«Разве можно понять что-нибудь в любви…» «Лучшее время года», режиссер Светлана Проскурина

«Лучшее время года»

По пьесе И. Вырыпаева «Валентинов день»

Автор сценария Иван Вырыпаев

Режиссер Светлана Проскурина

Оператор Олег Лукичев

Художник Дмитрий Алексеев

Композитор Андрей Сигле

Звук Владимир Персов

В ролях: Дана Агишева, Яна Есипович, Михаил Евланов, Виктор Сухоруков, Елена Левинская, Ирина Евдокимова

Киностудия имени М. Горького при поддержке Федерального агентства по культуре и кинематографии РФ, при участии Vytec Industries Ltd., студии «КиноПроба».

Россия

2007

Сложносочиненный нарратив фильма пульсирует флэшбэками. Покуда доберешься до начала, до той почки, из которой выросло древо повествования длиною в жизнь, догадаешься, что хэппи энда не будет.

Да и было бы удивительно, случись обратное: Светлана Проскурина — не мастерица счастливых финалов, даже принципиальная их противница. Ее концептуализм опирается на дарованную ей способность видеть трагическую подкладку жизни.

Вот нежная пара на морском берегу. Она, Валентина, прижалась счастливой щекой к горячей спине Валентина, и оба замерли, переживая ту фазу влюбленности, когда самое целомудренное прикосновение способно утолить страсть. Love story окажется роковой, мы знаем это наперед. Избыточное знание обостряет чувства. Замечаешь выключенность влюбленной пары из бытового контекста окружающей пляжной жизни. Безмятежность прозрачного неба и притихшего моря, истома жаркого дня явлены в протяжных медитативных ритмах, настраивающих на лирико-поэтическое развитие сюжета. Конкретная проза следующего эпизода пресечет, однако, наши ожидания. Валентин катит под проливным дождем на чужом велосипеде, а разъяренный владелец, как окажется, сосед Валентина, влепит ему пару нешуточных затрещин: чтоб знал, как чужое брать, сопля зеленая. С фингалом под глазом Валентин встретит возлюбленную Валентину в своей коммуналке. Скрещенье рук, скрещенье ног, судьбы скрещенье — подражающий поэтическому визуальный образ мелькнет на экране, возвращая нас к любовному сюжету. Но в самый кульминационный момент в сюжет вмешается — и как настойчиво! — третий фигурант. Соседка Валентина — стенка в стенку — станет колотить в его дверь и требовать словарь, необходимый ей срочно, неотложно. Катя будет истерично биться, пока Валентин не приоткроет дверь, чтобы сунуть ей в руки словарь, а Валентина распахнет створки и предстанет обнаженной, да так естественно и просто, будто в райском саду до первородного греха. Катя от неожиданности заткнется, а Валентин разрядит ситуацию, представив девушек друг другу.

Они еще не соперницы, но станут таковыми после того, как любовная лодка разобьется о непредсказуемые и психологически никак не мотивированные обстоятельства. В том-то и дело, что «Лучшее время года» — не психологическая драма.

Светлана Проскурина изначально перевела мелодраматический сюжет в регистр драмы экзистенциальной. С каждым новым эпизодом, который не является сюжетно-фабульным развитием предыдущего, что принципиально для нарративной конструкции фильма, режиссерская стратегия обнаруживает себя, перенастраивая оптику нашего восприятия.

Жестокая перипетия случилась в фильме в тот же день любовного свидания. «С первым разом тебя!» — поприветствует Валентина тот самый сосед, что подбил ему глаз. И пригласит его сыграть «партийку в шахматишки». «Партийка» кончится кроваво: решив посчитаться с обидчиком, Валентин всадит ему шахматную фигуру из слоновой кости прямо в глаз, хлынет кровища, примчится «скорая». Станет ясно: подсудное это дело. Далее — «зтм», как пишут в монтажных листах.

Мы увидим Валентина уже после отсидки. Увидим на берегу моря. И рядом с ним — Катю. Из реплик станет ясно, что все эти годы она безответно писала ему, ждала его. Прямо в одежде она заходит в море, выскакивает на берег, бьется рыбкой на песке… И Валентин берет ее, мокрую, перепачканную сырым песком, прямо на земле, грубо, торопливо. Дорвался до бабьего тела. А позже, встретившись с Валентиной, кается, что предал ее. Тихая трагическая Валентина — ни слова, ни упрека в ответ. Как была в пальто прыгает с трамплина в бассейн — символически накладывает на себя руки. И выпадает из треугольника, оставляя избранника сопернице. Теперь уже сопернице.

Валентин женится на простушке Кате. А любовный треугольник сохраняется. Уже метафизические обертоны, но не конкретика сей архетипической коллизии становятся смыслообразующими.

Коллизия укрупняется. Оттого что на каждом последующем возрастном этапе в действие вводятся новые исполнительницы, а герой-любовник — все тот же. Валентин. Я бы попробовала еще более радикальный вариант — ввести в тот же неизменный сюжет троих мужчин. Фильм обрел бы гендерное равновесие, однако пришлось бы всех мужчин сделать субъектами драмы, в то время как Валентин, единственный и неповторимый, в режиссерской интерпретации есть всего лишь объект фонтанирующей женской любви. Достоин ли он таких чувств — этот вопрос вообще не стоит. Не по хорошу мил, а по милу хорош — вот и весь сказ. Субъекты этой драмы — женщины, их неистощимая способность любить.

Гендерный дискурс, конечно же, неявно присутствует в фильме. Треугольник здесь «женского рода», в отличие, к примеру, от роомовской «Любви втроем», где треугольник был «мужским» — двое мужчин и одна женщина. Знаменитая картина Абрама Роома, появившаяся на гребне бурной полемики вокруг «женского вопроса», была остросоциальна. Женщина выходила чистой героиней, а двое ее мужчин третировались за неспособность к высоким чувствам.

Светлана Проскурина поместила свой фильм в непознаваемое пространство любви как болезни и наваждения. Временные координаты намеренно размыты. Есть повод полагать, что все случилось в наше время. Однако нестарый фронтовик — сапер Василий Иванович со своими трофеями перетягивает действие аж в 50-е годы.

В рамках режиссерской стратегии — шесть актрис, разыгрывающих историю любви. Неузнаваемость героинь от эпизода к эпизоду можно трактовать как работу неумолимого времени, оставляющего на лицах свои жутковатые следы. Если бы перед Светланой Проскуриной стояла подобная задача, ее легко было бы решить с помощью грима. Стало быть, задача была иная: показать любовный треугольник как типологическую модель. Как ситуацию не житейского, но метафизического свойства. Под руку кстати попадается памятный поэтический рефрен: «Разве можно понять что-нибудь в любви…»

Не ищите резонов, почему Валентин женился не на любимой Валентине, а на настырной активистке Кате. Таков закон жизни. Страсть истинная сторонится, избегает бытовых оков житейщины. Вот Катя — та просто вылизывает своего дорого доставшегося муженька, прислуживает ему и даже сама его бреет, делая это привычно и профессионально. Вряд ли бы трепетная Валентина, меццо-сопрано, концертирующая певица, как можно догадаться по афишам в ее доме, стала бы так деловито обихаживать любимого. Она — по ту сторону женских хитростей, всяких там приемчиков по удержанию мужчины. Да только роман бывших любовников тайно продолжается, и Валентина, уже совсем не красавица, вернулась в тот приморский городок, где когда-то вспыхнула их любовь. Сильно похорошевшая Катя подозревает мужа и мучительно его ревнует. Тот врет обеим уже просто на автомате, не испытывая никаких угрызений. «А тебя не смущает, что в квартиру, где ты живешь с одной женщиной, ты приводишь другую?» — спрашивает Валентина. «Не смущает», — откликается Валентин. Бывает, он срывается, когда мочи нет терпеть: «Я не люблю тебя, Кать. Я бы очень хотел полюбить тебя, Кать. Помоги мне, Кать. Сделай что-нибудь…» Только Катя не из тех женщин, кто носится со своей гордостью и женским достоинством. Катя — железная леди. Измены, ложь, нелюбовь — все перетерпит и выйдет победительницей. Станет законной вдовой.

Любовь втроем продолжалась бы вечно, если бы основной игрок — мужчина — не вышел из игры. Обстоятельства его ухода останутся для нас закрытыми. Умер он или погиб — не суть важно. Важно то, что обе женщины — законная вдова и любимая, которую он называл единственной, — продолжают его любить, и мучительная жажда общаться с ним бросает их друг к другу. «…Память — это единственный доступный нам способ отношений с умершими», — писала Сьюзен Зонтаг. Союз соперниц нерасторжим, и нет нужды, что обе не знают наверное, ненавидят ли они друг друга или, напротив, любят.

В этой части фильма вновь появятся новые исполнительницы. Почерневшая, испитая инфернальная Валентина и похожая на старую болонку Катя, бывшая блондинка с потухшими глазами и с паклей серых волос. «Кать, ты мертвая?» — «Можно и так сказать».

Доигрывается та история, что завязалась в гордиев узел много лет назад? Можно, однако, предположить, что у этих незнакомых нам женщин была своя история, один в один похожая на любовь Валентины и Валентина, разбитой злодейкой-соперницей.

Где-то там, за кадром, случилось так, что женщины стали жить вместе. Живут, как кошка с собакой. У Валентины день рождения, Катя ставит на стол тортик с зажженными свечами. «Я тебя ненавижу, Катя», — прошипит Валентина. «Я тебя тоже», — без всякого пафоса отзовется Катя. «Ты мерзкая ничтожная сука», — упорствует Валентина. «Да и ты такая же», — отмахивается Катя. «Ты сломала мою жизнь и жизнь человека, которого я любила», — продолжает наступать Валентина. «Вон из моей жизни! Вон из моей комнаты!» Они дерутся лениво и беззлобно. Видно, не впервой рукоприкладствуют, не впервой осыпают друг друга оскорблениями. За гробом любимого мужчины они все делят и не могут поделить его. Но и на их скорбной улице случается праздник. «Катюша, ты же как сестра мне. Ты мне родная. У меня, кроме тебя, никого нет», — скажет Валентина. «Можно я тебе тоже в любви признаюсь?»

Вот так — из огня да в полымя. И нет этому ни конца ни края. Треугольник навсегда.