Анатолий Попогребский. Тарковский для меня — автор «Зеркала»

Тарковского я начал смотреть чуть ли не в глубоком детстве. Я помню, как в пять лет вместе с братом ходил на «Солярис» — это был один из первых фильмов, который я посмотрел на большом экране. Очень четко помню, насколько меня испугала сцена старта ракеты, когда внизу остается и обгорает Кельвин. Помноженная на детское восприятие, она является для меня одной из самых страшных сцен, которые я видел в кино.

"Зеркало"

Любопытно: почти все ленты Тарковского я увидел в довольно раннем возрасте. «Иваново детство» — в пионерском лагере, «Зеркало» — в четырнадцать лет в Доме кино, «Жертвоприношение» и «Ностальгию» — в тот момент, когда их впервые показали на большом экране, на волне перестройки.

Для меня всегда существовал абсолютно четкий водораздел между «Зеркалом» и всеми остальными картинами Тарковского. «Зеркало» произвело на меня какое-то глобальное впечатление, в первую очередь, в мировоззренческом плане. Оно до сих пор очень существенно для меня — не в смысле киноязыка, а в целом, как всеобъемлющее видение жизни. Для примера, такое же ошеломляющее впечатление на меня произвели «Очарованный странник», «Война и мир», другие книги русской классики. При этом я не могу по памяти последовательно воспроизвести «Зеркало» или назвать свой любимый эпизод — я воспринимаю его как нерасчленимое, невероятно цельное кинопроизведение.

Наверное, нет больше ни одного другого режиссера, который настолько бы распадался для меня на двух разных людей, как Тарковский. Я с огорчением недавно пересмотрел «Иваново детство» и понял, что оно мне сейчас совсем не близко — на месте искренности и пронзительности, которые я чувствовал в нем раньше, теперь я вижу оттенки маньеризма. Насколько я принимаю «Зеркало», настолько я бессознательно отторгаю «Сталкера».

Я не люблю Тарковского-философа, мне не нравится, как говорят персонажи в его фильмах. Это не мое — я вообще не люблю философское кино, не люблю, когда режиссер умничает, говорит о каких-то глобальных вещах, мне вообще не близки притчи. Не очень верю, что философия может органично существовать в кино. «Зеркало» — это скорее не философия, а личностное высказывание.

Но и эти, нелюбимые вещи не вызывают у меня пренебрежения. Возможно, умствования режиссера выглядят немножко наивными, но их оправдывает масштаб его дара. Отношение к Тарковскому очень сильно колеблется — от обожествления, пик которого пришелся на 80-е и самое начало 90-х, до резкого неприятия и бравады этим неприятием, что это стало модным уже в последующие годы, как контрреакция на неприкасаемость классика.

Влияние Тарковского… — любопытно, осознанно оно проявляется или нет. Например, очень часто нам с Борисом Хлебниковым говорили, что «Коктебель» продолжает традиции Тарковского. Для нас это звучало как абсолютный нонсенс. Потому что, как я уже говорил, я не люблю в кино философствование. Меня интересуют конкретные, частные персонажи и конкретные, частные истории. Так или иначе, многие увидели в «Коктебеле» именно притчевые обобщения. Можно, конечно, предположить, что Тарковский настолько въелся в мозжечок, что уже бессознательно проявляется в работе. Но, видимо, это привычное стремление поместить то или иное произведение в какую-ту ячейку. То же самое я читал про «977» Николая Хомерики, в котором я также не вижу непосредственного влияния Тарковского. Если камера ручная, то говорят: «Догма». Если длинные планы — «Тарковский». Такими ярлыками очень удобно пользоваться. Но если заглянуть под них, то суть окажется совершенно другой. «Коктебель» — не притча. «977» — тоже не совсем. Если судить не только по киноязыку, но обратить внимание на авторский взгляд на историю, события, характеры, на степень обобщенности, с которой воспринимается мир, то я скорее вспомню — в связи с Тарковским — «Возвращение». Хотя не вижу смысла записывать и этот фильм в какую-ту категорию.

Меня не покидает ощущение, что Тарковский так мир и воспринимал, каким отражал его в фильмах, он ничего не делал специально, не угождал какой-то конъюнктуре. Собственно, по этому ощущению — конечно же, очень субъективному — и можно отличить оригинал от копий, а автора — от эпигонов.

Для меня авторское кино связано с тем, виден ли за фильмом реальный человек или нет, ощутим ли этот человек. В этом смысле я могу сказать, что чувствовал Тарковского, но он никогда не казался близким мне человеком. Но то, как Тарковский боролся за свои фильмы, его одержимость кино может вызывать только уважение и восхищение.

«Жертвоприношение»

Самобытные, уникальные явления культуры всегда готовят почву для ее развития. Правда, очень вредит, когда есть небольшой загон и там буйно растет что-то одно, затмевая и вытесняя все остальное. Для российского кино, которое явно уже вышло из кризиса хотя бы по количеству картин, крайне важно, что в его истории есть очень большие режиссеры. Есть традиция, ее можно продолжать или не продолжать, она может нравиться или не нравиться, но ее наличие ценно и полезно. Существуй я в другой культуре, не столь богатой кинотрадициями, как российская, возможно, я бы никогда не стал снимать кино. Но эти традиции не сводятся к одному Тарковскому.

Если бы мне нужно было назвать список важнейших для меня фильмов, то «Зеркало» стояло бы в нем на одном из первых мест. А если бы спросили про список важнейших режиссеров, то Тарковский в него, скорее всего, не вошел бы.

В работе над подборкой принимал участие Е. Гусятинский