Николай Хомерики: «В кино тяжело быть «кубистом»

Галина Переверзева. Николай, ваш дебютный полнометражный фильм «977 / Девять Семь Семь» — это заявка на серьезное и вдумчивое кино, очень необычное по форме и содержанию. Картина многоуровневая, не для одного просмотра… Какова история ее создания?

Николай Хомерики

Николай Хомерики. Четыре года назад Арсен Готлиб, продюсер, прочитал сценарий «977», заинтересовался, получил права на него, и началась работа… В процессе которой выяснилось, что в сценарии содержится системная ошибка. Разные люди пытались найти решение, и в определенный момент продюсер вышел на меня. Откровенно сказать, я никогда не думал, что буду снимать подобный фильм. К этому моменту у нас с Арсеном был успешный опыт сотрудничества, связанный с моей дипломной работой «Вдвоем» — я защищал диплом во французской Киношколе, где стажировался три с половиной года. Мне было позволено снимать картину в Москве с французской киногруппой, однако в связи с этим бюджет уменьшился. В поисках финансирования я обратился к Арсену Готлибу, с которым был знаком. Он помог. И вот теперь уже он обратился ко мне. Я предложил свое видение этой истории, и мне дали зеленый свет. Это было в январе 2005 года. В мае 2006-го я закончил картину, потратив на съемки год.

Г. Переверзева. Говорите, пожалуйста, громче…

Н. Хомерики. Я не могу. Я даже на площадке говорю тихо.

Г. Переверзева. И что происходит?

Н. Хомерики. Люди начинают прислушиваться к тому, что я говорю.

Г. Переверзева. Что привлекло Готлиба в сценарии?

Н. Хомерики. Не знаю. Надо спросить у него.

Г. Переверзева. Что вы переделали в сценарии?

Н. Хомерики. Всё.

Г. Переверзева. А мистику убрали?

Н. Хомерики. Мистика сохранилась, но стала более тонкой. В прежнем варианте было все буквально, в лоб: вот это — Бог, это — дьявол… Сейчас же все стало настолько тонким, что порой и не всеми считывается… Я даже думаю иногда, не переборщил ли… Может, надо было яснее проявить некоторые идеи…

Г. Переверзева. Продюсера устраивает результат?

Н. Хомерики. Думаю, да.

Г. Переверзева. Какие деньги были вложены в фильм?

Н. Хомерики. Не знаю точно. Меня это не интересовало. Я понимал, что денег немного и я не могу снимать авиакатастрофы. Меня волновало лишь то, чтобы финансирования хватило на обыкновенную человеческую историю.

Г. Переверзева. О чем она?

Н. Хомерики. О любви.

Г. Переверзева. Поясните, пожалуйста.

Н. Хомерики. А вот не буду пояснять! Это неправильно — расшифровывать что-либо в картине. Картину надо воспринимать эмоционально, а не логически.

Г. Переверзева. «977» производит странное впечатление. Для меня, например, это фильм не о любви…

Н. Хомерики. А о чем?

Г. Переверзева. Не могу сказать однозначно, могу лишь назвать отдельные мотивы, какие-то ракурсы, но в единое целое — на мое восприятие — они не складываются. Для меня «977» скорее фильм о некоей несостоявшейся идее, а вот почему она не состоялась — это уже, действительно, человеческая история, которая соотносится с тем, что происходит в стране.

Н. Хомерики. Мои приоритеты были другие. В первую очередь для меня это все же рассказ о любви. И только во вторую-третью очередь, наверное, о несостоявшейся идее, о желании понять то, что понять невозможно… Ведь любовь и еще какие-то вещи до конца невозможно понять. Я стараюсь делать фильмы (говорю и о короткометражных) так, чтобы в них осталась какая-то загадка. Никогда не было, чтобы я снимал абсолютно понятную всем картину. Понятные, конечно, были, но только внешне. Скажем, ясно: человек вошел, сделал что-то, потом умер, его не стало… — конец фильма. Но это сюжетно понятно. А в «977» и в сюжете есть какие-то сложности. Конечно же, внутренне я знаю, про что снимаю кино. Это своего рода погружение в загадку, в самого себя, быть может. Другое кино мне снимать неинтересно… Сначала съемочный процесс… потом монтаж… Потом вдруг приходит осознание: а вот, значит, почему я сделал так… По большому счету все время идет работа над самим собой.

Г. Переверзева. Ваша картина вызывает ощущение документальности кадра: очень часто съемка осуществляется ручной камерой, которая будто следует за героем, и возникает эффект подлинности происходящего на экране, словно погружаешься в реальность. Перестаешь воспринимать фильм как игровой… Какова ваша мотивация использования ручной камеры?

Н. Хомерики. Хотелось получить полную свободу при съемке. Когда камера в руках, открываются большие возможности для импровизации. Мы много импровизировали во время съемок. Рельсы, кран или даже штатив, свет определенный — все это сразу загромождает процесс. Это здорово, но это другой вид съемок. Фильм же хотелось снять в духе свободной камеры. Это и актерам давало дополнительную свободу при передвижении. От всех кинемато-графических условностей решено было отказаться в пользу дополнительной свободы, чтобы поймать нюансы, особенности поведения человека и концен-трироваться только на действии, на том, что предлагает актер. Когда видишь, что человек попал в точку, что его живая работа в кадре интереснее и неожиданнее того, что прописано в сценарии, — это дорогого стоит. Было большим счастьем все менять и делать то, что хочется в данный момент, а не так, как было решено заранее.

Г. Переверзева. Рассказанная вами история сюжетно основана на событиях в научно-исследовательском институте, где проводится некий эксперимент. Сотрудники-ученые зарегистрировали некое явление, которому пока что нет научного объяснения. Речь идет о том, что в электромагнитном поле человека существует частота 977, отвечающая за память. С одной стороны, это вроде бы научно-фантастическое предположение (ни в коем случае не фэнтезийное!), с другой стороны, известно ведь, что сейчас активно пересматриваются многие позиции в энергетическом восприятии мира… Документальный способ подачи материала переводит фильм из регистра фантастики в регистр действительности.

Н. Хомерики. Это тоже, конечно, имеет место.

Г. Переверзева. Если же говорить о герое фильма, который приехал в институт из глубинки — он увлечен той же идеей, — окажется, что это будет уже история о том, как человек из внешнего мира входит в замкнутую систему… Кстати, его буквальный вход показан, так сказать, глазами системы: это она в лице работника из бюро пропусков оценивает чужака, а не наоборот… Через стекло, словно из аквариума, охранник смотрит на героя… И говорит: «Да никому ты здесь не нужен!» И действительно, кандидат наук оказывается ненужным, посторонним. Проект закрывают, а его самого изгоняют — назад, домой, за пределы системы.

Н. Хомерики. Всегда интересно сделать что-то нелинейно. Мне кажется, что в кино существуют еще огромные возможности для эксперимента, для того, чтобы попробовать что-то совсем необычное с точки зрения драматургии. Но, к сожалению, на необычные вещи нелегко найти деньги. Трудно убедить продюсера, что такое кино кому-то нужно, практически невозможно, поскольку все поставлено на поток, превратилось в индустрию. Если государство еще способно выделять деньги на какого-то известного кубиста (ну всё же понимают чиновники, что кубизм — это искусство, пусть и непонятное многим), то в кино тяжело быть «кубистом» — тебя сразу загоняют в трафарет, в шаблоны, в рамки: если сценарий — то пятьдесят страниц, если съемки — то два месяца… И всегда готовы ответы, как все должно быть! В общем, ситуация «вдохновляет» — есть над чем работать, куда стремиться…

Людей, которые говорят, что кино себя исчерпало и все фильмы уже сняты, я не понимаю. Для меня оно таит массу неиспользованных возможностей. Кинематографу всего-то немногим больше ста лет, он молод, в отличие от музыки или живописи, история которых насчитывает тысячелетия. И в музыке, и в живописи существуют абсолютно разные формы, разные эмоциональные краски. А в кино… Но чем дальше мы движемся, тем меньше разнообразия, меньше уникальности. Те же шаблоны и рамки. Уже итальянские фильмы похожи на французские, французские не отличить от итальянских, а все вместе копируют еще там какие-то… Обидно.

Я считаю, в кинематографе следует искать переходные формы, иначе не выживешь. Такие, чтобы внешне у тебя вроде бы все было похоже на то, как у всех. Например, мистический триллер и сценарий на пятьдесят страниц… А внутрь закладывать, прописывать свою канву… Надо, чтобы «повелся» массовый зритель, потому что, честно скажу, очень не хочется снимать кино для какого-то узкого круга людей. «977» — пример тому — начинается как обычный сюжетный фильм и вдруг трансформируется во что-то совсем непонятное…

Г. Переверзева. Все-таки хотелось бы разобраться, что же такое — «непонятное»… Ведь именно это будет вызывать нарекания… Да, фильм начинается с обычного сюжетного хода. По мере того как главный герой все больше окунается в атмосферу жизни института, событийный ряд становится менее ярким, на первый план выходят отношения между людьми, их характеристики, а суть научного исследования — объяснить физический смысл порогового значения 977 — остается по-прежнему необходима только герою фильма. На этой ноте все, собственно, и завершается. В итоге персонажи разошлись, а мы так и не смогли определить, какие чувства к ним испытываем. Для героя важен эксперимент. А для вас?

Н. Хомерики. Для меня этот закрытый институт — маленькая модель мира, благодаря которой я попытался отобразить все человеческие отношения, которые мне интересны… Ревность, зависть, любовь, предательство… Всё здесь есть. А дальше задача проста: чтобы человек посмотрел на все это и соотнес себя с увиденным, нашел, какое место он занимал бы в этом институте…

Г. Переверзева. Вдруг изменится после этого?!

Н. Хомерики. Да. В картине есть мистический персонаж, который подглядывает за главным героем.

Г. Переверзева. Странный, прямо скажем, персонаж… Что-то вроде монтера, совсем незначащее лицо… Но эта драматургическая линия тоже никуда не ведет… Главный герой спрашивает: «Вы за мной следите?» А что, почему, зачем? Неясно…

Н. Хомерики. Для меня этот персонаж представлял силы зла и был той самой мефистофелевской рукой… Если говорить абстрактно, то мысль была такова: есть кто-то, кто наблюдает происходящее со стороны и режиссирует определенные вещи.

Г. Переверзева. А вы себя именно так ощущаете в жизни?

Н. Хомерики. Ощущаю.

Г. Переверзева. А как вы пришли в кино, почему решили заняться режиссурой?

Н. Хомерики. Все началось с Музея кино… Еще учась в экономическом институте, любил смотреть старые фильмы, и как-то само собой возникло желание стать актером. Затем я уехал в Голландию — хотелось посмотреть мир. В видеопрокате, который называется, как ваш журнал, «Искусство кино», я брал картины, смотрел. И мне уже захотелось не актером быть, а самому что-то сделать в кино. Затем я узнал, что есть Высшие режиссерские курсы, и мне понравилось, что не надо снова становиться студентом. Поступил на курсы благодаря тому, что они были платные, особых-то знаний, несмотря на про-смотренные фильмы, у меня не было. Уже на первом курсе, можно сказать, поменял мировоззрение — понял, из чего состоит кино, как оно делается, ушли сомнения «а мое ли это?». После дипломной работы случайно увидел объявление, что набираются желающие во французскую Киношколу, знание языка обязательно. Французский я знаю, а поскольку обучение для иностранцев бесплатное (это был грант французского Министерства иностранных дел), я подал документы. Меня приняли, и в 2001 году я уехал в Париж. Учился четыре года.

Г. Переверзева. Что дала французская Киношкола?

Н. Хомерики. Очень многое. Это был тренинг по ремеслу. Обучение построено на практике. Мы много снимали: каждый день этюды, много курсовых — минимум теории и максимум съемочного опыта. И, конечно же, я узнал другой взгляд на кино…

Г. Переверзева. И какие цели в кино вы себе ставите?

Н. Хомерики. Не изменять себе, делать то, что говорит внутренний голос.

Находиться в гармонии с самим собой. Это очень непросто, тем более в кино. Бывает, ловишь себя на мысли, что уже готов совершить ошибку, бывает, совершаешь ее… Но без ошибки невозможно развитие… Люди часто отмаливают мелкие грехи, упуская главное… Наверное, главное все-таки, когда живешь, — любить человека, относиться к нему с любовью…

Г. Переверзева. Наверное, когда вы раскрывали героев фильма «977», пытаясь увидеть, как они проявляют себя в какой-то конкретной ситуации, — это и было ваше понимание любви, которое вы вложили в фильм?

Н. Хомерики. Да, это было мое понимание любви на тот момент, когда я менял сценарий и снимал. Возможно, сейчас бы я сделал что-то иначе. Живешь — значит, трансформируешься, меняешься… Встречаю человека, который десять лет назад говорил, что у него десять таких-то любимых фильмов… Но и сейчас — все те же десять любимых фильмов! Странно. Он видит в этом большое преимущество: такой вот, мол, я стойкий. А мне кажется — необходимо меняться! Важно признавать свои заблуждения. Иначе нет развития! Среди кинорежиссеров, конечно, мало людей, способных меняться, готовых признать свои ошибки. Не принято. Режиссер должен быть уверенным в себе! Режиссер должен то, он должен сё… А мне вот интересно узнать: кто это сказал, что режиссер должен громко говорить на площадке? Никто никому ничего не должен! Мне себя в этом плане упрекнуть не за что. Иногда говорят: «Ты мало думаешь о зрителе!» Я как раз много думаю о зрителе. Просто я не держу его за дурака, как многие. Это скорее им, другим, надо задуматься, за кого они зрителя принимают.