Один на один. Сценарий

Глава первая. Запах женщины

Ошибки быть не могло. Она стояла в тамбуре, курила, и от нее пахло женщиной. Ромка ощутил этот запах, несмотря на крепкие сигареты, которые она засасывала. Ее черные неаккуратные волосы почти касались его лица, но она не оборачивалась. В руках у нее была сумка. Почти наверняка выходит. Ромка отмахнул рукой ее дым и втянул воздух. Втянул, не стесняясь, закрыв глаза. Да, ошибки быть не могло.

Ромка быстро прошел в вагон, забрал свой огромный рюкзак с верхней полки и вернулся в тамбур.

Электричка медленно, обдирая рельсы, затормозила. Кроме девушки и Ромки, никто больше на этой станции не выходил. На ступеньках Ромка посмотрел на выкрашенную в зеленый цвет будку. «Ртищево» — неравномерно растянулось над ее козырьком. Ну что ж, Ртищево, так Ртищево.

На улице был мелкий дождь. Он изрешетил землю под ногами и покрыл все мокрой слизью. Ромка надел капюшон. Рюкзак тяжеловесно закинул на плечи. Остановка была пуста.

Дождь облепил все вокруг. Ромка смотрел на расплющенные о стенки остановки осенние листья. Все здесь было пропитано убогостью и одиночеством. Грязная скамейка внутри станции, на которой никто не сидел. Забитое наглухо окошечко кассы, в которое никто не стучался... Ромка чуть было не упустил девушку. Она быстрым шагом уже подходила к концу перрона. Электричка за Ромкиной спиной грохнула дверями и тронулась. Ромка поспешил за девушкой. Теперь он мог разглядеть ее целиком со спины. Цветастая юбка, видавшая виды джинсовая куртка. На босу ногу надеты шлепанцы из кожзама на платформе. Дождь успел намочить черные волосы девушки, и они мотались прядями по плечам. Сумку девушка без видимого напряжения несла в руке. Ромка шел за ней, выдерживая нужное расстояние. Так они спустились по ступенькам перрона и подались в город. Вроде не заметила — Ромка успокоенно сунул руки в карманы куртки. Но тут девушка обернулась. Она бросила на Ромку нахмуренный взгляд и чуть ускорила шаг. Ромка тоже ускорил. Девушка свернула на улицу. И Ромка свернул. Он даже не разглядывал окружающий пейзаж. Цветастая юбка впереди и голые мокрые пятки, истово бьющиеся при ходьбе.

На следующей улице девушка снова обернулась. На этот раз они встретились взглядом. Ромка улыбнулся. Девушка резко свернула в какой-то переулок и перешла на бег. Ромка пробежал по инерции пару метров и остановился. Еще, чего доброго, подумает, что он маньяк. Девушка пробежала немного вперед, оглянулась — Ромка стоял под дождем. Он доброжелательно помахал девушке рукой. Она показала в воздухе неопределенный жест — типа придурок какой-то — и уже спокойным шагом пошла дальше. Ромка проводил взглядом ее худенькую попку под цветастой юбкой и наконец огляделся.

Дождь усилился. Но вряд ли дождь мог испортить виды Ртищева. Они и так были безрадостными. Ромка обнаружил, что он стоял почти на краю площади. Вокруг кое-как разбросаны старые двухэтажные дома. На площади было припарковано несколько машин, одна из которых — иномарка. Еще имелся короткий памятник Ленину и магазин с цветастыми витринами и решетками на окнах. Дверь в магазин была открыта. Ромка направился через площадь к магазину.

И только на подходе увидел живых людей. Десяток женщин с продуктами прятались от дождя под навесом. В более удачную погоду они выбирались со своим товаром на площадь. Сушеная рыба, яблоки, овощи... Женщины изучали Ромку.

— Рыба сушеная, три штуки — десять рублей, — робко предложила самая смелая.

Ромка зашел под навес.

— Квартиру не подскажете, где здесь можно снять? — спросил он.

Дождь барабанил Ромке в спину.

Глава вторая. Урок Че

Дождь барабанил по карнизу глухими каплями. Проезжавшие мимо машины разбрызгивали лужи под окном — и даже сквозь стекло доносился в квартиру этот свистящий звук. Юла, она же просто Юлька, лежала на кровати, вытянув ноги на стенку, и рассматривала карту России, повешенную вверх ногами. Даже вверх ногами Россия оказывалась непомерно огромной.

Квартира, в которой лежала Юла, была в некотором смысле типичной. Мебель, компьютер, портрет Че, зеркало с китайскими иероглифами, на «икеевской» люстре подвешена «музыка ветра».

Под одной рукой Юлы лежал домашний телефон, под другой — мобильный. Длинными пальцами с коротко постриженными ногтями Юла неслышно барабанила по обоим телефонам. Она отрешенно смотрела на карту России. На фига нужна такая большая страна? Мобильник зазвонил — так, что Юла чуть подскочила на кровати. На дисплее сияло: номер не определен. Юла вся напружинилась и нажала кнопку.

— Алло.

Поняв, что это звонит мама, Юла обмякла, она успокоилась и расстроилась одновременно.

— Да, мам, привет, — у Юлы была манера говорить негромко, слегка устало. — Все хорошо. ... Да? А у нас солнце.

Юла глянула в окно для пущей уверенности. Дождь перешел на «ты» и уже резво обливал стекло Юлькиной квартиры.

— Мгм. Летнее. Жаркая осень, да... Ромка на работе. Да все хорошо, мам. Мгм. Папе привет.

Юла обессиленно отключила мобильный и отбросила его в сторону. Потом выпрямилась на кровати во весь свой невысокий рост. Юла была симпатичной и слегка полноватой. Она была будто неряшливая, из-под мятой домашней рубашки торчали ляжки. Юла оглядела карту. Ну вот на фига такая большая страна? Юла поводила по карте рукой. Она нашла Питер, поторчала указательным пальцем в этой точке, а потом зачем-то отмерила расстояние до Москвы, растянув ладонь, как будто расстояние от большого пальца до указательного сообщало ей количество километров. Потом Юла спрыгнула с кровати. Подошла к окну, рассматривала улицу. Потом просто постояла посреди комнаты. Потом подошла к телевизору. В тумбочке под ним стояли туго упертые друг в друга диски и кассеты. Юла села на корточки и посмотрела на кассеты. Выбрала она любимую комедию с Джимом Керри. Первые многообещающие титры под жизнерадостно торжественную музыку. Юла, развалившись на диване, тупо смотрела в экран. Появились первые кадры. Юла слабо усмехнулась. Одно и то же место, просмотренное миллион раз, всегда вызывало в ней смешок.

Вдруг улыбающийся во все зубы Джим Керри пропал — и на экране появилось ее собственное лицо, смотрящее в камеру. Изображение было почти черно-белым, с блеклым цветом, и чуточку рябило. Юла на диване напряглась, и лицо ее застыло.

Юла в телевизоре — совершенно счастливая — отошла от камеры, и в кадре появилась квартира — та же самая, только не обставленная, с большим столом.

— Ну чего, пошло? — спросила Юла в камеру.

— Давай, давай, — ответил ей мужской голос из-за камеры и помахал рукой, чтобы она отходила.

На столе стояли еда и выпивка. За столом сидели человек десять. И во главе — Ромка. Юла подошла к нему, Ромка обнял ее и улыбнулся. Гости негромко переговаривались — никто не знал, как начать.

— Ну, наливайте, что ли? — Ромка стал возбужденно и весело расставлять стаканы. Сразу было понятно, что он привык быть душой компании даже на собственной свадьбе. — Чего прям как не на свадьбе?

— А это чего, свадьба, что ли? Нечестно. Вы даже не расписывались, — сказал кто-то из гостей.

— Все равно горько, — тихо предложила какая-то девчонка.

— Горько! — поддержали.

Юла и Ромка смятенно обернулись друг к другу — в джинсах, простых рубашках, только у Юлы на голове была повязана розовая лента — и стали целоваться.

— Раз, два! — закричали гости...

Стоп. Юла выключила телек. Экран потух. На лице Юлы появились слезы. Она отвернулась от телека, будто там ее могли увидеть, и стала усиленно тереть щеки. Взгляд ее столкнулся с Че, который с портрета глядел куда-то в сторону телевизора, словно тоже заинтересовался свадьбой. Юла вытерла под глазами.

— Чего уставился? — зло спросила она Че.

Танюха была старой Юлькиной подругой. Вернее, знакомой — так считала Юла. Танюха работала менеджером в салоне сотовой связи. На работе Танюха носила белую блузку, обтягивающие черные штаны и фирменный серо-буро-малиновый шарфик, она улыбалась и говорила тихим сладким голосом девушек из метро. Но в обычной жизни Танюха была просто Танюхой.

Юла облокотилась о стойку и уперлась в Танюхин бейджик с надписью «Менеджер Татьяна».

— Надо поговорить, — сказала Юла.

— В коридор, за лестницу. Я сейчас подойду.

Юла вышла в коридор, завернула за лестницу. За лестницей была небольшая площадка, где менеджеры могли спокойно покурить. Там оборудованы сиденья, стояли две пепельницы и висела табличка: «У нас не курят. У нас ведут здоровый образ жизни». Юла села на сиденье. Через секунду жвахнула тяжелая дверь на пружине и вышла Танюха. Она закурила.

— Ну? — Танюха глубоко затянулась ярко накрашенными губами.

— Ты мне можешь дать взаймы штуки четыре?

— Не, сама вся на мели. А чё случилось? Аборт?

— Не совсем.

Юла посмотрела в сторону — рассказывать Танюхе или нет?

— Ромка меня бросил.

Танюха замерла с сигаретой: если бы ей сказали, что их сотовая связь самая плохая связь в мире, она удивилась бы меньше.

— В смысле — бросил? К другой ушел?

— Не совсем.

— Блин, Юла. Что значит «не совсем»?

— Он уехал.

— Куда?

— Не знаю. — Юла посмотрела на Танюху такими глазами, что Танюха сразу присела рядом.

— Так... Подожди. Сейчас все будет, как надо.

— Я не могу...

Юла собралась заплакать. Но Танюха уткнула ее голову в свою грудь и стала гладить по голове.

— Ну, тихо-тихо... Скотина. Давно?

— Недавно.

Танюха выкинула в пепельницу окурок. Юла подняла голову. Она не плакала.

— Я пришла домой, а его нет. Вещи собраны. Остались какие-то носки грязные, футболка.

— И ни объяснил, ни записку не оставил?

— Оставил.

Юла порылась в карманах и показала Танюхе записку. На листе формата А4 примерно в середине было напечатано: «Прости. СВЗ».

— СВЗ? Что значит «СВЗ»?

Юла вздохнула.

Изображение, как в телевизоре, почти черно-белое, рябое, с блеклыми цветными пятнами...

Ночь. Ромка спал на кровати. Он равномерно сопел, обхватив подушку.

В ванной шумела вода. Юла набирала ванну — уже почти полная. Юла, растрепанная, в майке и трусах, сидела на краю ванны. Рядом стояли целлофановые мешки — все набиты фотографиями. Старыми накопившимися фотографиями. Юла взяла пакет, достала оттуда ворох — сколько рука схватила — фотографий. Глянула на них наспех и швырнула в ванну. Потом взяла еще пятерней — и тоже швырнула. В воде заплавал Ромка в детстве, Ромка с друзьями, Ромка в университете, Ромка с девушкой в обнимку, Ромка с другой девушкой в обнимку, Ромка с мамой... Потом Юла наклонилась и достала из-под ванны стиральный порошок. На секунду ее рука зависла, потом она сыпанула в воду от души. И стала размешивать рукой, как замоченное белье.

В ванную зашел Ромка.

— Юла, ты чего встала?

Юла не ответила. Она опустилась на пол ванной и заплакала.

Ромка зажмурился от яркого света и шока. Заглянул за край ванны.

— Ты чё делаешь?

Ромка разглядел собственные фотографии, частью уже съеденные порошком. И обалдел.

— Юла, ты с ума сошла...

Вынул пару фотографий, на которых уже непонятно было, что изображено. Юла посмотрела на Ромку — и, кажется, только теперь, при виде его живого и проснувшегося, к ней начало возвращаться сознание.

Ромка завис, отрешенно глядя как-то и на Юлу, и в ванну одновременно. Он бросил фотографии обратно в воду.

— СВЗ, — сказал он и вышел из ванной.

Юла размазала слезы и с остервенением кинулась за ним.

— Что ты говоришь? Что значит «СВЗ»?

— Синдром взаимной зацикленности. Когда все идет по замкнутому кругу. Ты кинула мои фотки, потому что я сегодня встречался с этой Катей и с «теплотой и трепетом», — процитировал Ромка, — вспоминал наш школьный роман... А я с теплотой говорил о Кате, потому что до этого ты пошла на встречу со своим Юрием Аркадьевичем без меня, потому что до этого я тебе не позвонил, когда задержался на работе, потому что ты мне за весь тот день не написала ни одной эсэмэски, чтобы хотя бы узнать, как я, потому что до этого я в выходные поехал к родителям привозить новый телевизор, потому что хотел побыть один, потому что мы поругались из-за нового чайника и ты обиделась, что в наших отношениях я всегда решаю, а тебя не спрашиваю, что тебе нравится, потому что когда мы познакомились, я подвез тебя домой. СВЗ.

Ромка взял с тумбочки зажигалку, автоматически щелкнул — зажигалка не работала. Он бросил ее на кровать.

— Никогда нет хрени, с которой все началось. Вдруг раз — и ты оказываешься посредине цепочки.

Юла закрыла голову руками.

— Я дура, — сказала она сквозь руки.

Ромка промолчал со сдержанной злостью.

Юла вдруг встала и ушла в ванную. Выключила воду и начала вынимать уцелевшие фотографии и выкладывать их на пол.

Внезапно и громко заиграли «Перцы» в комнате. Юла вздрогнула. Это Ромка врубил центр.

— Юла, ну ты чего?

Танюха обнимала Юльку за плечо.

— Да не, ничего.

— Так что такое «СВЗ»?

— Ну... наш один пароль такой.

Танюха снова закурила и глубоко затянулась.

— Чё, попроще пароль не могли придумать?.. Типа «ушел, не вернусь»... СВЗ, ё-моё.

Дверь на пружине скрипнула и на площадку вышел менеджер. Он был в пиджаке, с тем же, что и у Танюхи, серо-буро-малиновым шарфиком и с бейджиком «Дима». Он оглядел Юлу и напрягающим голосом обратился к Танюхе.

— Таня, — у него выходило «Та-ння», — добивай фильтр. У нас проблемы. У крупного клиента деньги со счета ушли. Много. Мы обкакались, ясно?

Танюха без страха глядела на менеджера.

— Ну ничего, у меня друг один в метро обкакался... Не, правда, на Филях. Натурально — накакал в штаны. И ничего — как-то же вышел из ситуации.

Менеджер Дима вздохнул.

— Таня! — Опять «Та-ння». — Здесь курить запрещено.

Менеджер показал на неоспоримую табличку.

— И чё?

Танюха встала, показала на две пепельницы, полные окурков. Обернулась к Юле.

— Ты слышь, побудь здесь. Я ща с клиентом разберусь и приду, ладно?

Юла кивнула.

— Все будет как надо!

Танька улыбнулась большим ртом и вместе с менеджером ушла.

Юла посмотрела в пепельницы. Танька не затушила сигарету, и та дымилась. Юла раздавила окурок, дождалась, пока перестанет идти дым, и вышла в коридор. Проходя мимо холла, Юла через стеклянную дверь увидела, как Танюха и менеджер разбираются с толстым представительным мужчиной. Танюха мило улыбалась и что-то тараторила, сложив руки у диафрагмы, как оперная певица. Юла проскользнула, чтобы не заметили, и вышла на улицу.

Юла снова сидела на кровати и смотрела на телефон, будто пыталась загипнотизировать его взглядом. Телефон не звонил. Тогда Юла неспешно взяла трубку, набрала номер. Все тот же милый голос: «Абонент временно...» Юла неспешно выключила телефон. Встала, оглядев комнату. Потом подошла к шкафу и открыла дверцы — на нее тут же высыпались вещи с полок. Юла подняла все это и комом засунула обратно. Она давила кучу, пока та не вошла на полку целиком. Убедившись, что больше ничего не вывалится, Юла открыла нижний ящик. Он был полупустой. В ящике лежали мужские трусы, мятая мужская футболка, сломанная Ромкина зажигалка (та самая!) и старая походная панама. Юла извлекла вещи и разложила их по кровати — бережно, словно какие-то артефакты. Перебрала по ним пальцами, рассматривая. Одну вещь за другой. Расправила мятую футболку и разглядела рисунок, хотя видела его десятки раз. Пощелкала зажигалкой, в сотый раз убедившись, что она не работает. Вся эта картина сильно смахивала на страницу старого детектива, где какой-нибудь Шерлок Холмс пытается определить внешность и место нахождения убийцы по случайно найденным уликам. Потом подошла к зеркалу с китайскими иероглифами. Внимательно посмотрела на себя. Бросила короткий взгляд на портрет Че, немножко завидуя его свободолюбию. И показала ему язык.

На вокзале было, как обычно на вокзале. Юла несмело подошла к стеклянным дверям, ведущим на перрон. Она посмотрела через стеклянные двери на идущих к поезду людей. И сквозь размытое стекло увидела все то же рябое блеклое изображение.

Они с Ромкой лежали в траве Подмосковья. Было лето. Рядом стояла машина, и из нее играла музыка. Было хорошо.

— Что, вообще ни разу никуда не ездила? — удивился Ромка.

— Не-а, никуда. Не знаю, как-то меня не тянуло... — Юла задумалась. — Нет, один раз я поехала. В Москву. В один конец.

Ромка улыбнулся, потрогал Юлькину мочку уха и уставился в небо.

— Как-нибудь мы с тобой съездим. Даже нет, уедем навсегда. Я раньше часто ездил.

— Куда?

— На сборы, соревнования.

— Ты спортсмен? — удивилась Юла.

Ромка помолчал.

— Пытался стать футболистом, так это назовем. Короче, я много ездил на сборы. И понял, что есть только три города, где я хотел бы жить.

Юла вышла из стеклянных дверей вокзала на перрон. Сделала шаг навстречу поезду.

— Питер.

Ромка загнул один палец.

Юла смотрела на номера вагонов.

— Владик, в смысле Владивосток.

Ромка загнул второй палец.

Юла увидела свой вагон. На ступеньках стояла смурная проводница.

Юла показала свой билет, и проводница, даже не взглянув на лицо, пропустила Юлу в вагон. Юла прошла на свое место и села.

— И еще Тарантаевка.

Ромка отпустил все пальцы.

— Что это такое — Тарантаевка? — улыбнулась Юла.

— Есть такой маленький городок, незаметный. Мы там как-то играли матч в юношеской сборной.

Юла посмотрела в окно. Раздался радиоголос: «Уважаемые пассажиры, на третьем пути производится посадка на поезд шестьдесят восемь, Москва — Санкт-Петербург.

Глава третья. Соседка

Ромка наводил порядок в съемной квартире. Тащил старый ковер на балкон. На балконе рядком стояли грязные трехлитровые банки, и Ромка их, конечно, задел. Раздался грохот, Ромка вместе с ковром споткнулся и упал. Банки не разбились. Шмякнув ковер как придется, Ромка вернулся в комнату. Сдвинул стол к окну, развел шторы — немытые окна слабо замерцали.

Ромка поставил на полку пару привезенных дисков. Отошел на расстояние — и полка тут же рухнула вместе с дисками. Ромка тихо выругался, придвинул полку к стене и стал собирать диски. Неожиданно раздался звонок. Ромка оставил диски и вышел в коридор, сто раз повернул старый замок, открыл.

На пороге стояла соседка: руки в боки, лицо — в гневе.

— Не, ну и чё?! — рявкнула она прямо с порога. Соседка, отодвинув Ромку, прошла в прихожую. Она была красивая, молодая, но потрепанная. Джинсы с надписью «Sexy girl» обтягивали попу.

Ромка, не успев еще ничего понять, прошел вслед за соседкой в ванную. Щелкнул свет — ванная представляла собой жуткое зрелище: треснутое зеркало, грязная раковина, какие-то тряпки. Но самое главное — при свете стало видно, что по всему разбитому кафельному полу разлилась вода.

Соседка зажала рот и застряла на пороге. Ромка — за ее спиной.

— Твою мать, а! — Соседка обернулась к Ромке и стала махать перед его носом руками. Голос у нее был громкий. — Ты чё тут делаешь, а? Не видишь, у тебя тут воды полна ванна?! У меня с потолка каплет!

Ромка попытался вставить слово, но вышло у него это, как у заики.

— Я-я...

— Ты, ты! Ты, блин, глаза разуй. Козел! Кто мне ремонт делать будет? Вон такущее пятно, штукатурка обсыпается!

Соседка пихнула воду, словно кошку, вода затряслась над разбитым кафелем и чуть-чуть вылилась за порог.

— Ты мужик или не мужик? Мужик, я тебя спрашиваю?! Ты чё, ванную починить не можешь?! Прально, вам лишь бы целый день водку сосать! Сдохли бы вы все, что ли. Козел.

Ромка не выдержал — резко прижал соседку к стене, сдавив запястья.

— Я в этой квартире нахожусь двадцать минут, поняла?! Я в ванную даже не заглядывал, поняла?! Я эту квартиру снял. Только что.

Оба выпустили пары. Ромка все продолжал прижимать соседку к стене, грудь ее под ярко-желтой футболкой была близко к Ромке, и только сейчас оба поняли положение. Соседка замолчала, сдавшись под мужским натиском, отвернула лицо. Ромка заметил в ее ухе сережку: безвкусную — под серебро, с фальшивыми красными камешками.

... Ромка часто дышал, прижимая Юлу к шкафу, он ее чуть раскачивал и смотрел на сережку — дешевую, с камешками, под серебро...

Ромка зажмурился и отпустил соседку.

Та взглянула исподлобья.

— Ну, извини. Я же не знала, — пробурчала она виновато и уже слегка влюбленно.

Ромка, не отвечая, ушел в комнату. Соседка огляделась, пожала плечами, обернулась на ванную — там все так же колыхалась вода.

— Нет, ну с водой-то надо что-то делать, — сказала она.

Глава четвертая. Питер

— Нет, ну с водой надо что-то делать!

Это говорила тетка-дворник около подъезда. Она стояла вдвоем с дворником-мужиком, и оба смотрели, как с крыши ливмя стекает вода на асфальт.

— В пятнадцатой теперь, поди, уже мебель плавает, — мечтательно сказал мужик.

— На свете счастья нет, как говорится, — тетка посмотрела наверх, на окна пятнадцатой. — Но нет его и выше.

Было пять утра. Был Питер. Юла подошла с чемоданом в руках, несмело оглядела дворников-пессимистов и зашла в подъезд. Гулко хлопнула дверь.

Она поднялась на третий этаж. Темная лестничная площадка. Несколько звонков у двери. Юла нажала.

Дверь со скрипом открылась — на пороге стоял молодой худой парень в одних джинсах, босой — Миклуха. Он держал в руках свечу.

— Привет, получил мою эсэмэску? — поздоровалась и одновременно спросила Юла.

— Проходи, свет отключили.

Миклуха пропустил Юлу в квартиру. Он со свечой впереди повел ее по темному коридору — длинному, как туннель. Юла постоянно обо что-то спотыкалась, слабо ориентируясь на свет свечки.

Через полчаса Юла сидела у окна на кухне — темной из-за отключенного света и огромной. Силуэт Юлы выделялся на фоне незашторенного окна. Миклуха со свечкой в руках пытался варить кофе, но толком было непонятно, что он там делает. Он гремел, пару раз тихо выругался...

— Ты уверен, что его в Питере нет? — спросила Юла.

— Ты же знаешь, он бы первым делом...

— К тебе пришел, знаю, — закончила Юла.

Миклуха все крутился возле плиты.

— Так, подожди, я не понял, ты что, собираешься все города объезжать?

Юла промолчала.

— Слушай, Юла, без обид, я к тебе хорошо отношусь, но кесарю кесарево. Ты же дальше магазина никуда не выходила. Ты инфантильный человек, Юла. Для женщины это, кстати, хорошо... Но ты же... у тебя на первой станции все деньги отберут.

— Да у меня нет. Нечего отбирать.

— Значит, тебя отберут. Продадут в рабство. Я упал, когда твою эсэмэску получил. Даже в мыслях не было, что ты одна прибудешь. Я, честно говоря, думал, вы с Ромкой приедете.

— Нет, с Ромкой мы не приедем.

Миклуха поставил чашки с кофе на стол, встал напротив.

— Юла, это глупо. Это очень глупо. Ну, честное слово. Это просто глупость. Если он пропал — волнуйся, рви волосы, обращайся в милицию. Если он сам ушел — волнуйся, рви волосы, переспи с другим. Ну как ты себе представляешь? А если его нет в этих городах?..

— Миклух, а почему он в футбол бросил играть?

Миклуха покрутил головой и чашкой.

— Нашла, что спросить, — Миклуха помолчал. — Многого он мог добиться, честно. Неудачно там в одном матче сыграл.

— Как?

Миклуха посмотрел на Юлу.

— Так. Восстановиться не смог после травмы. Был крутым футболистом... Вернее, мог стать. А тут тренер предложил чуть не в третьем составе играть. Ромка отказался. Ну и ушел. Он максималист с детства. Одни, видишь ли, с годами умнеют, а другие становятся старше...

Юла вздохнула, приготовилась встать. Но тут Миклуха поставил свой кофе. Сел напротив Юлы.

— Тебе прям так надо его найти?

— Прям так надо. — Юла посмотрела на Миклуху в упор. — Это все, Миклух, это вся жизнь. Если я его не найду, я умру.

Миклуха вздохнул. Хлебнул свой кофе, посмотрел на Юлу.

— Слушай сюда. Притча. Рассказываю первый и последний раз. Одну актрису решил бросить любовник. Она страдала да плакала. Собралась покончить с собой — только покончить жутко красиво, чтоб газеты надолго запомнили. Показать любовнику и всему миру, как романтично умирает брошенная женщина. Короче, надела дорогущее черное платье, лицо там, вуаль, шляпу. Застелила шелковые простыни. Выпила яд и легла умирать. Руки разложила в кружевных оборках. А через полчаса у нее началось страшное отравление. Она побежала в туалет, ее вырвало. Она кое-как встала, поскользнулась на собственной блевотине, упала, ударилась головой об унитаз и умерла.

Миклуха сам рассмеялся.

— Ты ужасные вещи рассказываешь, Миклуха.

— Вещи с выводом. Ты сейчас, как эта актриса. Не надо красиво — ударишься об унитаз.

— Ты мне можешь денег дать? Я верну.

Миклуха достал пачку сигарет.

— Вот женская логика. Откуда такая решительность? Ты его любишь?

— Люблю.

Юла вытащила из Миклухиной пачки сигарету.

— Убей, Юла, в себе лошадь. — Миклуха дал ей прикурить. — Я думал, ты не куришь.

— При Ромке не курю.

— Может, ты его хочешь найти, чтобы курить поменьше?

Они оба выпустили дым.

— Денег, конечно, дам, — закончил Миклуха.

Вдруг откуда-то из глубины квартиры раздался глубокий, чуть с хрипотцой женский голос — голос пел спиричуэлс и пел красиво.

— Светка проснулась, — откомментировал Миклуха.

Они с Юлой стали курить и слушать, как Светка поет на рассвете старую негритянскую молитву.

Днем Юла сидела в питерском кафе. Сидела за барной стойкой. Она закончила пересчитывать деньги, которые ей дал Миклуха. Запихала их в кошелек, кошелек — в сумку. И стала задумчиво помешивать чай. Бармен растирал бокалы.

— Это что ж за девушка, которая Достоевского читает? — раздался за спиной мужской голос.

Рядом с Юлой остановился мужчина — неприятный, из тех, кто хочет познакомиться. Юла бросила взгляд на книгу, лежавшую рядом с ней на стойке, — она только сейчас ее заметила: Достоевский. Наверное, оставил кто-то...

— Это не я. Кто-то оставил, наверное, — ответила Юла.

Мужчина лукаво улыбнулся и отошел.

Когда Юла уходила, она забрала бесхозного Достоевского с собой, сунув в сумку.

Глава пятая. Серебро

В Ртищеве, как во всех маленьких городках, больше похожих на деревню, был клуб, бывший ДК. И именно по лестнице этого клуба поднимался Ромка. Расшатанные перила грохотали при каждом его шаге. На лестничной площадке Ромка толкнул дверь на тугой пружине. Перед ним стоял ряд сцепленных между собой кресел — как из старого кинотеатра — с красной прорванной обивкой. На креслах сидели местные парни лет по восемнадцать, лениво переговаривались и лузгали семечки, все пространство мраморного пола перед ними было усеяно шелухой. В углу стояла серебристая мусорка, а над ней надпись: «У нас не мусорят». Как только Ромка вышел на площадку, парни замолчали, слышался только треск шелухи. Они сцепились с Ромкой взглядом — не враждебным пока еще, но хозяйским и предупреждающим. Ромка старался не напарываться. Он поправил рюкзак на плече.

— Не подскажете, где Александру Тимофеевну найти?

Пауза. Один из парней вальяжно показал большим пальцем за спину, куда-то в глубь клубного пространства. Ромка кивнул — типа спасибо — и прошел мимо парней.

Александра Тимофеевна — с такой прической, что сразу было видно: заведующая клубом — стояла на стуле и вешала плакат с объявлением. Ромка смотрел на нее снизу вверх.

— Александра Тимофеевна?..

— Я.

— Мне сказали, к вам можно подойти. По поводу работы.

Александра Тимофеевна смерила Ромку взглядом.

— Давайте помогу, — предложил Ромка.

Александра Тимофеевна слезла со стула. Ее каблуки, ее стать и ее накрашенные розовым губы тоже полностью соответствовали должности заведующей.

— Всё уже. Помогу! Там вон тоже сидят, помощники.

Она снова оглядела Ромку — на этот раз с большим любопытством.

— Это ты, что ли, у Маркеловой квартиру снял?

— Я.

— Ясно.

Александра Тимофеевна пошла по коридору к небольшой фанерной двери. Ромка — за ней.

— И чем хочешь заниматься?

— Чем угодно. Могу слесарем работать, могу провода чинить, технику таскать.

Александра Тимофеевна обернулась.

— Богатый репертуар. Дискотеки можешь вести?

Ромка слегка растерялся.

— Могу, наверное. А у вас разве некому? — кивнул он за спину — туда, где остались парни на креслах.

Александра Тимофеевна стала отпирать дверь.

— Некому... А кому? Сашка колонки спер в прошлом месяце. Свиридов вон напился — весь праздник сорвал. А тут знаешь как — без дискотеки совсем звереют, нужен эмоциональный выброс. Сможешь? Чтобы не воровать и не напиться?

— Смогу.

Александра Тимофеевна стояла на пороге открытой двери.

— Чего ты к нам приехал-то? — Она впервые улыбнулась. — Попугайчик в тайге.

Ромка пожал плечами.

— Зайдешь? — спросила Александра Тимофеевна.

— Если нужно, — помялся Ромка.

Александра Тимофеевна махнула рукой, зашла в свой кабинет. Уже закрывая дверь, обернулась.

— Возьму на испытательный срок.

Но учти, зарплата маленькая. В пятницу приходи, часа в четыре. У нас теперь все танцы в пять начинаются — так меньше урон здоровью. Ночью совсем, сволочи, звереют. И она захлопнула дверь.

Ромка возвращался к своему дому — все с тем же рюкзаком на плечах. У подъезда он приостановился — на лавочке сидела соседка. Все в тех же джинсах, но на этот раз в гипюровой белой кофте со стразами. Увидев Ромку, она встала. Замялась, неловко сжимая руки.

— ... А у меня там отец опять запил. Ничего, если я у тебя посижу немножко? — Она сделала паузу, заглядывая Ромке в глаза, и предложила: — Могу посуду помыть.

Ромка сидел за ноутбуком, играл в компьютерную игру. Соседка — на стуле возле шкафа, на самом кончике, с прямой спиной. Оба молчали. Вернее, Ромка молчал, а соседка не знала, о чем заговорить. Ромка, уткнувшись в монитор, даже не оборачивался на соседку. Соседка исподтишка оглядывала его, заметила обозначенные под футболкой мышцы, руку на мышке ноутбука, обручальное кольцо на пальце. Прервав осмотр на кольце, соседка отвела взгляд.

— Ты к нам надолго, что ли?

Ромка обернулся. Посмотрел. Все те же сережки дешевые в ушах.

Ромка оставил игру и подошел.

— Встань, — односложно сказал он.

Соседка, повинуясь, встала к шкафу, за стул. Ромка отодвинул стул.

На секунду качнулась в ухе сережка в блеклом изображении...

— Сережки сними, — сказал Ромка.

Пауза. Соседка сняла серьги, отложила на стул. Ромка продолжал смотреть. Соседка посмотрела и, смущенно и откровенно, улыбнулась.

— Ну что, такой несмелый, да?

Глава шестая. Владивосток

— Я не несмелый, я жду, когда туалет освободится, — сказал на хорошем русском китаец женщине с полотенцем.

Поезд стремительно несся к Владивостоку. Впрочем, стремительно он несся вот уже три дня. Юла сидела в купе, читала. Напротив нее — мужик в джинсовой куртке. Он вроде даже совсем не переодевался: как вошел в поезд, так и поехал.

— Интересно? — кивнул мужик на книгу.

Юла приподняла обложку — это был Достоевский, которого она забрала из бара.

— Ну так. Я уже забыла, с чего началось.

Мужик кивнул, улыбнулся и стал смотреть в окно. Юла отложила книгу, потянулась... За окном летел пейзаж...

Во Владивостоке было пасмурно. Юла зашла в гостиницу, оглядываясь. Огромный холл, цветы в больших вазах. Гостиница была типичная, но Юла никогда не останавливалась в гостиницах, поэтому не знала, типичная она или какая. Юла постояла, думая, куда идти. Увидела стойку — за ней портье. Волнуясь, подошла к стойке и поставила чемодан. Портье закончил телефонный разговор, положил трубку и повернулся к Юле.

— Я могу номер снять? — спросила Юла, стараясь быть уверенной.

— Конечно, это гостиница. Здесь снимают номера. Вам одноместный, двухместный, трехместный?

— Одноместный.

— Одну секунду.

Портье что-то пощелкал в невидимом для Юлы компьютере.

— ppК сожалению, одноместные номера все заняты. Но я могу вам предложить отличный двухместный номер с видом на море.

Юла вынула из карманов тощую пачку смятых денег — тысячные купюры, пятисотенные — вывалила все на стойку.

— Хорошо. Давайте.

Юла зашла в номер. Бросила чемодан, оглядела апартаменты. Кровать, стол, шкаф, дверь в другую комнату. Юла подошла к окну — была длинная череда крыш, и между ними угадывался далекий клочок моря у портовой набережной. Юла вздохнула.

Начинался дождь. Юла с пакетами, полными яблок, бежала от рынка под дождем. За спиной у нее остались крытые палатки и небольшие магазины. Два пакета в ее руках мотались совсем не в такт бегу. Юла оглянулась, увидела справа каменный козырек. Подгоняемая дождем, заскочила под него. Это был милицейский пункт Ленинского района. Дверь была открыта и привязана проволокой, чтобы не закрывалась. Юла посмотрела в глубь каменного коридора — поежилась. Поставила пакеты на перила крыльца.

За спиной у нее тихо появились двое ментов. Один из них что-то насвистывал. Дождь ментов совершенно не интересовал, а вот Юла — очень. Пауза под твердый стук дождя. Юла и менты смотрели, как вода шмякается об асфальт.

— Промокли? — наконец спросил тот, который свистел.

Юла осторожно улыбнулась и стряхнула мокрую челку.

Второй, с ярко выраженной лысиной, молчал. Свистун пощурился на мокрую дымку за козырьком.

— Надолго льет. Зашла бы. Чё вон, сумки. Мы не съедим.

Юла сидела в тесной комнате с побеленными стенами. Посредине стоял огромный стол. Кроме первых двух ментов появился еще третий — толстый. Но толстый почти не участвовал в разговоре, сидел, тыкая в телефон. Юла обняла свои шуршащие мешки с яблоками и неловко разглядывала углы. За окном хлестал дождь.

— Ну и льет, — заметил толстый, не поднимая голову от телефона.

— Как зовут-то?

Свистун оценивающе и, не стесняясь, оглядел Юлу.

— Юля. Но вообще-то все называют Юла.

Свистун переглянулся с лысым и прерывисто засмеялся.

— Юла... Вертишься много?

— Как раз очень мало. Почти домоседка.

— Значит, насмешка как бы.

Юла пожала плечами в знак согласия.

Свистун отстегнул кобуру, выложил на стол пистолет, крутанул его, как рулетку. Юла во все глаза посмотрела на пистолет.

— Стреляет?

Свистун снова переглянулся с лысым, и они засмеялись.

— А ты как думаешь?

Свистун прицелился, изобразил, что выстрелил, издав звук «пуф».

— Я хотела стрелять научиться, но как-то руки не дошли, — заметила Юла.

— Так приходи, научим, — снова загоготал свистун и глянул на Юлу уже конкретно, без намеков. — Я серьезно, приходи, постреляем. Часов в двенадцать вечера. Чтоб выстрелами никого не напугать.

Юла поправила челку. Хотела было замотать головой и отказаться. Но потом оглядела комнату: какие-то бумаги на железном сейфе — и зачем здесь сейф, среди этих голых стен и обшарпанных стульев?..

— А... А вы тут... отмечаете тех, кто в город приезжает? Ну, в смысле, вы могли бы, скажем, найти человека, который приехал в ваш город неделю назад или позже?

Свистун почесал шею.

— А на что мы есть? Могли бы, конечно.

Неожиданно в диалог вступил лысый. Он цедил слова сквозь губы и чуть прикрывал глаза, это придавало ему какую-то правдивую усталость и увесистость.

— Мы за это не отвечаем, нет. Это чужая забота. Но вообще найти можно... А тебе найти кого-то надо?

Юла кивнула.

— Фамилию, имя знаешь? — коротко спросил лысый.

— Знаю. Приехал две недели назад или неделю... На поезде.

— Пфь, — презрительно свистнул свистун, — проще простого: фамилия есть, поезд... Списки вон у техничек взять...

Свистун оглянулся на лысого.

Юла посмотрела на лысого, ожидая его подтверждения. Сложилась какая-то невидимая игра, в которой лысый вызывал у Юлы больше доверия и тем немного раздражал свистуна.

Лысый, подумав, кивнул.

— Ну чё? — Свистун улыбнулся Юле. — Придешь? Мы тебе постараемся списки до-стать.

Юла кивнула.

— Приду.

Лысый в упор взглянул на Юлу.

Во Владивостоке была ночь. Юла вышла из такси перед милицейским участком.

— Спасибо, — бросила она водителю и хлопнула дверцей.

Такси уехало, Юла проводила машину взглядом — может, пожалела, что вышла из нее... Посмотрела на участок — в окне горел свет. Оглянулась — вокруг тишина. Рыночек, где Юла покупала яблоки перед дождем, совсем вымер. Юла бодро вдохнула и пошла вперед, на здание.

В комнате, несмотря на голые стены, было довольно уютно. Кипел чайник. Толстый все так же играл в телефон и курил. Свистун и лысый сидели за столом. Юла — рядом со свистуном. Свистун хохотал над только что придуманной шуткой. Юла вежливо улыбнулась и взглянула на лысого. Тот молчал.

— Ну чего, Юла, не юли, — заговорил свистун и придвинулся поближе, положил Юле руку на плечо.

И даже под толстым свитером было видно, как Юла напряглась. Она слегка повела телом, надеясь, что рука свистуна упадет, но рука не упала.

— Чего? — бестолково спросила Юла.

— Ну чего? Ничего. Чего?

Свистун опять расхохотался. Рука его все мяла Юлькино плечо, опускаясь к локтю.

— Давай, расходись. Хочешь, еще анекдот расскажу? — сказал свистун.

Юла встала.

— Сейчас, я приду.

Она, стараясь не спешить, вышла. Пошла по темному коридору в сторону туалета. Откуда-то слышны были звуки, Юла шла вперед. Неожиданно сзади кто-то навалился на нее всем телом, Юла инстинктивно отпихнула, но ее зажали, толкнули во вдруг от-крывшуюся дверь. Зажегся свет. Это был лысый. Юла только на секунду увидела его глаза, и он сразу стал хватать ее за плечи, пытаясь поцеловать. Юла вырвалась, отбежала к окну. Всё молча. Лысый постоял, зная, что Юла никуда не денется, и неспешно пошел к ней навстречу, на ходу сбросив пиджак. В последний момент Юла вынула ногу из туфли и, сделав почти балетный мах, выставила ногу вперед, надавив лысому на грудь и остановив его. Лысый усмехнулся. И стал поглаживать Юлькину лодыжку, обтянутую колготками и дальше вверх — до колена.

— Вы обещали списки, — сказала Юла. — Сначала покажи списки.

Лысый снова усмехнулся, отпустил Юлькину ногу, и она мягко упала на линолеум. Лысый прошел к столу, взял брошенный пиджак, аккуратно повесил его на стул, закурил и махнул рукой.

— Дверь напротив, на столе.

Юла надела туфлю и пошла в коридор. Ее трясло от шока, но она вряд ли это понимала. Лысый встал из-за стола, медленно пошел за Юлой, улыбаясь, разглядывая ее и выпуская дым.

Юла даже не обернулась на пороге, быстро заскочила, хлопнула дверью и задвинула на задвижку. Только когда Юла метнулась к столу, она услышала глухой удар в дверь. На столе лежало несколько листов, Юла схватила все кое-как, ломанулась к окну. Снова удар в дверь. Там что-то крикнули, но Юла не услышала за грохотом упавшей вазы с искусственными цветами.

Одно окно было в решетке, второе — нет. Юла задергала шпингалет, он не открывался. За дверью слышались шаги, суета, будто там кто-то собирался для атаки. Юла рванула на себя раму, шпингалет хрустнул, она неловко забралась на подоконник. Невысокий первый этаж. Царапнув руку, Юла открыла окно и спрыгнула. Слегка подвернула ногу. Двор. Фонарь слабо освещал здание. Соседнее окно распахнулось, зажегся свет, Юла увидела, как в окно высунулся лысый. Юла отпрянула к стене, в темноту.

— Юла, эй! — позвал лысый наугад.

Тишина. Юла часто дышала. Смяла бумаги и засунула их в карман.

— Юля!

Тишина. Лысый захлопнул окно. Юла еще некоторое время постояла в тишине, успокаивая дыхание... И вдруг кто-то крепко обнял ее за плечи.

— Что ты, — сказал довольно ласково, — пойдем внутрь.

Это был толстый. Юла заколошматила что есть силы, куда попало, наугад. Потом рванулась вперед — и побежала. Валяющаяся проволока, перепрыгнула, обернулась. Толстый вытирал кровь с лица под фонарем.

— Дура! — закричал. — Ты чего? Дура совсем!

Наверное, он не хотел ничего плохого, может, даже не понял, что произошло. Но Юла уже вылетела на дорогу. Один дом, второй. Дворы. Завернула за угол. Без сил остановилась, прислонилась к стене дома. Сползла на асфальт и заплакала. Горько. Очень.

Коротко, словно на ненастроенном телеканале, промелькнуло...

Большая комната, люди возле компьютера. Разговаривают, спорят...

Юла вытерла слезы, достала из кармана смятые листки.

... Большая комната. Парень за компьютером двигал звуковые дорожки. Пожилая женщина что-то ему активно объясняла. А на диване сидел Ромка, просматривая диски. Кто-то завел в комнату Юлу, подтолкнул к пожилой женщине. Ромка обернулся на Юлу...

Юла сложила листки по-человечески и снова убрала их в карман.

В большой комнате звучало «Болеро». Пожилая женщина дирижировала в такт.

— Очень хорошо, по-моему, — сказала пожилая и обернулась к Юле. — Эти программы тебе не обязательно знать, на то есть инженер. Музыкальный редактор должен только подбирать нужную музыку. Деточка, нам очень нужен музыкальный редактор. Я уже не могу все это одна тащить. Боря сказал, ты хорошо знаешь музыку.

Юла солидно кивнула. Женщина снова обернулась к компьютеру.

Юла честно и внимательно слушала: звучало и звучало «Болеро».

— А долго будет вступление идти? — по-умному спросила Юла.

Женщина вопросительно оглянулась на Юлу.

— Долго так будет?

— Так — до конца, — отрезала пожилая.

Юла засмеялась еще сквозь недавние слезы. Поднялась с земли. Пошла вперед.

Юла шла по дороге. Вернее, брела, убитая.

А день, как назло, был солнечный. Вдруг около нее затормозила машина. Опустилось стекло — за рулем сидел Ромка.

— Как вы быстро ушли... Давайте, я вас до метро подвезу.

— Спасибо, я пешком.

— На машине быстрее.

Юла посмотрела на улыбающееся Ромкино лицо и села в машину.

Юла сидела в наполненной ванне на корточках, только спина голая торчала. Держала перед собой помятые листки. Фамилии, фамилии... Закончив просматривать последнюю страницу, она бросила их на пол. Коротко набрав воздух, она опустила лицо в воду. Несколько секунд сидела неподвижно, потом подняла голову, по лицу стекала вода. И непонятно было, что это лицо выражает.

Глава седьмая. Белая

В Ртищеве день только-только начал клониться к вечеру, и дискотека в клубе была в самом разгаре. Окна нараспашку, оглушающая музыка. В зале толпились и толкались на потертом полу. Те парни, которые сидели на стульях ДК, не танцевали — они и здесь сидели на стульях, пили пиво, с хозяйским видом оглядывая танцующих.

Ромка стоял за пультом. Назвать этот пульт диджейским было бы роскошью — музыкальный центр, в который Ромка вставлял диски.

— А сейчас... — говорил Ромка в микрофон и был похож на самого себя на свадьбе. — А сейчас медленный танец для быстрых людей. И пусть светлый день за окном не убьет в вас интимного настроения. Поехали. Все приглашают всех.

Ромка поставил композицию, начались смелые и робкие обнимания. Ромка сдул со лба волосы и взглянул на девушку — он давно ее заметил, — она стояла у стены в белой юбке вокруг довольно крепких пухлых ног. Сейчас она смеялась, лениво отмахиваясь от парня, который пытался ее пригласить. Она была похожа на Юлу. Ромка загляделся на ноги, на смех и на белую юбку и не сразу обратил внимание, что парень со стульев пристально смотрит на Ромку. Ромка выдержал его взгляд и только потом сделал вид, что увлекся проводами.

Ромка нажимал кнопки — одну, вторую. Закрутились индикаторы на центре. Запустил следующий диск...

... Шел быстрый танец. Тук-тук — ритмично били в грудь басы. Все танцевали — не на жизнь, а на смерть. Мигала дешевая светомузыка. Девушка, что в белом платье, кружилась, разметая юбку вокруг ног. Ромка двигал в такт локтем возле музыкального центра и не спускал глаз с этой девушки. Пританцовывая, он спустился со сцены и пошел к ней. Парни это заметили. Самый главный — тот, что мерился с Ромкой взглядом, Свиридов, — сплюнул в сторону. Никто из парней не двинулся, они выжидали.

Ромка подхватил девушку сзади как раз в тот момент, когда она чуть не упала. Девушка рассмеялась.

— Давай потанцуй со мной, диджей!

Голос у нее был совсем не как у Юлы, хриплый и низкий.

Она взяла Ромку за руки. Ромка стал танцевать рядом с ней, не очень профессионально, но с шармом. Он обнял девушку за талию. Девушка улыбалась. Ромка раскрутил ее вокруг себя — на секунду, в рябом блеклом изображении крутанулась Юла, разметав пышную юбку. Но лицом к Ромке повернулась уже эта, в белом. Ромка облегченно заулыбался. И девушка улыбнулась в ответ.

— Это ты у Маркеловой квартиру снял?! — закричала девушка.

— Я!

Но девушка, видимо, не расслышала.

— Это ты у Маркеловой квартиру снял, диджей?!

— Я!

— Ничего не слышно — класс! — радостно крикнула девушка.

Ромка посмотрел на нее.

— Слушай, мне надо на место возвращаться! — прокричал он ей в ухо. — А ты дальше танцуй, хорошо?!

Ромку били только трое. Остальные стояли рядом. Белая юбка девушки металась на ступеньках клуба.

— Идиоты! Отвалите от него! Свиридов, отвали! Тебе мало, что ли, как в прошлом году! Чего вы пристали?

— Закрой рот, — сухо бросил Свиридов.

Девушка обиженно показала язык и ушла в клуб.

— Пойдем отойдем, — сказал один из парней. — Щас эта сука Тимоху позовет.

Ромку подняли на ноги. Как только он встал, — со всего размаха ударил Свиридова.

— Тварь.

Свиридов ответил ударом.

Вообще-то Ромка неплохо дрался, но парней было больше. И они не замедлили продолжить. Удар и удар.

— Валим. Тимоха! — бросил кто-то.

В двери клуба появилась Тимоха, Александра Тимофеевна, все с той же прической. Видно, ей доложили, и она всматривалась в сгущающуюся темноту. Свиридов оценил расстояние до Тимохи. Присел перед Ромкой на корточки.

— Тебе понятно? — спросил Свиридов.

Вопрос был риторическим. Друзья потянули Свиридова за куртку. Он еще раз несильно ударил Ромку, и парни побежали в околоклубную темноту. Ромка посмотрел им вслед. Сел на землю. Попробовал языком разбитую губу. Сквозь листья кустов видно было, как Тимоха, покружив возле клуба, ушла. И вдруг Ромка рассмеялся. Поморщился от боли. Сжал рукой разбитые губы. Но глаза продолжали смеяться. Ромка медленно, оттого что все тело ныло, откинулся спиной на железную оградку возле бордюра. Посмотрел вверх.

В салоне его машины негромко играла музыка. Юла — такая свежая — сидела рядом.

— Вы тоже надо мной смеетесь, да?

— Нет.

Ромка не выдержал и рассмеялся. Юла тоже невольно заулыбалась.

— Вот это я дура, — с чувством призналась она.

— Ты что, «Болеро» ни разу не слышала?

— Ни разу, — процедила Юла. — Дай сигарету.

— Не курю. И не люблю, когда девушки курят.

— Тогда останови.

— Покуришь, когда выйдешь. Ты лучше скажи, зачем музыкальным редактором шла?

— На работу устраиваться. Деньги нужны. Меня Борька привел. Где было место, туда и привел.

Они остановились на светофоре. Юла смотрела на спешащих через дорогу людей.

И собралась плакать.

— Э, ты чего... Э-э, — Ромка попытался изобразить нежность.

— Никуда меня не берут. Никуда. Я уже в сто мест ходила. Не могу устроиться.

Ромка задумчиво посмотрел сквозь лобовое стекло.

— Это временно. Меня тоже не брали.

Юла подняла на него глаза.

— Правда?

— Правда. Я здесь-то только месяц работаю. Думаешь, я в музыке разбираюсь? Да ни фига. Я вот что люблю.

И Ромка на полную мощность вывернул «Перцев».

Ромка глянул на Юлу, вдруг убавил музыку, наклонился к Юле, понюхал. Юла удивленно улыбнулась. Ромка вернулся к рулю.

— Все женщины делятся на тех, кто пахнет, и тех, кто нет, — пояснил Ромка.

— Воняют?

— Нет, пахнут. Очень мало женщин, которые пахнут женщиной.

Ромка помолчал, повернулся к Юле.

— Ты пахнешь.

Ромка улыбнулся — опять почти одними глазами. Кровь из губы еще сочилась. Ромка поднялся с земли и побрел от клуба.

Глава восьмая. От перемены мест

Юла сидела в небольшом кабинете. Офисный стол, стул. Перед ней — мужчина в мятом пиджаке, он задумчиво покручивался на стуле.

— Значит, опыта работы у вас нет никакого? — спросил он Юлу.

— Нет.

— В рекламных агентствах вы не работали?

— Нет.

— Высшего образования у вас нет?

— Нет.

— И вы хотите найти работу?

— Да.

— Нда... — Мужчина пригладил волосы на затылке. — И какую цель вы преследуете, устраиваясь на нашу работу?

— Честно? У меня деньги кончились, а мне надо уехать из вашего города.

— А чем вам Владивосток не нравится?

— Я человека ищу.

Мужик посмотрел на Юлу. Подумал.

— Ладно. Будете стоять в костюме матрешки перед входом в трактир.

Юла лишь на секунду сделала большие глаза, но тут же кивнула — в ее положении не выбирают. Мужчина достал из тумбочки листок, протянул Юле. Она прочитала вслух: «Заходите к нам в трактир и устройте русский пир».

Мужик кивнул и нажал кнопку вызова секретарши.

— Сейчас принесут эту зазывалку на китайском.

— На каком китайском?!

— На китайском китайском. Вы как

думали? Во Владивостоке китайцев почти столько же, сколько русских. Вы же не хотите, чтобы китайцы игнорировали наш трактир?

— Я китайского не знаю.

— Еще бы вы знали! Если б знали, вы бы тут не сидели... — Мужчина обернулся к вошедшей секретарше: — Принесли?

Секретарша протянула ему листок и ушла. А мужчина посмотрел на Юлу. И впервые попытался улыбнуться.

— Не волнуйтесь. Мы вам напишем русскими буквами, вы просто заучите, и всё. Будете говорить на двух языках.

Юла посмотрела с сомнением.

Ночью Юла сидела в своем номере над Достоевским. Горела настольная лампа. Юла дочитывала. И плакала. Рыдала. Она растирала глаза, смахивая слезы, чтобы не мешали читать. Перевернула последнюю страницу. Дуя губы от слез, пошла в ванную. На шкафу в номере висело зеркало. Проходя, Юла посмотрела в него. Остановилась. Она была в футболке — Ромкиной — артефакт, что остался после его отъезда.

Юла сидела в Ромкиной футболке на кухне и ела вареное яйцо. Протирая утренние глаза, на кухню вышел Ромка.

— Доброе утро, — сказала Юла.

— Доброе, — ответил Ромка.

Он стал набирать воду в чайник. Глянул на Юлу и довольно улыбнулся.

— Очень хорошо, — Ромка выключил воду. — Ты осталась у меня ночевать, и мы так и не переспали. — Он поставил и включил чайник.

— Мне это нравится.

— У тебя майонеза нет?

Юла встала и пошла к холодильнику.

Ромка заметил свою футболку. Помолчал. Вытер крышку чайника и не выдержал:

— Только вот почему ты в моей футболке ходишь, непонятно.

Юла не прореагировала, нашла старый майонез, с сомнением понюхала его.

— Мы с тобой не спали, а футболку ты мою с утра надела.

Юла молча вернулась за стол, выдавила майонез на яйцо.

— Ты меня слышишь? Ты хоть бы меня спросила. Надела мою футболку.

Юла обернулась.

— Тебе жалко? Могу снять. Могу вообще голой ходить.

Юла вдруг скинула футболку, бросила на стул — и, действительно, осталась в одних трусах. Ромка, оторопев, уставился на Юлу. А она продолжила есть яйцо. С майонезом.

Юла еще хлюпнула — и улыбнулась своему отражению в зеркале шкафа.

Трактир стоял на небольшой, уходящей вниз улице. У входа — цветная вывеска и искусственные цветы. Теперь там стояла еще и Юла в огромном костюме матрешки. Матрешка почему-то была совсем круглой и из нее торчали только лицо Юлы и нелепо худые руки по бокам. Лицо Юлы было размалевано подстать костюму, с двумя щедрыми красными кругами на щеках, но глаза оставались грустными. В руках Юла держала рекламки, но из-за широкого костюма раздавать их было неудобно, поэтому Юла просто ходила с ними, надеясь, что кто-нибудь возьмет. Странным голосом она вещала:

— Заходите к нам в трактир и устройте русский пир! — И, сделав паузу, неуверенно продолжала: — Хуон мань сьёнь ду чьё ван чоу!

Переваливаясь под круглой матрешкой, Юла ходила взад-вперед по улице.

— Заходите к нам в трактир и устройте русский пир! Хуон мань сьёнь ду чьё ван чоу!

Кто-то все-таки брал рекламки.

Глава девятая. От перемены мест

В Ртищеве была хорошая погода. Ромка шел от дома к магазину. Бровь была заклеена, на губах засохла болячка. На пути к магазину было футбольное поле, огороженное низким деревянным забором. Через поле путь был короче. Ромка через дырку в заборе зашел на поле и пошагал наискосок. Он уже почти дошел до следующей дырки между досок, когда увидел футбольный мяч. Ромка остановился, огляделся — вокруг никого. Подошел, посмотрел на мяч. Пнул его. Мяч отскочил от забора. И Ромка принял его. Снова кинул. Мяч снова отскочил, Ромка опять принял, поиграл сам с собой, сам себе отдал пас, кинул в воображаемые ворота... И через секунду он уже бегал, обрабатывая мяч, забрасывая его то в одну штрафную, то в другую.

А рядом за скамейками и кирпичами притаились парни — те, что избили Ромку, во главе со Свиридовым. Они восхищенно наблюдали за Ромкиной одиночной игрой.

— Крутой, — сказал Свиридов.

— Я тебе говорю, я его видел, — сказал один из парней, курчавый.

Они жадно ловили каждое Ромкино движение.

— Да, точно, он футболист, — снова сказал курчавый. — Сто пуд видел его.

И Розка говорит.

— А чё говорит? — спросил Свиридов.

— В Интернете про него нашла, понял?

Парни снова затихли. Слышались только отдаленные гулкие удары мяча.

— Может, он нас будет тренировать? — вдруг спросил Свиридов.

Парни посмотрели на Свиридова.

— Ну чё смотрите? В чемпионат области хотите выйти?

— Да чё, предложи, — сказал один.

— Не, не согласится, — ответил курчавый. — Сто пуд не согласится.

Ромка стоял на тропинке, что вела от футбольного поля к магазину. Парни сбились в кучу и перегородили ему дорогу. Вели разговор.

— Не, серьезно, давай, — солидно говорил Свиридов.

Ромка усмехнулся одними глазами, оглянулся на поле, посмотрел на парней, машинально потрогал заклеенную бровь. Свиридов заметил.

— Да ладно, хорош, ты чё. Ну, прости. Дурка в голову дала. Пьяные были. С кем не бывает? Тяпнулись, типа, познакомились. — Свиридов обернулся за поддержкой к парням. — Без обид.

— Я уже не играю, — отрезал Ромка.

— Да мы чё, играть? Тренировать зовем. Типа, надрессируешь, — Свиридов покрутился корпусом, как в боксе.

Ромка внимательно посмотрел на Свиридова.

— Только на одном условии.

Свиридов не успел спросить. В следующую секунду Ромка вдруг выбросил вперед руку и что есть силы ударил Свиридова. Тот пошатнулся. Парни за его спиной поддержали. Подняли. Свиридов потрогал разбитую губу, посмотрел на Ромку. Сплюнул.

Через час поле оживилось. Ромка со свистком. Парни разминались — бегали, смешно задирая колени. Свисток, остановились — наклоны. Свисток — Ромка кинул им мяч. Парни с гиканьем кинулись в игру.

— Давай! Следи за Свиридовым! Веди. Справа! Не играйте, рисуйте! — кричал им Ромка.

Глава десятая. Тарантаевка

Юла сидела над чашкой кофе. Чайной ложечкой Юла трогала пенку, и рисунки ее менялись: чьи-то следы, полумесяц; то появится рожица, то сердце, то слеза, а то на поверхность кофе выплывет ядерный гриб.

Юла сидела в частном доме. Старые

часы на стене. Скатерть, стол. В комнату вошла хозяйка — с банкой огурцов и сковородой картошки. Поставила перед Юлой.

— Спасибо, — Юла оторвалась от кофе.

На столе стояла и «турка», в которой варили кофе, — маленькая кастрюлька, почерневшая от огня.

— Ешь. Огурцы, кофе — в туалет забегаешься.

— Мария Алексеевна, скажите, у вас ведь маленький город? Приезжего человека сразу можно найти?

Мария Алексеевна готовила постель — взбивала высоченные подушки.

— Маленький — это верно. А уж найти — смотря какой приезжий. Вон в прошлом году к Филипповым Светкин ухажер приехал. Тайно. Так только через Борисова нашли.

— Через какого Борисова?

Мария Алексеевна помолчала. Заправила одеяло в чистый пододеяльник.

— Главный наш. Борисов.

— Губернатор?

— Да поглавнее.

Мария Алексеевна обернулась к Юле.

— Тарантаевка — городок маленький. Прямо скажем — деревня. От государства нам помощи никакой. Борисов тут почти все на свои деньги делает. Он дает, он берет. Но он, вообще-то, умный, Борисов. По радио в передаче рассказывал, что его любимые писатели Булгаков и Достоевский.

— Умный?

Мария Алексеевна подошла, завела часы.

— Мы привыкли. Говорят, к нему обращаются за помощью в моменты крайней нужды. Сама не знаю, Бог миловал. Кого отчаяние берет, идут к нему. Отец, мол, родной, помоги. Только платят потом.

— Чем?

— Чем могут. Не рассказывали, — Мария Алексеевна вдруг уставилась на Юлу с подозрением. — Да ты чего расспрашиваешь? Тебе что надо?

— Да так, любопытно. — Юла зевнула. — Спать хочу.

Юла встала, раскрыла сумку, протянула Марии Алексеевне пятьсот рублей. Мария Алексеевна посмотрела на купюру.

— Деньги вперед за все дни. Мало ли что.

Она стояла, непоколебима, как памятник. Юла залезла в сумку, вынула еще купюры, отдала хозяйке. И та ушла. Юла села на кровать, подложив руки под колени, попружинила, распробовав огромную перину. И легла.

Глава одиннадцатая. Розка

Был день. Парни только закончили играть в футбол. Ромка дал последние указания. Они попрощались, ударив руки, и Ромка вышел из дырки в заборе к скамье, на которой остались его сумка и куртка. Но теперь здесь еще сидела девушка. Та самая, за которой Ромка когда-то вышел из электрички, — Розка. На ней были все та же цветастая юбка, джинсовая куртка и шлепанцы. Вообще-то Розка работала продавщицей в магазине, но сейчас был обеденный перерыв, и она сидела, глядя на Ромку с женским вызовом. Ромка посмотрел на нее и предпочел сделать вид, что собирает сумку.

— Хорошо ты их дрессируешь, — сказала Розка. — Хоть окна теть Маше бить перестали.

Ромка промолчал. Браво застегнул сумку, закинул на плечо.

— Можно я тебя провожу? — спросила Розка.

Ромка посмотрел на нее.

— Обычно мальчики девочек провожают.

— Тогда ты меня проводи.

— Куда?

— До магазина, я там работаю.

Они пошли рядом. Розка загадочно улыбалась чему-то.

— А я тебя в Интернете нашла, — сказала она томно.

Ромка чуть удивился, промолчал.

— Роза, — представилась она.

Ромка кивнул. Розка кинула еще один загадочно зазывной взгляд.

— Ты помнишь, ты за мной шел, когда из электрички вышел? — спросила она.

— Помню, — ответил Ромка.

Подсобка магазина была завалена ящиками с товарами. Пыльно. Какие-то вещи, наваленные на кушетке. Ромка сидел в жестком кресле. А Розка напротив него, на стуле. Она смотрела на Ромку все так же загадочно и зазывно. Потом гибким движением достала из пачки сигарету. Ромка проследил за ней взглядом.

— Не против? — Розка вопросительно изогнула бровь.

— Не люблю, когда девушки курят.

Розка посмотрела на Ромку и прикурила. Затянулась. Улыбнулась. Потом быстро, но плавно, вынула ноги из шлепанцев и положила их Ромке на колени. Ромка промолчал. Посмотрел на голые ступни. Длинная цветастая юбка тяжело свисала с худых ног. Ромка чуть приподнял юбку, погладил Розкины щиколотки.

— Розка! — заорали из-за двери, из магазина.

— Иду! — крикнула продавщица в дверь и снова посмотрела на Ромку. — Нравится? — негромко спросила она.

Ромка не успел ответить, раздался грохот, а потом опять крикливый голос:

— Розка! Иди давай сюда! Ящики упали!

— Нравится, — тихо ответил Ромка.

Ромка смотрел. Потрогал косточки на лодыжках — хрупкие, прозрачные.

— Знаешь, у женщин есть такие браслеты, которые они на ноги надевают? Ты не носишь?

Розка пожала плечами.

— Не дарили.

— Мне нравится, когда женщина такие браслеты носит. Красиво.

Глава двенадцатая. В своей штрафной

Юла застегивала браслет вокруг щиколотки. Она была уже в вечернем платье, и браслет — это был последний штрих. Застегнула — и цепочка легко соскользнула вниз. Юла оглядела себя в зеркале. Надо сказать, Юла одевалась безвкусно. Ее платье никак нельзя было назвать элегантным. Но она, видимо, осталась довольна — как платьем и дурацкими туфлями на высоком каблуке, так и макияжем. Она была готова.

И вскоре сидела уже у стойки бара того заведения, где по заверениям Марии Алексеевны любил бывать Борисов. Юла пила чай и смотрела на отражение в многочисленных бутылках и зеркалах бара — в них был виден вход. Она напряглась, когда в бар вошел Борисов. В сопровождении охраны и высокой девушки.

Юла взяла приготовленную книгу Достоевского, которую все возила с собой и села, развернувшись в зал. Она делала вид, что читает. И даже водила глазами по строчкам, чтобы было натуральнее, но руки на обложке слегка дрожали, и спина была слишком прямая, и ноги как-то чересчур красиво перекинулись, приподняв подол платья.

— Достоевского любите? — Борисов стоял рядом.

Юла опустила книгу. Борисов ее изучал. И охрана за его спиной тоже изучала.

— Люблю, — ответила Юла.

Разговор был окончен. Борисов прошел к барной стойке, казалось, не обращая на Юлу никакого внимания. Юла продолжала пить чай.

Один из охранников отгородил их друг от друга, облокотившись на стойку.

— Как всегда, Сергей Алексеевич? — вежливо спросил бармен.

— Люблю так, по-простому, у барьера, — и Борисов выпил быстро поставленную перед ним запотевшую рюмку водки, закусил лимоном.

Отставил рюмку. Он и охранники — видно, по давно заведенному ритуалу — собрались вернуться к столику, где скучала высокая девушка и ждала официантка. Но Борисов неожиданно отстранил охранника.

— Ты что сегодня вечером делаешь? — спросил он Юлу.

— Тут сижу, — ответила она.

— Искупнуться не хочешь?

В предбаннике было хорошо. Деревянные стены, большой стеклянный стол, цветы, бар, гитара даже висела на стене — все как положено. А не как положено — в углу стояла огромная кровать, накрытая чистым свежим бельем. На эту кровать Юла и косилась, сидя за столом. Она была завернута в простыню — очень плотно завернута для такого случая — и пила апельсиновый сок. Борисов вошел в одну из дверей. Он был мокрый и тоже в простыне. Глянул на Юлу и сразу прошлепал босыми ногами к бару, достал две холодные бутылки пива. Сел рядом с Юлой за стол.

— Ну?

Борисов щелкнул пультом телевизора. Шел футбол. Борисов глотнул пива.

— Ну куда вот, а? — спросил Борисов игрока, который отдал по странной траектории пас в пустоту. — Борисов еще глотнул. — Освежает... Справа же пусто, давай!

Борисов подался вперед, был голевой момент.

Комментатор, повышая градус, сообщал фамилии футболистов, которым переходит мяч. Но гол не состоялся.

— Нет, выше ворот, — снизил градус комментатор.

Борисов снова откинулся на спинку скамьи. Перестав интересоваться футболом, посмотрел на Юлу. Прожевал орешки.

— Тело покажи.

— Что? — испугалась Юла.

— Простынь снимай, говорю.

Борисов потянул за край простыни, но Юла вскочила как ошпаренная. Растерявшись, обернулась к телевизору.

— Смотрите, Зырянов гол забил, — сказала она слабо.

Борисов бросил взгляд в телевизор. Действительно, Зырянов забил гол.

— Зырянов молодец, — ответил Борисов. — А ты нет. Ты чё, футбол пришла смотреть? Давай.

Борисов махнул рукой, показав, что надо снимать простыню. А сам стал смотреть повтор гола. Юла натянула простыню повыше и тоже стала смотреть в телевизор под бодрые комментарии. Сглотнула. Она смотрела со страхом и надеждой... Но когда она отвела глаза от экрана, то встретила взгляд Борисова.

— Ты чего, в самом деле?

Борисов вместе с пивом встал и подошел к кровати.

Юла стояла с мукой в глазах. Борисов посмотрел на часы.

— У тебя есть полчаса, чтобы оправдать свое присутствие. Давай, развлекай.

— Хотите, песню вам спою— Да мы чё, играть? Тренировать зовем. Типа, надрессируешь, — Свиридов покрутился корпусом, как в боксе.— Мы привыкли. Говорят, к нему обращаются за помощью в моменты крайней нужды. Сама не знаю, Бог миловал. Кого отчаяние берет, идут к нему. Отец, мол, родной, помоги. Только платят потом./p? — в отчаянии сказала Юла и сняла со стены гитару.

— Тут кружок другой самодеятельности, Юля, — усмехнулся Борисов.

Юла старалась все делать быстро, только бы не идти к кровати. Крик утопающего — так это выглядело.

Юла тронула струны, начала петь романс, но голос тут же сорвался, и аккорд она не тот взяла. У Юлы в глазах стояли слезы.

— Нет, чего-то не получается. Сейчас, я лучше другое. Надо звук выключить.

Она нажала кнопку на пульте — выключила телевизор. Снова начала петь: «Я тебя не предам, как бы ты ни просил, не держи за рукав, мне хватило бы сил»... Вряд ли она пела Борисову. Она пела для Ромки. Голос у Юлы был не очень сильный, но каждое слово пробивало деревянные стены предбанника. Юла пела, как в последний раз.

Когда Юла закончила, Борисов сидел, положив голову на руки. Юла замолчала, ссутулившись над гитарой и опустив руки. Сейчас надо вставать, да? Борисов поднял голову. В глазах его стояли слезы... А почему же, спрашивается, Борисов не может расплакаться над проникновенной песней? Пауза. Юла сутулилась над гитарой.

— Так ты сюда не трахаться, что ли, пришла? — спросил Борисов.

— Нет, — Юла продолжала сидеть. — Я вообще-то хотела вас попросить помочь мне человека одного найти в Тарантаевке.

Борисов встал, накинул рубашку. Потянул шею в воротничке.

— Кого?

— Мужа.

Борисов обернулся, посмотрел на Юлу.

— Помогу.

Был поздний вечер. Юла сидела на крыльце дома Марии Алексеевны. Два фонаря над забором освещали заброшенную ее фигуру. Юла смотрела перед собой. Калитка, улица...

— Господи, помоги мне, — вдруг стыдливо прошептала Юла и закрыла лицо руками.

Она опустила руки на колени, выдохнула. Достала из кармана сигареты. И зажигалку — ту самую, что никак не работала. Она безнадежно щелкнула — но неожиданно появился огонек. Юла прикурила и выпустила дым. Она смотрела вперед. Но видела там совсем не калитку и не улицу.

Юла сидела в ванной на полу. Ромка стоял по другую сторону двери в коридоре. Скандал уже был в разгаре.

Ромка говорил из-за двери:

— Да не надоело тебе все время об одном и том же говорить!

— Да потому что мы говорим ни о чем! — прокричала Юла.

— Да на хрен ты тогда со мной разговариваешь, раз ни о чем? — зло ответил Ромка.

— Ну вот и всё.

— Ну вот и всё.

Пауза. Ромка сел на пол в коридоре у двери. Не выдержал.

— Меня достало уже. Когда ты, блин, начинаешь что-нибудь предъявлять, мы должны сидеть и это разбирать, как на допросе у психоаналитика. А когда я тебя что-нибудь спрашиваю, ты дверью хлопаешь, и всё, блин, — сразу ни о чем.

— А о чем? Ну, о чем?

— Так сделай, чтоб было о чем, блин, — завелся Ромка. — Ты хоть что-нибудь сделала? Хоть пальцем своим пошевелила?

— Сделала!

— Сделала?

— Сделала, да!

— Да.

— Да! Я как раз сделала! А ты сделал что-нибудь? Ты мне надоел уже, повторять про самопожертвование. «Любовь — это самопожертвование», — покривлялась Юла, цитируя Ромку. — Ты чем пожертвовал?

— Да ты много жертвуешь! Зажертвовалась уже!

Юла, разозлившись, со всей дури стукнула кулаком в дверь.

Юла открыла глаза. Последний раз затянулась и со всей силы швырнула окурок куда подальше в темноту.

Утром Юла, уже одетая, выходила из дома. Мария Алексеевна жарила картошку.

— Ты куда? Я завтрак готовлю!

Мария Алексеевна уже попривыкла к Юле и была дружелюбной.

— Спасибо, — Юла улыбнулась. — Я не хочу. Схожу куда-нибудь. Куда у вас можно сходить?

— Вечером в дискотеку можно. В театр, — Мария Алексеевна лихо переворачивала ломтики поджаренной картошки. — С утра разве что в Музей памяти города. Да там скучно.

Юла стояла в длинном коридоре. Старые мраморные подоконники и давно не мытые рамы. По стенам висели обтянутые полиэтиленом стенды. На них фотографии с разными событиями в городе.

В коридоре было светло и очень пусто. Скрип мелкой пыли под Юлькиными ногами разносился эхом. Юла, не останавливаясь и не торопясь, прошла мимо стендов с фото-графиями почетных граждан, пожаров, детских танцев, новогодней елки с малышами... Она собралась свернуть, когда увидела в конце коридора табличку с надписью «Спортивный уголок». Подошла. Висели фотографии разных спортсменов, в основном — любителей, марафонцев. «Спорт издревле почитался в Тарантаевке священным». Почти у самого окна было несколько стендов с футбольными фотографиями. Юла с замиранием сердца пробежала снимки глазами... И увидела, что, аж, кольнуло под языком... Ромка — совсем молодой — гнал мяч по полю. Взмыленный, с нелепым, напряженным, увлеченным выражением лица. Юла прочитала подпись: «Матч юношеских сборных прошел в Тарантаевке в 2000 году». Юла стала смотреть остальные фотографии. Вот Ромка дает интервью в местную газету, улыбается, гордится. Ромка на поле после забитого гола — натягивает футболку на голову. Общая фотография — лесенка футболистов, Ромка снова улыбается, хотя его почти не видно. Ромка еще с одним парнем держит мяч на двоих. Юла, не отрываясь, смотрела на эти фотографии, как загипнотизированная, — отрывки эмоций, куски жизни. И вздрогнула, когда за спиной загремели ведра.

— Молоденькие были, как ты...

Юла обернулась. Сзади уборщица выносила ведра, швабру и тряпки из подсобки. Уборщица была необъятно широких размеров. В синем халате. Но говорила каким-то мелким, как бисер, голосом. Она поставила одно ведро в другое.

— Приезжали к нам. Молоденькие такие. Как сейчас вижу. Все шутили надо мной: «Баб Тось, иди в воротах постой, мяч не пропустим». — Уборщица наклонила широкие бедра и опустила тряпку в ведра. Как у них теперь жизнь сложилась? Один там, шибко его все хвалили. Может, он уже в каком-нибудь Голливуде, кто знает? — Она сняла со швабры мусор. — Мой вон внук тоже теперь футболом этим бредит. Уезжать собрался. Да я говорю — пусть. — Уборщица подняла ведра. — Спортсмены деньги большие получают. Может, чё выйдет путное... Ребятишек-то, — она кивнула на фотографии, — поди, по телевизору показывают. Хотя кто его теперь знает, как у них что...

Уборщица с ведрами пошла дальше по коридору. Юла посмотрела ей вслед и невольно перевела взгляд на фотографию Ромки.

Юла сидела в снимаемой у Марии Алексеевны комнате. Она спешно вытаскивала из кошелька ненужные визитки, бонус-карты, карты скидок... Вот наконец из специального кармашка вывалила свои фотографии. У нее было всего несколько: она маленькая на детском утреннике читает стих — такая восторженная, в костюме; она с мамой и папой, хмурая, с цветами; она уже взрослая, с братом — поджала губы, смотрит в сторону; они с Ромкой — случайно пойманный момент — сидят в кафе, едят мороженое. Юла разложила фотографии на пышных перинах кровати. Разные куски жизни.

В комнату заглянула Мария Алексеевна.

— Пойдем. Картошки поешь.

Глава тринадцатая. В чужой штрафной

В Ромкиной квартире был накрыт стол. За столом сидели Ромка, парни вместе со Свиридовым, девчонки. У Ромки на коленях сидела соседка. Пили. Пили, смеялись. Свиридов встал с наполненной рюмкой.

— Внимание. Хочу выпить за Ромео. Что он приехал в наш мухосранск. Что тренирует... И что он мочит нормально.

— Зачет, — сказала соседка.

Все выпили. Снова разговоры, гвалт. Соседка склонила голову к Ромке на плечо и зашептала в ухо:

— Почему мы с тобой еще не спали?

Хочешь? Пойдем сейчас. У меня по гороскопу хороший секс до девяти вечера. Уже полдевятого.

Ромка улыбнулся. Отстранил соседку, встал. Вышел.

Он стоял на лестничной площадке, опустив голову вниз, смотрел сквозь перила.

Разговоры, смех... Это был московский клуб. Ромка сидел вместе с другом и был пьян. Он держал в руках оливки и кидал их, пытаясь попасть в рюмку на столе. Рюмка была перевернута вверх дном. И оливки отскакивали от стеклянного дна. Друг наблюдал за этим с философским видом.

— Рюмку переверни. Может, проще будет.

Ромка озадаченно поджал губы — действительно, как-то не подумал. Он перевернул рюмку.

— Ромео, мне кажется, ты достиг поставленной цели, — друг был явно трезвее. — Ты хотел напиться. Ты напился. Когда мужчина добивается поставленной цели, это хорошо.

Ромка показал рукой на рюмку — мол, еще налей. Друг налил.

— Господь Бог офигеет, когда узнает, из-за чего мы убиваемся. Ты поругался с Юлой. Чувак, это вселенская катастрофа. Но относись к ней проще.

Ромка помахал рукой, чтобы друг не приставал, выпил, вытер рот.

— Я ее люблю, — сказал Ромка буднично.

Ромка поставил пустую рюмку, прицелился — бросил оливку. Оливка отскочила

в сторону.

— Видишь, все равно не попадаю, — показал Ромка.

— Ромка! Старцев? — раздался вдруг рядом женский голос.

Ромка с другом обернулись. Около столика стояла худенькая некрасивая девушка.

И, улыбаясь, смотрела на Ромку.

— Ты не узнаешь? Катя Малафеева.

Я тебя в «Одноклассниках» нашла, на сайте.

Ромка соображал.

— Катя! Помню. Привет. Я тебя не узнал. Садись, садись. Садись, давай.

Катя присела. Друг засуетился.

— Напиток всегда на выбор дамы. Чем будете водку запивать — кока-колой или соком?

Катя неприятно рассмеялась. Друг стал ей наливать. Ромка смотрел на Катю. Смотрел. Потом глянул вниз, на скатерть. Потом вдруг встал.

— Слушайте, вы извините, мне пора, — сказал он.

Друг удивленно глянул на него.

— Пора, пора. Я там забыл, там, это... Дела... Срочно... Что-то так... Вы тут пейте там, ешьте. Не стесняйтесь. А я пошел, да? Ну пока. Спасибо.

Ромка положил на стол купюру, отдал под козырек и вышел из-за стола.

Свиридов танцевал с соседкой, парни о чем-то балагурили. Ромка налил себе и выпил.

Глава четырнадцатая. Ртищево

Была поздняя осень. Вечер. Юла в свитере и легкой куртке ехала в электричке. Было холодно. Она вытянула рукава, чтобы ладони не мерзли, и смотрела в окно. Вагон был почти пустой. Напротив нее сидел мужик. Он был еще не старый, но выглядел неопределенно. В засаленной куртке, вечно «датый». Он разговаривал сам с собой и с Юлой одновременно.

— Я говорю: жизнь проходит. А они: «нет, нет». Я им говорю: жизнь проходит!

Новая остановка. Кто-то выходил, кто-то входил.

— Ты видела рекламу минералки, щас висит везде? — обратился мужик к Юле. — Рекламу минералки видела? Там написано — вот так, на весь плакат — жизнь дается один раз, живите. Ты поняла, да? Как будто просто реклама минералки — живите, мол, минералку нашу пейте. Но ты поняла смысл, да? — Мужик гордился, что разгадал подтекст рекламы. — Один раз живите. — Мужик поднял кривой указательный палец. — Один.

По вагону пошел мальчишка с гармошкой и целлофановым мешком для денег. Он играл «Антошка, Антошка, пойдем копать картошку». Юла посмотрела на его лицо. Мальчишка сметливо оглядывал пассажиров, прикидывая, кто сколько может дать. На секунду они встретились взглядами — Юла и этот мальчишка, — но он тут же пошел дальше. Около дверей гармошка его замолчала. Юла обернулась — мальчишка пошел в другой вагон.

— Жалко, денег нет, я бы дал, — сказал мужик.

Он тронул Юлу за коленку.

— Я вот чё...

Юла отодвинулась и надела капюшон.

Ей было неприятно. Невыносимый голос мужика и стук колес.

— Я вот сдохну скоро. А как жил? — Мужик горько махнул рукой. — Пил. Как дурак. С сорока лет ни разу трезвым не был. Все пропил. — Мужик чуть не расплакался.

Электричка подъезжала к станции. Мужик навязчиво придвинулся ближе к Юле. Вдруг вскинулся:

— Осуждаешь, да? Думаешь, пьяница он? А ты думаешь, чё, легко? Легко, думаешь, с жизнью вот так — один на один?

Я тебе скажу. Жизнь — она вся из таких — «пш». — Мужик метнул рукой, изображая мгновение. — «Пш», поняла? Один «пш», второй... «Пш», «пш». И всё, кирдык. Надо этот «пш» уметь видеть. — Мужик посмотрел на Юлу. — И знаешь, в чем разница? Я не хочу эти «пш» видеть, а ты не умеешь. Чего капюшон надела?

Электричка затормозила. «Ртищево» — растянулось над будкой. Надпись освещали неровные фонари. Электричка стояла.

Мужик тронул Юлу за коленку.

— Все боятся, — заговорил он близко, — все за «пш» хватаются. Боятся, что больше «пш» не будет. Или боятся, что следующий «пш» будет хуже. Все хотят ухватиться — и так с одним «пш» всю жизнь. Поняла?

Юла вдруг вскочила и выбежала в тамбур. Соскочила в открытые двери в последний момент. Они захлопнулись. Электричка медленно стала трогаться. Юла дернулась за ней, только сейчас поняв, что забыла на верхней полке чемодан. Но электричка набирала ход.

На станции было противно. Старая будка, окошечко кассы, в которое давно никто не стучал. Было совсем темно. Юла проводила взглядом мелькающие все быстрей окна электрички и пошла вперед. Зашла в будку. На прогнивших лавочках лежали картонки. Юла пощупала лавки. Потом легла. Сначала оставив ноги на земле. Но через секунду положила на лавочку и ноги, подложила под голову сумку и закрыла глаза.

Ромка щелкнул выключателем и закрыл дверь. Он только вернулся из клуба. Юла стояла в коридоре в одном белом носке. Второй она держала в руках. Ромка начал раздеваться.

— Ты где был так поздно? — Юла говорила спокойно, уже перегорев.

— Да, с друзьями пили, — Ромка повесил куртку. — А ты чего в одном носке?

Ромка разулся.

— Мир тебе хотела объявить, — Юла помахала белым носком над головой, как флагом. — Помириться с тобой хотела.

Ромка чмокнул Юлу в щеку, пошел в комнату.

— Я тебя вообще-то ждала.

Юла осталась в коридоре.

— Да, извини. С друзьями сидели в баре. Полно народу. Знаешь, кого встретили? — специально спросил Ромка. — Катьку. Одноклассницу бывшую, еще до спортивной школы. Толстая была такая, а сейчас прям постройнела. Весело так было, заболтались чего-то, засиделись.

Слышно было, как скрипнула в комнате кровать. Юла прошла на кухню. На столе стоял торт, который Ромка так и не увидел. И бутылка шампанского.

— Я с ног валюсь! Пойдем спать? — крикнул Ромка.

Юла помолчала.

— Идешь? — крикнул Ромка.

— Я не хочу.

Юла посмотрела на торт, потом встала, взяла его и ляпнула со всей силы в раковину.

Была совсем поздняя ночь. Кровать у Ромки в комнате была расстелена, но он не спал. Сидел в кресле, поджав ноги. Его трясло — то ли с похмелья, то ли от страха. Тускло светило окно. Ромка огляделся — вокруг была темнота. Все вещи в комнате выглядели как-то странно — как развалины.

Ромка встал, подошел к стене и включил свет. Сразу зажмурился от яркости.

И сразу потушил свет.

Ромка щурился от яркого света в ванной. Юла сидела на полу, в ванну набиралась вода. Ромка заглянул за край ванны.

— Ты чё делаешь?

Ромка разглядел собственные фотографии, частью уже съеденные порошком. Ромка обалдел. Постоял. Вынул пару фотографий, на которых уже непонятно было, что изображено. Юла посмотрела на Ромку снизу вверх.

— Мне еще тогда надо было с утра уйти. И футболку твою не брать.

— И футболку не брать, — повторил

Ромка.

Он бросил фотографии обратно в воду.

— СВЗ, — сказал Ромка и вышел из ванной.

В комнате громко врубил «Перцев» на центре. Вошла Юла с несколькими спасенными фотографиями. Кинулась к Ромке.

— Блин, Ромка, прости. Дура я, — Юла заплакала. — Ну дура. Прости, Ром.

Юла стала обнимать Ромку. Он похлопал ее по плечу.

— Все хорошо, — сказал он спокойно.

Ромка снова включил свет. Он по-прежнему стоял у стены, тяжело прижимался к ней лбом. Ему было плохо. То ли от выпитой накануне водки, то ли от воспоминаний. Стал глубже дышать, чтобы не тошнило. Провел рукой по горлу. Обернулся, оглядел комнату. Постоял, пытаясь успокоиться. Потом опять выключил свет и вернулся к креслу. Сел.

Он сидел, как будто ждал непонятно чего. Темнота. Он стал дышать все чаще, чаще... — и вдруг его вырвало.

... Утро выдалось в Ртищеве теплое. Светило позднее солнце. И ничем Ртищево не изменилось с Ромкиного приезда. Только бабки возле магазина были одеты теплее.

Юла в магазине покупала еду на оставшиеся деньги. За прилавком стояла продавщица Розка — в той же джинсовой куртке. Только теперь под ней была теплая кофта.

— И грамм триста карамелек, пожалуйста, — сказала Юла.

Розка взвесила, а Юла отсчитала деньги.

— Пожалуйста, — Розка протянула пакет.

— Спасибо.

Розка посмотрела на Юлу — так она смотрела на всех неместных.

— Проездом или приехали к кому? — поинтересовалась Розка.

— Мгм, — неопределенно ответила Юла, забирая пакет.

Жуя хлеб, Юла вышла на улицу. Остановилась. Бабки ее оглядели.

— Рыба сушеная, три штуки — пятнадцать рублей, — робко предложила самая смелая.

— Нет, спасибо.

Юла пошла дальше.

Вечером в Ртищеве была дискотека. Из окон старого ДК мерцала и звучала светомузыка. Юла стояла возле дерева недалеко от входа и дула в кулаки, пытаясь согреться.

— Замерзла?

Голос рядом прозвучал неожиданно.

Это подошел один из парней Свиридова — курчавый.

— Мгм, — кивнула Юла.

— Не местная?

— Нет, — Юла улыбнулась. — Тут поезд на Москву только рано утром. Жду.

— Да ты зайди, погрейся.

Курчавый по-доброму кивнул на ДК.

В зале было намного теплее. Курчавый кивнул Юле.

— Стой здесь. Сейчас разогрев принесу.

Он улыбнулся и оставил ее, уйдя к парням. Юла встала около стены. Вокруг танцевали. Юла скользнула взглядом по фигурам — руки, ноги, платья, спортивные штаны...

И вдруг она замерла... На сцене стоял Ромка. Юла даже отмахнулась, не поверив. Ромка, пританцовывая, что-то крутил. Казалось, что Юла сейчас бросится вперед. Музыка вдруг замолчала. Танцующие загудели.

— Ла-ла, — допел Ромка в микрофон. — Маленькая техническая неполадка. Уно моменто. Не остывайте.

И он нырнул в провода.

Юла стояла на месте, как прикованная. Оглянулась. Все ждали. Юла сделала шаг вперед. Но потом обессиленно прислонилась к стене. Музыка заиграла снова — и ей вторил дружный радостный возглас толпы...

... Курчавый вернулся с бутылкой и двумя стаканчиками. Но Юлы у стенки не было.

Ночью Ромка пришел домой. Зашел в квартиру, запер дверь. Швырнул сумку на пол. Очень хотелось пить — он налил себе воды, жадно выпил. В дверь позвонили. Ромка глянул на часы. Поставил стакан на подоконник, открыл холодильник, достал сосиску.

В дверь снова позвонили. Ромка откусил и стал жевать. Снова звонок, настойчивый. Ромка с сосиской пошел открывать. Повернулся замок, распахнулась дверь. На пороге стояла Юла...

Они молча смотрели друг на друга через порог. Ромка нелепо дожевывал.

— Ну и бардак у тебя...

Юла вошла в квартиру мимо Ромкиной руки. Прошла в комнату. Села на подоконник. Несколько вызывающе вынула сигарету — последняя. Закурила. Оглядела квартиру.

Ноутбук на столе, недопитые чашки, смятая простыня, коробка из-под презервативов — пустая, «музыка ветра» уже подвешена на люстре, даже портрет Че около окна. Наконец она остановила взгляд на Ромке. Тот стоял на пороге комнаты.

— Чай будешь? — спросил Ромка.

— Только чашки сполосни.

Ромка принес чай, поставил. Юлькина рука лежала на тумбочке. Ромка посмотрел на руку. Взял в свою. Юла не сопротивлялась. Ромка перебрал пальцы, потом наклонился, поцеловал один. Потом второй. Юла не обняла — а просто положила руку ему на шею. Они стали целовать друг друга — без страсти, осторожно, мелко, словно оставляя следы в лабиринте, по которым можно будет потом вернуться назад. В плечо, в руку, в губы, в веки. Так, целуя, и легли на кровать. Ромка прижал Юлу, посмотрел на нее сверху вниз, провел рукой — все было на месте: ножной браслет, дешевые сережки, немного размазанная тушь под глазами, светлая челка. Ромка перевернулся на спину и потянул Юлу за собой. Теперь уже Юла смотрела на Ромку сверху вниз — на его лицо, последнее время виденное только в воспоминаниях.

... Утро колыхало занавески. Форточка была открыта. Ромка спал. Юла копалась в своей сумке. Достала зубную щетку. Прошла в ванную. Открыла железный кран. Трубы глухо заурчали, но вода не текла. Юла вздохнула. Завинтила кран обратно.

На кухне стояли чашки, валялись упаковки от быстрой еды... На подоконнике Юла нашла бутылку минеральной воды. Юла взяла бутылку и вернулась в ванную. Выдавила пасту на щетку, открыла крышку бутылки. «Пш» — раздался типичный звук открываемой бутылки... Юла замерла, посмотрела на бутылку — вчера, в электричке, тот мужик — «пш»... — такой же звук. Думая о звуке, Юла стала чистить зубы, глядя на себя в зеркало. Отхлебнула от бутылки, прополоскала и выплюнула. Посмотрела в раковину.

Юла сидела напротив кровати. Смотрела на Ромку. Смотрела. Потом встала, надела куртку. Взяла сумку и пошла к двери. Вышла.

Как только хлопнула дверь, Ромка открыл глаза. Сглотнул. Полежал так немного. Повернул голову.

Юла шла прочь от подъезда. Тихий ветер. Пустота. Так рано никого еще не было. Сумка на плече. Вдруг сзади раздался крик: «Юля!» Юла вздрогнула и обернулась. Ромка бежал в наспех наброшенной куртке. Юла смотрела, как Ромка, приближаясь, все увеличивается в размерах, пока не стал выше нее на положенные семь сантиметров. Ромка почти не запыхался. Пауза.

— Ты паспорт забыла.

Ромка протянул Юле паспорт.

Она взялась за красную обложку — и на секунду этот паспорт связал их — они держались за оба его конца. А потом паспорт остался у Юлы в руке. Она спрятала его в сумку.

— Спасибо.

Они стояли еще рядом, зная, что никогда не будут вместе. Они улыбнулись друг другу. И, успокоенные, разошлись в разные стороны, даже не оборачиваясь, — продолжать жить.

Анастасия Пальчикова — кинодраматург. Окончила ВГИК (2008, мастерская Н. Рязанцевой, В. Антоновой). Публиковалась в «Искусстве кино». «Один на один» — дипломный сценарий.

pЕй было неприятно. Невыносимый голос мужика и стук колес.