Утомленные солнцем» Михалкова. Это уже середина 90-х. Очень важный фильм. Для меня он — символ конца перестройки. Работа, сделанная в традициях качественного постановочного советского кино с настоящей драматургией, с прекрасными актерами — Михалковым, Дапкунайте, Меньшиковым. Хороший фильм. Плохое кино, как правило, «Оскаров» не получает.

Для меня главное, что эти три фильма несли в себе — помимо художественных достоинств — законченное высказывание идеологического толка. Собственно, это и делает фильм искусством — комбинация как традиционных, так и актуальных современных идей и формальных достижений. По-моему, это три последних больших фильма в стране.

Что сейчас? Сейчас кукольные мультики. Или фильмы, к стране (в смысле — к народу) не имеющие никакого отношения. Как «Солнце» или «Возвращение».

У меня нет сомнений в том, что ни один из названных мной трех режиссеров — Сокуров, Соловьев, Михалков — не захочет сегодня работать с современным материалом и современностью как темой. И путь Сокурова от «Дней затмения» до фильмов о Гитлере, Ленине, а теперь уже и о японском императоре — это путь очень знаковый и очень трагический, с моей точки зрения. Прежде всего для нас трагический. Не могу я слышать больше рассуждения автора о том, что через все эти истории, в том числе через историю Японии, мы, мол, можем узнать что-то о себе сегодняшних. Это не так. На самом деле — не совсем так. В сегодняшнем контексте хочется категоричности. Я уверен, что сегодня надо снимать про нас, про то, что происходит в нашей стране, надо искать сегодняшних героев, а не рассказывать истории про японских императоров.

Я очень уважаю и Сокурова, и Михалкова как художников. И кто я такой, чтобы говорить, что они должны снимать… На уровне личности они, конечно, заработали право делать что угодно. Или вообще не снимать. Конечно, это священное право — снимать про японских императоров или пять лет готовиться к «Утомленным солнцем-2».

Но что-то заставляет меня все-таки говорить об ответственности, которая лежит на таких знаковых фигурах. Мне нужны их художественные высказывания о сегодняшнем времени! Я требую их! А не пространных интервью в ежедневных газетах.

Почему? Да потому что великие режиссеры, писатели, художники тем и отличаются от талантливых профессионалов, что они всю свою жизнь, свою биографию выстраивают, как путь. Их поступки не случайны. Они не могут быть случайными.

Александр Сокуров — очень суровый, очень глубокий, очень честный человек по отношению к себе. Получается, что его выбор темы говорит о том, что он на нас поставил крест. Императив, видимо, не позволяет ему снимать «Жмурки» или сниматься в «Жмурках», а другого он не видит. Может, в этом и есть правда. Я не знаю. Но мне тяжело подключиться к этой энергии неверия большого художника в страну, неверия в возможность что-то сказать —

хотя бы миллиону человек. Хотя бы миллиону. Ну и что, «Русский ковчег» собрал в Америке три миллиона долларов. Ну и что? Сколько он собирает в России — вот вопрос. И ответ на этот вопрос будет означать простую и страшную для кого-то вещь. К сожалению, Сокурова для России не существует.

Михалков — существует. Он продюсирует «Статского советника» и снимается в «Жмурках», которые миллионы-то собирают. И я в тупике. Я не понимаю, как человек, снявший «Пять вечеров» — выдающуюся картину, — может это делать. Ведь «Статский советник» — плохой фильм. Он снят некачественно, хоть и оператор — Опельянц! Я смотрю и вижу примитивные картинки, ужасный свет — либо неправильно поставленный, либо чрезмерный, все прижато к стене, неточная бедная натура… И это крупнобюджетное кино? Смешно! Актерские работы Никиты Михалкова в этих двух фильмах тоже меня удивили, в театре такого «премьерства» не простили бы. И какие бы призы он за эти роли ни получил, я никогда не поверю, что роли в фильмах «Жмурки» и «Статский советник» — опус магнум Михалкова.

Да бог с ним, с Михалковым-актером. Я про режиссера говорю. Про лидера, про идеолога, про медийное лицо. Ведь ответственность… Русское кино, культура делегируют ему свои полномочия. Он их, прошу прощения, интерфейс. Его знают, любят. Да, пусть миллионы любят его прежде всего за то, что он «Мохнатого шмеля» хорошо пел. Но ведь «Обломов» — это тоже он. Он! Так почему же он не снимает? А что он вообще делает? На общественном поприще сгорает? Лично я ничего не обнаруживаю. Информационные поводы для появления на телеэкране, в газетах — одни сплошные выборы в СК.

Ну и президент чаю попить заехал…

А он, Михалков, должен действовать! Уходить в какой-то монастырь, ехать в Африку к неграм, как Питер Брук, делать харакири, как Мисима, давать обет молчания, как пророки, — поступки совершать… Поступки, за которые я буду этого человека уважать! Неужели конфликт с Киноцентром есть то, ради чего Михалков существует на этой земле? Бред! Не для этого люди живут. Иначе — просто трагедия. Трагедия сильного и мощного человека.

Я чувствую, насколько уязвима моя позиция: сидит человек, который не снял ни одного фильма, и обсуждает Сокурова, Германа и Михалкова. Но кто-то же должен задавать вопросы…

Я, правда, хочу разобраться. Но я не получаю ответов. На самые простые вопросы.

Сообщество как-то странно организовано: похоже, что все всё поделили. Здесь — телеканалы, здесь — госзаказ, здесь — продюсеры «Личного номера», здесь — Рязанов. Только одно непонятно: кино кто будет снимать? Может, критики мне объяснят? Увы. С критикой вообще беда полная приключилась. Критикам давно уже на все наплевать. Никто и не старается «за искусство» воевать. В театре такая же картина, кстати. Какие уж здесь рейтинги, какие репутации… Я легко могу доказать, что практически любое издание в нашей стране даже не старается быть объективным, когда речь идет о кинематографе. Работают два фактора. Деньги и личные комплексы (чаще всего злости). Короче, все движется по направлению к журналу «Хелло» — там физиономии и подписи. Про само кино там тоже чуть-чуть пишут, но больше про банкеты после премьеры и как Безруков шашлык готовит.

И репутации, не обольщайтесь, создает именно журнал «Хелло», а не «Искусство кино». Есть, конечно, еще старые репутации, но их обладатели, как правило, вообще не спешат по части поступков.

Года четыре назад, когда рождался проект оперы Десятникова и Сорокина в Большом театре, я приехал в Питер, чтобы встретиться с Десятниковым. Тот был на «Ленфильме». И вот идем мы по киностудии, а это такой детский замок, так все интересно, и я вижу огромную железную дверь. И мне говорят так тихо: «Там Герман снимает «Трудно быть богом», и я понимаю: там таинство какое-то происходит, вот оно, за дверью, там сейчас рождается магия кино…

Вчера встречаюсь с товарищем, и он говорит: «Вчера был в Питере, на «Ленфильме», смотрю, такой павильон, дверь большая, я спрашиваю: «Что там?», а мне так тихо говорят:»Там Герман снимает «Трудно быть богом»!

В свое время мешали и перестроечные ужасы, и какие-то предательства продюсеров, но сейчас же можно работать. Так почему все так медленно и нервно?

Сегодняшнее кино

Конечно, есть несколько фильмов в новом веке, которые хочется обсуждать.

Вот я только что пересмотрел «Сестер» Бодрова-младшего, сегодня этот фильм меня просто поражает. Только сейчас я понимаю, что смерть Бодрова — это громадная потеря для русского кино. Я сначала, честно говоря, не чувствовал объема этой личности. Ну сын режиссера, ну балабановский проект, ну органичен в кадре, как кошка. Но «Сестры» — это… я не знаю… Человек, написав только что диссертацию о чем-то венецианском, снявшись в «Братьях» и впитав, как казалось, образ этого Данилы, сделал сильнейшее кино. Совсем отличное от «Братьев». Стильное, точное по задачам, по разработке характеров, по драматургии. Очень взрослое кино. Там совершенно замечательная роль Оксаны Акиньшиной. Это для меня высочайший пилотаж. Там все компоненты на месте, это очень взрослое кино. Никому такое не снять сегодня. Не потянут. Именно в этом фильме есть герой, вернее, героиня нашего времени — девчонка, которую Акиньшина играет. Она на многие вопросы отвечает из тех, на которые нация не ответила.

Рано или поздно мы должны получить национальный фильм. Историю, которая одинаково будет касаться и олигархов, и людей в глубинке. «Сестры» — это еще не национальное кино, но уже очень близко к этому. Намного ближе, по-моему, чем «9 рота». В «Сестрах» есть все — дыхание Чечни, мир, который очень сильно детерминирован бандитскими разборками диких 90-х. Там есть точно выраженная мысль о том, что не бандиты правят миром. И прекрасная фактура кинематографическая — электрички, дачи, город, квартиры… Это глубокий идеологический акт. Честное кино, которое несет оптимистические идеи.

Важным фильмом был и первый «Бумер». Говорить о нем сложно. Он без-нравственный. Кажется, Максим Кононенко определил одним словом и абсолютно точно, про что «Бумер». Про свиней. И я согласен полностью. Но режиссерский почерк, конечно, есть. Буслов — талантливый кинематографист. И, может, оно и к лучшему, что второй «Бумер» давался Буслову так тяжело. Может, уже про людей пора начинать снимать…

Было еще «Возвращение»… Если бы этот фильм не попал в конкурс и не получил бы венецианского «Льва», у нас его никто и не заметил бы: я прекрасно помню первые рецензии, которые до Венеции были. Не то что восторга, даже надежд никаких не было у наших ведущих критиков. В «Возвращении» качественная операторская работа, там все очень крепко, но для меня его «Золотой лев» — показатель кризиса, в котором находится европейское фестивальное кино. Мои оценки, согласен, очень субъективны, я просто говорю то, что чувствую. «Возвращение» — отличный кинодебют. Не более. А про Венецию и европейские фестивали я многое понял, когда «Гарпастуму» в прошлом году одного голоса до главного приза не хватило… Если такое кино нравится европейцам, то я, видимо, должен превратиться в славянофила.

Что касается «Дозоров», то, с моей точки зрения, это нормальное продюсерское кино. Есть качество работы с идеями, понимание, что невозможно жить без современной мифологемы, без новой сказки. В обеих картинах очень много нестыковок, даже очевидных ляпов, но они, эти картины, громадную роль играют в российской культуре. Они — идеальный диагноз современного общества. Хотя сами и являются его продуктом. Именно вот так мы и живем. Бестолково, в сумерках, постоянно путая свет и тьму, забыв, что такое открытая улыбка. В постоянном предощущении катастрофы или очередного теракта.

То и дело оказываясь участниками сомнительных игр и раскладов.

Авторы «Дозоров», отталкиваясь от реалий современной жизни, ищут, конструируют новый миф. Это то, что мы сегодня — по Юнгу — утратили. Сетовать на то, что добро и зло в «Дозорах» уравновешены, — легко. Но, мне кажется, для начала нужно разобраться с диалектикой, для начала нужно настроить собственную оптику, присмотреться и понять, что современный материальный мир очень двойственен. Такова реальность. Для начала нужно честно себе сказать, что Бухенвальд случился, он реален и зря вся эта французская философская тусовка рассуждала после войны, можно ли после нацистских концлагерей вообще говорить о гуманизме, в том числе и в искусстве.

Михаил Угаров, драматург, мой друг и партнер по «Новой драме», очень жестко однажды на каком-то «круглом столе» поставил вопрос: «Можно ли убивать детей?» Он сказал тогда: «Можно! Мы это сегодня видим: детей — убивают!» Это был страшный ответ. Но это была правда. У нас ведь уже случился Беслан…

И вот этого очень жесткого понимания того, что в нашем мире уже случилось, нам в искусстве не хватает. Мы закрываемся, боимся сказать страшные слова. Но это же уже не просто слова — это реальность, и в ней происходят самые страшные вещи, и детей убивают сотнями! Значит, можно!.. Необходимо видеть мир таким, какой он есть, мыслить в категориях реальности. И потом уже делать выбор. Задавать себе вопрос: а я могу убивать детей? Могу врать? Воровать? Молчать? Не платить налоги? И не связано ли со мной, с моими деяниями или недеяниями то, что мои сограждане погибают в моей стране?..

Что движет людьми, снимающими фильмы вроде «Личного номера»? Вот вопрос. Я не понимаю, правда. Желание денег срубить? Желание власти, популярности? ФСБ, которое финансирует, по слухам, эту картину, люди, которые снимают ее, — они ведь все чего-то хотят. Тупик какой-то. Ну неужели кто-то думает: сегодня я сделал «Личный номер», а потом сниму «Догвиль»? Да никогда. Ничего не получится, если создатели подобных фильмов не признаются себе в том, что они сделали плохое кино. Если учиться не начнут…

Проблема в том, что девяносто с лишним процентов нынешнего русского кино — мертворожденные плоды уже на уровне драматургии: я прочитал множество сценариев, из них не могут родиться значительные, да просто нормальные фильмы.

Артхаус

Что такое артхаус? Фильм Оldboy — это, на мой взгляд, артхаус. «Зеркало» Тарковского — артхаус. Фильмы Джармуша. И такой артхаус я очень люблю. Это идеи. И качество. И не важно, что ни один из фильмов Джармуша не соберет аудиторию фильмов Спилберга. Это очевидно. Но и то кино, и другое важно и состоятельно. Потому что Джармуш формирует моду, а Спилберг — рынок.

Артхаус — как направление, стимулирующее и исповедующее поиск, развитие, неуспокоенность, — мне очень интересен. Я никоим образом не лишаю такое искусство права на существование. И сам я в театре занимался, занимаюсь и буду заниматься артхаусом. Может быть, именно поэтому в кино мне хочется делать мейнстрим — он дает возможность говорить с большой аудиторией. Более масштабной, чем в театральном зале. Но здесь существует опасность. Когда начинается профанация — «мы создаем художественное произведение», — артхаус превращается в отстойник для людей, которым недостает энергии, внятности, профессионализма. Цифровые технологии, которые сейчас развиваются, позволяют любому снимать кино. Дикое количество сумасшедших графоманов хлынули в киноиндустрию. Это известный феномен — искусство двигают выскочки, а не скучные профессионалы.

Но слишком уж много дутых репутаций, не подкрепленных ничем, кроме гламурных обложек. А ведь чтобы кино снимать, большие деньги нужны — значит, дилетанты их получают. И в этом отношении «Личный номер» такой же «артхаус», как «Богиня» Ренаты Литвиновой: замкнутая на себе система, кино, не нужное никому, кроме его создателей.

О компании

Я сейчас пытаюсь разобраться в науке кино. Это ведь не только индустрия, но и наука. Фильмы снимаются «железяками», в производстве очень много всего материального, намного больше, чем в театре. Кроме того, фильмы — это деньги. Это время, планирование, концепция. Это не поэзия, не живопись. Все более грубо и материально. И планирование в кино — такой же творческий процесс, как поиск рифмы поэтом.

Я мечтаю о том, чтобы созданная мной кинокомпания PRAKTIKA Pictures была легкой, мобильной. Чтобы капитализация заключалась не в количестве железа, домов и денег, а в качестве людей и идей, с которыми мы работаем. Наш «капитализм» будет в головах и в содержимом наших небольших компьютеров, там должны быть наши миллионы долларов.

Это общее место, но народ российский действительно фантастически талантлив. Надо просто научиться состыковывать наши таланты с западной энергией и опытом прагматизма. Да вообще надо просто стараться. А получится не получится — не от нас зависит.

Записала Этери Чаландзия