Два «Дня» никакой России

Власть слова

— Что с Россией будет?

Молчит, смотрит внимательно. Жду с трепетом.

— Будет ничего.

Владимир Сорокин. «День опричника»

— Простите... — тихо говорю я, — здесь есть кто-нибудь?

И тишина. Шум давар.

Максим Кононенко. «День отличника»

Из либералов получаются самые лучшие вертухаи.

Максим Кононенко. «День отличника»

В конце марта 2008 года «эховец» Владимир Варфоломеев опубликовал в своем ЖЖ («Живой журнал», он же www.livejournal.com) два списка представителей интеллигенции. Известные интеллигенты вносились в один, в другой или в оба списка одновременно (такие случаи тоже отмечены) по целому ряду специфических критериев. Так, принадлежность к одному из списков определялась членством в Общественной палате, в Совете по культуре при президенте РФ, принадлежностью к думской фракции КПРФ, участием в мероприятиях в поддержку Путина и (или) «Единой России», встречах с Владиславом Сурковым, поддержкой православной церкви, смертной казни и т. д. В другой список интеллигент мог быть внесен, если поставил свою подпись в поддержку Ходорковского, Алексаняна и Чахмахчяна, протестовал против уничтожения тюленей-бельков, введения в школах Основ православной культуры, поддерживал СПС и (или) «Яблоко» и пр. Комментаторы тут же окрестили списки «варфоломеевскими списками» и «списками нерукоподаваемых». По словам самого Варфоломеева, это всего лишь сообщение о его личной этической позиции, о том, какие публичные действия за последние восемь лет он готов был бы совершить сам, а какие — нет. Чужая душа — потемки, и у нас нет оснований для того, чтобы оценивать добросовестность подобной самооценки автора акции. Однако общественный резонанс — и прежде всего реакция начальников обоих дискурсов («охранительского» и, скажем так, «либеральского») — не оставляет сомнений: варфоломеевская инициатива вызывает в обществе однозначные «варфоломеевские» ассоциации с проскрипциями, люстрациями, идеей «вспомнить всех поименно» и ни в коем случае не забыть, особенно когда мы (вариант: они) придем (вариант: придут) к власти.

Между тем «варфоломеевские списки» — это вовсе не первая попытка упорядочить проскрипционные (люстрационные) настроения в разных сегментах российского общества. Собственно, наш разговор — о подготовительной работе к такой сепарации дискурсов и о ее наиболее «очищенных» результатах. Потому что незадолго до «варфоломеевских списков» 2008 года состоялась необходимая алхимическая возгонка и вышли в свет два «химически чистых» продукта — «День опричника» (2006) Владимира Сорокина и «День отличника» (2007) Максима Кононенко, известного также как Мr Parker.

Оба текста (даром что второй представляет собой откровенную, вплоть до использования оформления обложки, пародию на первый, точнее, стилистическую вариацию по мотивам первого) — это картины близкого будущего России, в котором реализуются те идеологические дискурсы, которые не нравятся авторам.

Авторам не нравятся разные проекты.

trance music

Сорокину — «государственнический», «патриотический». «День опричника» — это день 2030 (кажется) года. В России правит царь Василий Николаевич, сын основателя новой династии царя Николая Платоновича, по чьей инициативе где-то в 2010-х годах довольные россияне сожгли на Красной площади свои загранпаспорта, оградили страну пограничной стеной, побелили Кремль, ввели телесные наказания, легализовали кокаин и установили жесточайший режим террористической опричнины. Опричник Андрей Данилович Комяга, главный герой романа, ездит в красном служебном «мерине», украшенном свежеотрубленной собачьей головой, выжигает крамолу (буквально), разруливает с таможенниками, выполняет деликатные поручения царицы, экстремально отдыхает в баньке с соратниками и очень любит Россию.

У Комяги есть мобило, на котором в качестве рингтона установлена запись воплей, издаваемых в пыточном приказе под кнутами неким дельневосточным воеводою.

Максиму Кононенко (Паркеру) не нравится «либеральный» проект, доведенный до абсурда идеологами «Эха Москвы». Герой «Дня отличника» Роман Аркадьевич Свободин, отличник МГУ (Московского Гарвардского университета), высокопоставленный клерк — помощник министра свободы слова Евгении Марковны Бац. Роман Свободин мечтает стать настоящим Правозащитником (что-то вроде монаха-схимника, заточающего себя в лубянских подвалах) и живет в совсем другой России (она так и называется — Другая Россия, сокращенно Д. Россия). Страна победоносной «Березовой Революции» отказалась от нефтяной зависимости (вся нефть передана миролюбивому блоку НАТО), покрасила Кремль в черный цвет, молится на права человека и демократию (у каждого д. россиянина на груди висит маленький «хьюман райтс вотч»), ездит на служебных меринах (в смысле — на конях: бензин-то весь у блока НАТО) и — самое главное — «рукоподает» (смысл понятия слишком глубок, чтобы рисковать объяснять его не читавшим книгу непосвященным).

Анонсы примитивны и не передают ни остроумия, ни эмоционального накала, ни смысловой игры двух текстов, но нас в данном случае интересует не литературный аспект, иначе пришлось бы сравнивать эффективность литературных приемов, рассуждать об уровнях дарований авторов или, скажем, разбираться, почему из всех видов юмора и сатиры для нас важнейшим является стёб.

Для нас важнее другое — точность политических попаданий, эффективность остропародийных, но социально сатирических (то есть абсурдизирующих реальные тенденции) прогнозов двух авторов. А самое главное — сходства и различия.

Начнем с того, что сходно. В «зоне сходства» соглашаются между собой многие читатели, несмотря на их политические взгляды. Дмитрий Быков и Марат Гельман совершенно не случайно встречаются на обложке книги Кононенко с Олегом Кашиным и Сергеем Минаевым, как, наверное, могли бы встретиться и на обложке сорокинского «Дня». Объединяет читателей обеих книг точность смеховых уколов и узнаваемость того неприятного, отталкивающего, неприемлемого, над чем оба автора смеются. В этом — социально объединяющая сила смешной литературы: она позволяет посмеяться вместе над всеми смешными и противными — будь они «свои» или «чужие». Поэтому, кстати, среди самых остервеневших ЦПКР (цепных псов кровавого режима) было мало публичных ненавистников «Дня опричника» — равно как и публичное презрение «Дню отличника» выразили разве что совсем уж отмороженные нерукоподаватели типа батоно Парткоменко.

Интереснее то, что два «Дня» разделяет. Потому что именно в «зоне разделений» мы оказываемся ближе всего к тому реальному будущему, от которого пытаются предостеречь нас — умышленно или невзначай — оба антиутописта.

С одной стороны, «День Паркера» менее сатиричен, нежели «День Сорокина». «Отличник» гораздо ближе к жизни, чем «опричник». Сорокин выступает более жестким и далеко идущим политическим сатириком, чем Кононенко: он усугубляет тенденции и стилистические реальности, доводя их до очень далеко отстоящего от них абсурда. Паркер предпринимает куда меньше усилий: он поет о том, что видит, всего лишь слегка усугубляя интенсивность бреда. Действительно, «опричная», охранительская линия современной российской действительности куда дальше от «Дня опричника», чем «эхомосковская» — от «Дня отличника». Сюжетные линии, высказывания, формулы и политические действия персонажей Сорокина пародируют реальность, провидятся в ней, но это очень далекое провидение. Пока что реальные идеологи правящего режима — вплоть до некоего «Николая Платоныча», чей сын в 2030 году будет государем-царем и предводителем опричников, — не предлагают легализовать кокаин, ограничить выбор товаров в магазине двумя видами, выстроить пограничную стену и сжечь на Красной площади загранпаспорта: можно лишь пытаться утверждать, что их действия, их политика и их идеология «к этому ведут». Бредятина же паркеровская узнаваема «здесь и сейчас»: уровень полемики составителей «варфоломеевских списков» в сегодняшней реальности почти столь же клоунский, что и у паркеровских «правозащитников Д. России», а персонажи «Дня отличника» — министр Женя Бац, посол Республики Украина и Грузия батоно Пархом и Великий Рецептер Руслан Линьков — отличаются от своих прообразов не как издевательская карикатура от оригинала, а, скорее, как свободная графическая зарисовка от документальной фотографии.

Но есть и другая сторона, и она, пожалуй, более важна — с точки зрения политического прогнозирования. Речь идет о том, какой из «Дней» ближе к реальности прогнозируемого будущего. И вот тут Сорокин кажется куда более реалистическим прорицателем, чем Кононенко.

Мир «Дня опричника» абсурден, ужасен, нереален, а попытка обвинить действующий в России режим и его апологетов в том, что они готовят для России такое «опричное» будущее, вполне заслуживает обвинения в клевете. Однако читатель интуитивно чувствует внутреннюю непротиворечивость сорокинской версии будущего. Можно аргументированно опровергать тех, кто считает Сорокина обвинителем нынешней российской власти. Можно отрицать, что политический курс нынешней власти ведет в будущее «Дня опричника». Но утверждать, что подобное будущее невозможно в принципе, что оно невероятно, потому что внутренне противоречиво, к сожалению, нельзя. Абсурд «Дня опричника» — это абсурд реальности: реальности отсутствующей, реальности, которой, скорее всего, никогда не будет, но реальности вероятной, представимой.

Абсурд «Дня отличника» другой. Кононенко выявляет бредовый, невероятный, несостоятельный характер «либеральных» мифов, доводит до предела идеологемы и этические максимы «рукопожателей», рисует будущее, вызывающее смех прежде всего тем, что оно невозможно в принципе. Да, чрезмерность «Дня опричника» и недобросовестность тех, кто видит в антиутопии Сорокина политический выпад против действующей власти, вызывает в памяти известную формулу про «бяку-закаляку кусачую», которую наша интеллигенция выдумала из головы и теперь боится. Но бяка-то получилась страшная! Пугалки Паркера вызывают в памяти другие формулы Чуковского: про лисичек, спички и подожженное синее море, которое следует тушить пирогами, и блинами, и сушеными грибами. Но невероятность, нереализуемость «Д. России» в варианте «Дня отличника» с ее «Проктером энд Гэмблом», электробатареечной промышленностью, меринами, алюминием и рукоподаваемостью — невероятность, которую антиутопия Максима Кононенко иллюстрирует особенно убедительно, — ставит один острейший вопрос. Прообразы «Дня опричника» очень далеки от образов, но «опричное» будущее кажется вероятным. Прообразы «Дня отличника» ходят рядом с нами, они почти не искажены пародией, но будущее из них логически выводится невероятное, невозможное. Может быть, суть как раз в том, что на самом деле «отличники» торят дорогу будущему, которое логически представимо? Которое не связано напрямую с идеологией «Д. России», но парадоксально родственно ей? Может быть, будущее, изображенное Сорокиным, и есть непосредственное продолжение настоящего, спародированного Паркером?

Хотя бы потому, что вариант «Отличник» и вариант «Опричник» на глубоком внутреннем уровне — это один вариант: вариант отрицания реальности, вариант человеконенавистничества, реализуемого через утопию, то есть, в точном переводе, через «место, которого нет», через небытие и пустоту.

И оба автора рисуют эту пустоту, это небытие имеющимися у них средствами. Только Сорокину лучше удается предвидение реальности будущего ада, вслед за которым с Россией будет разве что «ничего», а Кононенко убедительно выявляет пустотность, невероятность мнимой альтернативы опричному будущему — альтернативы, ведущей в ту же самую пустоту, в то же самое «ничего», в ту же самую пропасть самоубийственного господства грядущего (тем или иным способом) Хама. А что касается «партии люстраций», героически двинувшей свои полки блоггеров на позиции «партии проскрипций», то стоило бы, наверное, задуматься о том, что, возможно, прилагаемые ими усилия по разделению российского идейного мейнстрима на островки нерукоподаваемости могут привести к торжеству какой-нибудь третьей силы. Например, «партии кастраций».