Желание по сходной цене. Реалити-шоу «Дом-2»
Публикуя теоретический разбор реалити-шоу «Дом-2», редакция «ИК» не ставила своей целью оценивать достоинства и недостатки этого популярнейшего молодежного проекта. Наши авторы, известные культурологи, исследуют сам феномен его появления и функционирования, а также те социальные, мировоззренческие и психологические механизмы, которые приводят в действие сложную систему взаимозависимости и взаимовлияния героев и создателей этой программы.
 |
| Реалити-шоу «Дом-2» |
Вика Смирнова. Наш разговор о «Доме-2» хотелось бы начать с одного характерного заблуждения. Почему-то считается, что раз перед нами реалити-шоу, то оно по определению лишено ярко выраженных моральных акцентов. Мне же, напротив, кажется, что моральность (в том несколько вульгарном смысле, в котором ее привыкло транслировать массовое сознание) является архиважной составляющей «Дома».
Евгений Майзель. Что ты имеешь в виду?
В. Смирнова. Конечно, не разговоры о том, пристойно или нет так часто менять партнеров (как это делают участники проекта), разгуливать дезабилье или нецензурно выражаться. Все это не только разрешено, но даже выставлено напоказ, дабы продемонстрировать «человечность» и «всамделишность» «Дома-2». Я имею в виду ту морально-идеологическую редактуру, ту, если хочешь, пропаганду, которая сопровождает всю эту жизнь. Посмотри, сколько усилий тратится на культивирование социального статуса, на демонстрацию элементов престижа или маргинальности того или иного героя. Бесконечные конкурсы, где юноши и девушки могут явить свою мужественность или женственность, блеснуть актерским талантом, показать голос или зубы, — все это чисто харизматические процессы, связанные с культом ценности. При этом не важно, чему в конечном счете придается вес: любви, деньгам, красоте или самой идее быть ценным. Постоянно оценивая все и вся, герои проекта (а вместе с ними зрители) пали жертвой навязчивой идеи, что «всему есть цена».
Е. Майзель. Согласен. Этическое измерение в «Доме-2» актуально как минимум по двум причинам. Во-первых, перед нами все-таки «реальная жизнь» живых людей, чье сценическое амплуа определяется прежде всего их индивидуальной непосредственностью. Техники воплощения тех или иных образов (и тем более перевоплощения) ни зрителями, ни даже самими участниками не слишком приветствуются (если только речь не о самодеятельности). Во-вторых, с многочисленными оговорками можно сказать, что «Дом» занимает сегодня ту же нишу, что некогда в литературе занимал критический реализм — от Бальзака и Голсуорси до Горького. Как и в подобного рода романах, здесь наглядно представлены и культ морали, о котором ты говоришь, и яркая всеобщая телеология (в нашем случае — построение семейного счастья, по-протестантски неразрывного с материальным благополучием), и отчетливая позиция вразумительного, убедительного «рассказчика», роль которого в четыре руки исполняют Собчак и Бородина.
В. Смирнова. Причем, как и в классическом романе, в реалити-шоу воплощается «типическое». А это значит, что чем-то приходится жертвовать, что-то неизбежно оказывается отброшенным. Здесь хочется вспомнить мысль Жан-Франсуа Лиотара о том, что единственным определением реализма является избегание им вопроса о реальности.
Е. Майзель. В литературе реализм такого типа Набоков презрительно называл «искусством больших идей». По его мнению, редукционизм этих писателей состоял в том, что их тексты написаны как бы не словами, но готовыми идеологическими полуфабрикатами, вдобавок вздорными и бессмысленными.
В «Дом-2» тоже попадают вроде бы живые люди, которые на ходу превращаются в неких персонажей.
В. Смирнова. Иными словами, участники «Дома-2» вынуждены соответствовать неким «типам»?
Е. Майзель. Думаю, тут ситуация хитрая. С одной стороны, участники отбираются именно в качестве типов (кастинг, проблема совместимости, взаимодействия и так далее). С другой стороны, никого не лишают свободы действий, включая и свободу как-то корректировать собственный типаж. Но вот здесь срабатывает главный фокус — какой бы номер ни выкинул участник, он все равно будет типизирован на ежевечерней сходке, а значит, все равно займет ту или иную нишу.
В. Смирнова. Все верно. Герои хотя и обладают свободой выбора, но свобода эта — потенциальная, никогда не реализуемая участниками. В этом смысле и зрителям, испытывающим некий постоянный саспенс (например, в ожидании добровольного ухода героя вслед за любимой девушкой, вынужденной покинуть шоу), остается полагаться на чудо, которое, заметь, никогда не наступает.
Е. Майзель. Да. Как, собственно, и в жизни. Свобода, о которой ты говоришь, — трансцендентальная, кантовская. Она проявляется в вертикальном, а не в горизонтально-историческом времени.
В. Смирнова. Если позволишь, я хотела бы вернуться к сравнению с критическим реализмом. В сущности, и типизация, и редукционизм — все это очень старые и одновременно традиционные фигуры повествования. Интересней помыслить отличие от классического романа, увидеть то, что делает «Дом-2» по-настоящему новым, категорически непохожим на Бальзака и Голсуорси.
Е. Майзель. И в чем же, на твой взгляд, состоит это отличие?
В. Смирнова. Я бы определила его словом «тотальность». Думаю, ты согласишься, что, в отличие от бальзаковского реализма, «Дом-2» претендует на то, чтобы стать сверхреализмом.
Е. Майзель. Если ты имеешь в виду стремление к тотальной репрезентации действительности, то оно вовсе не уникально и в высшей степени характерно и для критического реализма — недаром он так тяготеет к большой форме. И недаром его представители так любили складывать свои романы во всевозможные дилогии, трилогии, эпопеи, а их названия — претендовать на всеохватность: «Человеческая комедия», «Война и мир» и т.д.
В. Смирнова. Речь не о «всеохватности», «эпичности» или «энциклопедичности» Бальзака и Голсуорси. Говоря о тотальности «Дома», я имею в виду такую стратегию, которая изначально затыкает зрителю рот. Стратегию, присваивающую то, что традиционно считалось делом аудитории, а именно возможность дистанции, отстранения, проще говоря, возможность занять критическую позицию. Скажем, и пресловутая интерактивность (зритель, который участвует в судьбах героев), и ирония участников над собственным амплуа (многие из них, кстати, в прошлом прошли через театральные студии
и весьма хорошо овладели «брехтовским очуждением»), и двусмысленное слово «проект» (сочетающее игровую и вместе с тем жизненно-прагматическую функцию шоу) — все это создает эффект какого-то тотального зрелища, некоей сцены, в которой наши сомнение, ирония, негодование заранее учтены и вписаны в режиссерский сценарий.
Разумеется, если вглядеться внимательнее, сцена не покажется столь уж тотальной. Но преодолеть эту оптическую иллюзию можно единственным способом: необходимо понять, что не включает в себя «Дом-2». Какие смыслы, характеры, образы категорически неприемлемы в этом, казалось бы, всеядном жанре реалити?
Е. Майзель. Мне кажется, «Дом-2» — и по замыслу продюсеров, и в силу собственного своего устройства — избегает саморефлексии. Думаю, не только злокозненностью его создателей можно объяснить, например, то, что в «Доме-2» совершенно невозможно вообразить себе какого-нибудь, условно говоря, Вуди Аллена…
В. Смирнова. Вот именно. Аллен ведь интересен не только в качестве «умника», но и как смеховая стихия, парадоксальная, разрушающая любые ценности и, главное, безразличная к условиям договора — вещи, сакральной для «Дома-2». Ведь почему, если задуматься, реалити-шоу сегодня так популярны? А потому что в них в некотором роде присутствует калька современного мира, где традиционные ценности бесконечно релятивизированы и не осталось ничего, кроме веры в договор. Не секрет, что сегодня не брак, а именно брачный контракт заставляет относиться серьезно к перспективе совместной жизни. То есть именно какой-нибудь совместный заем на недвижимость не дает распасться ячейке общества. Так и в «Доме-2». Правила игры — вот единственное, что имеет цену. Все остальные куда более значимые ценности привлекаются задним числом, чтобы поддержать и оправдать эти правила. Во имя них участники по два года живут в резервации, во имя них пускают в оборот мифы о вечной любви, о традиционных ролях мужчины и женщины, наконец, о символе счастливой семьи — добротном доме, фигурирующем в кадре в виде крестьянской избушки…
Е. Майзель. Думаю, что и у героя, такого как Аллен, могут быть ценности, которыми он, даже подшучивая над ними, дорожит. Для меня эта фигура некоего идеального остроумца не обязательно разрушительна. В конце концов, можно постоянно иронизировать над своим пребыванием где бы то ни было, продолжая при этом сражаться за место под солнцем. Прояви продюсеры готовность к интеллектуализации своего шоу, в нем бы, несомненно, очутились значительно большие умники, чем те, кого мы видим, да и ведущие были бы иными.
Однако ты права, что радикальный умник типа Вуди Аллена — это не состязательная фигура; в любом спорте он может выиграть лишь случайно, а его победа станет насмешкой над соревнованием. Но вот чему юмор действительно противостоит, так это любви. Если ты влюблен или поставил цель доказать себе или другим свое чувство, тебе уже не до смеха. Говоря об Аллене, я имел в виду именно эту неизбежную (иногда вымученную) серьезность, которую предполагает победоносная борьба за чью-то руку и сердце. И без которой ты будешь жалок и неубедителен, даже продолжая саркастически шутить.
В. Смирнова. В особенности — продолжая шутить.
Е. Майзель. Да. Дело не только в сознательной политике организаторов, слишком явно ориентирующихся на, грубо говоря, ПТУ, учащиеся коих, в общем, и являются целевой аудиторией «Дома-2». Дело еще и в том, что сами условия, в которых находятся персонажи шоу, — хомячковые, теплично-искусственные, не подходящие человеку с чувством собственного достоинства, который обычно не нуждается в необходимости срочно влюбиться в кого-то из очень коротенького (и специфичного) списка претенденток. Таким образом, принципиальная особенность «Дома-2» — в том, что он противится эксплицированному, открытому анализу жизни его участниками, нуждается в некоем мороке, в убаюканности героев телеологией игры. Вместо рефлексии здесь торжествует индивидуальная политика, личный менеджмент каждого по отдельности, и в итоге возникает фирменная атмосфера «Дома-2» — мелкого крысятничества и интриганства, возведенных в норму. А оборотной, компенсирующей эту «норму» стороной служат ежедневные приговоры ведущих, регулярно обнаруживающих нехорошие поступки своих подопечных и осуждающих их. Я бы назвал такую атмосферу лицемерия (с ее последующим фрагментарным разоблачением) фирменной меланхолией «Дома-2».
В. Смирнова. Ты заговорил о меланхолии, а я вспомнила Пеперштейна, сказавшего, что современности свойствен новый тип сантимента. В отличие от старой советской меланхоличности, основывающейся на чувстве утраты, на особенных отношениях с прошлым, современная связана с мультифренией — тотальной расщепленностью человека, вынужденного одновременно располагаться в разных мифологических срезах. Именно эту мультифрению мы и видим в «Доме», где, с одной стороны, нам представлены знаки патриархальности (крестьянский домик из сруба, лобное место, ритуальное дарение мягких игрушек, культивирование стабильного гендера — слабой женщины и сильного мужчины), а с другой — та самая современная жизнь, в которую погружены герои, жизнь, где все эти традиционные коды давно и благополучно не действуют.
Е. Майзель. Несомненно, этот аспект тоже присутствует, хотя я не вижу в «мультифреническом» какой-то неизбежной меланхолии.
В. Смирнова. Таков разрыв между необходимостью следовать роли (глуповато-романтичной блондинки, красивого подлеца, холодной стервы и т.д.)
и в тоже время оставаться собой. Отсюда это феноменальное отчуждение, при котором — как заметила наша коллега Инна Кушнарева — участники с тем уже успехом могли бы строить любовь с эльфами или гоблинами.
Е. Майзель. Пожалуй. Я бы еще обратил внимание на замечательное сочетание в «Доме-2» современности и архаики, российско-советских обычаев и нынешних транснациональных установок. Сам принцип подчинения своей эмоциональной жизни некоему внутреннему менеджменту (с ежевечерним типично советским товарищеским судом), несомненно, является фрустрирующим. Вместо кустарных попыток героя Янковского (кстати, бывшего спортсмена) влюбиться по собственному желанию в некрасивую полноватую библиотекаршу, тут мы имеем дело с ничуть не более квалифицированным, но зато поставленным на широкую ногу состязательным «строительством отношений», транслируемым на всю страну.
Стоит отдельно отметить, что при этом участники и организаторы шоу далеки от какого-нибудь кибернетического постчеловеческого пафоса и придерживаются вполне традиционных представлений об иррациональной природе любви. Ясно, что никакой советский человек никогда бы не согласился на такой эксперимент, сочтя его попросту унизительным. Однако участники «Дома-2» являются членами совсем иного общества, в котором главным культом является «успех», понимаемый как паблисити. То, что Пастернак назвал «позором», сегодня стало «приколом». «Прикольно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех». Потому что под «ничего не знача» сегодня подразумевается вовсе не ничтожность, а открытость всем истолкованиям, потенциальная возможность любых будущих амплуа и занятий. Крестовый поход против фашизма всех и всяческих пристегнутых значений, осуществленный крупнейшими философами второй половины XX века, привел нас к фетишизации жизненной активности как таковой. О «Доме-2» ведь тоже можно сказать, что это проект, смиренно транслирующий саму плоть жизни, почти не навязывающий ей сюжетов и любующийся ею в бесконечном упоении.
В. Смирнова. Кстати, чем-то подобным занимались синефантомовцы, которые, если я правильно понимаю, являются идейными кураторами «Дома-2». Как ты помнишь, братья Алейниковы и их коллеги всегда культивировали такой возвышенно-кустарный тип кинопроизводства. Кажется, что здесь сохранились все приемы их стиля: и любимые непрофессионалы, и планы, демонстративно равнодушные к «качеству» и «эстетике». Однако те, кто раньше лишь мимикрировал под стиль господствующей идеологии, сегодня играют на ее стороне.
Е. Майзель. Можно также вспомнить — не как прямых родственников, но в качестве далеких генеалогических предтеч — концептуальную группу «Коллективные действия», которая в 70-80-е годы занималась в высшей степени камерными и интеллектуально изощренными акциями. Прежде всего — организациями необычных ситуаций, выпадающих из будничного протекания жизни и провоцирующих некие эмоциональные, интеллектуальные и прочие реакции. Родственным для «Коллективных действий» и «Дома-2», таких в остальном непохожих друг на друга, является именно этот принцип — закладывать определенные «взрывные» (игровые) установки, с тем чтобы вызвать непредсказуемый эффект, который нам обязательно что-нибудь да сообщит.
Создание ситуаций, которые нам могут нечто сообщить, может напомнить и о психоаналитической практике в самом широком смысле слова. Во всяком случае, мы нередко слышим при обсуждениях этого шоу упоминание его, мол, психоаналитического потенциала.
В. Смирнова. Вот здесь я бы поспорила. В особенности с теми, кто утверждает, что «Дом» в целом и Ксения Собчак, в частности, исполняют для аудитории ТНТ роль психоаналитика. На мой взгляд, «Дом» — это нечто вроде цивилизационной «педагогики для бедных»: она тиражирует определенные типы социального поведения, моделирует конкретные ситуации, проговаривает важные для этого сознания проблемы. Грубо говоря, очеловечивает Маугли, помогая ему освоиться за пределами джунглей. И надо сказать, в этом смысле у «Дома» есть свои достижения. Скажем, на конкурсах красоты здесь побеждают не самые красивые и стервозные, а, напротив, самые нравственные и честные. Чтобы выиграть автомобиль, недостаточно иметь фактурное тело — нужно что-то еще: например, попасть в три аккорда, постоять за друга и совершить нечто бескорыстное, словом, суметь продемонстрировать некие нравственные умения.
Если же говорить о психоаналитической роли, то никакое «следование желанию» невозможно в реалити-шоу. Ведь, в сущности, что мы имеем в «Доме»? Полтора десятка людей, борющихся за пресловутое паблисити (дабы впоследствии инвестировать его в шоу-бизнес) и недвижимость (в одном из самых дорогих городов мира). Но, чтобы заполучить все эти прекрасные вещи, приходится соответствовать сконструированным режиссерами «харизмам» и не менее «рукотворным» ожиданиям публики. Что же остается героям? Сплошная фрустрация — они вынуждены наступать на горло собственной песне, продавая свое желание по сходной цене. Разумеется, что в конечном итоге от этой фрустрации страдает и зритель, ведь, идентифицируясь с персонажем, он тоже становится заложником пресловутой гонки за успехом.
Е. Майзель. Верно, только я бы не сказал, что это уникальная ситуация для человека как такового. Все мы продаем свои желания по сходной цене. Я даже не сказал бы, что в случае «Дома-2» имеет место какая-то особая интенсификация этих процессов. Ведь на то и кастинг, чтобы вживление в харизму проходило с минимальными затратами… Более того, я бы возразил, что в «Доме-2» невозможно следование желанию. Проблема, на мой взгляд, как раз в том, что это главное, чем могут быть и чем заняты участники проекта. Однажды игра в «Дом» показалась им соблазнительной. И с тех пор желание — любви, счастья, но главное, самих себя, желание почувствовать собственный образ — вот единственное, что держит их в этой программе.
