Отравление адреналином. Документалист на «фабрике грез»

БЕСЕДУ ВЕДЕТ ДМИТРИЙ ТРОЯНОВСКИЙ

Александр Роднянский

Дмитрий Трояновский. Александр Ефимович, вас называют «кинематографистом в четвертом поколении». Не могли бы вы это расшифровать?

Александр Роднянский. Я родился на территории Украинской киностудии хроникально-документальных фильмов. Там стоял наш дом. На этой студии работала вся моя семья. Мой отец — главным инженером, дед — сценаристом, редактором и главным редактором. Ему еще довелось участвовать и в создании киностудии «Молдова-филм». Мама была критиком и киноведом, одним из организаторов Украинского отделения Бюро пропаганды киноискусства, а после распада СССР стала продюсером. Бабушка по материнской линии была актрисой немого кино. Ее отец, мой прадед, еще до революции пытался производить фильмы. Судьба сложилась так, что мои предки обосновались в Киеве. И в кино.

Д. Трояновский. Не скучаете ли вы по Киеву?

А. Роднянский. Наверное, нет, тем более что я бываю там довольно часто. Киев замечательный город, если ты не связан с ним деловыми и профессиональными обязательствами. У меня есть тоска не по сегодняшнему Киеву, а по Киеву, которого нет. Это, вероятно, и есть то, что обычно называется ностальгией. Города, который я считал своим, для меня сегодня нет. Возможно, это брюзжание, но там уже нет людей, благодаря которым складывалась его атмосфера. Я по тому городу скучаю, а не по нынешнему, с его бурлящей политической жизнью.

Д. Трояновский. Насколько я знаю, одним из ваших первых проектов как телевизионного продюсера был фильм о вашем учителе Феликсе Соболеве.

А. Роднянский. Соболев был совершенно удивительной личностью. Он был меньше всего похож на классического преподавателя — не расположен к мягкому, вдумчивому, толерантному отношению к ученикам. Это был очень яркий действующий режиссер, безоговорочный лидер студии «Киевнаучфильм». Ненавидимый, как это часто бывает, периферийной частью коллег, которые считали, что он несправедливо стяжал все привилегии и заслонил остальных своей известностью. Соболев жил сложной жизнью. Одиночка. Его друзьями были только члены его группы и немногие ученики, которые могли стать таковыми только в том случае, если относились к профессии режиссера так же, как он сам. Дискомфортно живущий, предельно взыскательный, страдающий из-за несоответствия реальности придуманному им образу идеального художника, он был абсолютно нетерпим как преподаватель: мог ругаться, даже обзывать учеников. Актер по первому образованию, владеющий механизмом мгновенного самозавода, до пены на губах он мог ругать чуть ли не матом пятерых несчастных студентов, которые в результате длительных отборов попадали в его мастерскую.

Но те, кто выдержал первые два-три года, становились частью того круга, от которого всем остальным очень хотелось услышать одобрение или, по крайней мере, не услышать чего-либо отрицательного. Теперь уже они, «соболевские ученики», определяли, сделано ли на студии что-то стоящее или нет.

Тем, кто испытал на себе созданную Соболевым систему критериев и выдержал ее, все остальное было легко. Я, по крайней мере, уже ничего не боялся, после того как двадцать-тридцать раз переписывал сценарий «трехминутки», почти столько же — переснимал примитивнейшие по своей задаче репортажи, которые на других курсах принимали с ходу. А мы на полном серьезе экранизировали чуть ли не телефонную книгу, или нас заставляли делать пять одинаковых репортажей про парикмахера, и сразу становилось ясно — кто есть кто как режиссер. Главное, чтобы все были в равных условиях. Нас заставляли писать сценарии, построенные исключительно на шумах, на цветовых сочетаниях, на деталях костюма.

Это было удивительно для студентов других мастерских, но еще более удивительным был сам наш учитель. Не просто действующий, а не отставной, как многие педагоги, режиссер, но и абсолютный лидер своего поколения, создатель собственного кинематографа и уникальной творческой манеры. Он покорил огромную аудиторию захватывающими и глубокими по смыслу историями, сделанными на том материале, который до него большинству зрителей, включая и самых образованных, был неинтересен. Как истинный шестидесятник, он уверовал в науку, воспринимал ее как новый храм, построив который, люди придут к процветанию. Умный и склонный к рефлексии, несмотря на свою Феликс Соболев крайнюю эмоциональность, он к 70-м годам разочаровался в науке. И тогда появились его великие фильмы о психологии и, в частности, о природе конформизма.

Он один из первых заметил, что научно-технический прогресс не делает человека лучше, свободнее, а, напротив, предоставляет массу возможностей для манипулирования человеческим сознанием. Позже он разочаровался и в психологии.

Александр Роднянский

Обратился к истории и антропологии, попытался понять, что же сделало человека человеком. Тогда появился один из его главных и наиболее пострадавших от цензуры фильмов, который по замыслу должен был называться «У истоков человечности», а вышел в прокат под названием «У истоков человечества».

Вот к какому режиссеру и учителю мне повезло попасть. Это был совершенно особый и, как я сейчас понимаю, очень одинокий человек. Умер он очень неожиданно и трагично, когда стоял на пороге компромисса. Он жил, постоянно сопротивляясь давлению власти, а в какой-то момент должен был как режиссер сделать то, чему он уже был не в силах сопротивляться. А жить дальше на глубоком внутреннем разрыве его человеческая природа ему не позволила.

Соболев преподавал единственный предмет — свой собственный творческий метод и собственную жизнь... Больше ничему он нас не учил, но и это было очень много для тех, кто способен учиться. Из пятерых моих однокурсников реально завершили образование трое, а в профессии осталось и того меньше. Многие из тех, кто учился у Соболева, затем прошли школу его ассистентства и стали крупными режиссерами, поработав в его команде пять-десять лет. И это была намного более серьезная школа, чем киноинститут. Я пытался сочетать работу и учебу, был ассистентом на нескольких последних соболевских фильмах: «Дерзайте, вы талантливы», «Когда исчезают барьеры» и на его самом последнем проекте, который он не успел завершить. Когда я поступил на первый курс, он как раз заканчивал «У истоков человечества», и мы пошли на студию смотреть фильм. Я знал, кто такой Соболев, но все равно испытал настоящее потрясение. Хорошо помню, как еще в первом классе нас повели на его фильм «Язык животных», и это оказалось одним из моих самых сильных кинематографических впечатлений. Причем оно во мне осталось навсегда и, возможно, предопределило выбор профессии — режиссер неигрового кино. Да и Соболева в качестве педагога. Безусловно, я и сам интересовался всем, что имело отношение к научному познанию, но трактовка науки, предложенная Соболевым, была особой. Именно он заставил миллионы людей прийти в кинотеатры на научные фильмы. Ни до, ни после него это не удавалось никому. Он рассказывал о науке и природе так, что к концу фильма тайн оказывалось больше, чем перед его началом. Он умел создавать атмосферу поиска истины, пробуждая в каждом зрителе свойственный нашей природе фундаментальный инстинкт познания. В общем, это был необыкновенный человек. Кстати, в телевизионном фильме, который вы упомянули, девять серий...

Феликс Соболев

Д. Трояновский. А когда вы стали режиссером, чем руководствовались при выборе тем и персонажей для ваших фильмов?

А. Роднянский. Документальное кино — это определенный способ выяснения отношений с самим собой, поэтому я выбирал героев, позволяющих через них понять самого себя. Я никогда не верил, что в документальном кино можно полностью раскрыть того человека, которого снимаешь. Считаю, что на самом деле мы можем получить только то, что от него в данный момент хотим. Но это не будет полный объем его личности, который раскрывается только при длительном знакомстве, когда мы видим отношения героя с семьей, друзьями, партнерами по работе. Поэтому для меня мои персонажи были всего лишь частью исследования какой-либо важной темы. Я выбирал ее, а затем интегрировал в нее нужные мне персонажи, не зная их достаточно глубоко. Допустим, мне нужна была семья беженцев, желательно с территории военного конфликта, переехавшая в Чернобыльскую зону. Я не знал эту семью — встретил ее случайно. Есть документалисты, которые увлекаются какой-то одной историей, заражаются ею и снимают серьезное и глубокое кино. Мне же всегда была близка многолинейная полифоническая драматургия. И героев я выбирал соответственно. Все они, к сожалению, — предмет нашего виртуального насилия. Я имею в виду режиссеров неигрового кино.

Д. Трояновский. Остались ли у вас нереализованные режиссерские замыслы?

А. Роднянский. Да, море, много больше, чем реализованных. Все, связанное с кино, закончилось давным-давно и в один момент. Некоторые из замыслов претерпели массу изменений, но не устарели, потому что я никогда не стремился делать фильмы о конкретных событиях или людях. Мне всегда было интересно то, что Соболев называл «хронограммой эмоций». Он заставлял нас записывать, как мы входим в сильные переживания, фиксировать на бумаге смену своих эмоциональных состояний, так чтобы можно было их потом восстановить. Такая хронограмма до сих пор присутствует где-то во мне. Не хочу сказать, что испытываю чудовищное желание все это снять, но какая-то тяга осталась, и я думаю, что было бы правильно когда-нибудь к этому вернуться.

Д. Трояновский. А если бы это произошло, показали бы вы эти свои фильмы по каналам СТС и «Домашний»?

А. Роднянский. Вряд ли. Те каналы, к которым я имею отношение, не связаны с подобного рода кино. Они, по сути, другого жанра. Я исхожу из того, что телеканал как форма коммуникации рассчитан на двадцатичетырехчасовой диалог с аудиторией, объединенной определенными признаками, интересами, способами понимания мира, интонациями, тем, что заставляет выбирать, в том числе и систему торговых марок в мире потребления. Каналы являются определенной системой координат, объединяющей людей по их вкусам, предпочтениям. Если говорить о тех каналах, к которым я сегодня имею отношение, то они легко опознаваемы, если иметь в виду самое главное в телевидении — бренд, способный подать сигнал тем, кто хочет именно это смотреть. Авторское документальное кино, которое мне было интересно делать как режиссеру, в систему этих характеристик никак не вписывается. А делать документальное телевизионное кино для такого рода каналов мне как режиссеру не очень интересно.

Д. Трояновский. Когда вы пришли на СТС, он был единственным развлекательным каналом, а сейчас развлечения доминируют на всем телевидении. Не тяжело ли выдерживать конкуренцию?

А. Роднянский. Очень тяжело. Я думаю, что это ключевая проблема не только СТС, которому было очень комфортно в статусе уникального предложения на общем фоне информационного телевидения, познавательно насыщенного и дискуссионного. Кстати, советское телевидение, если исключить из него идеологический компонент, было очень увлекательным и вовсе не бездарным — настоящим просветительским телевидением. Во времена перестройки оно стало дискуссионной площадкой. На этом фоне СТС был уникальным предложением, уносившим зрителя в заоблачный мир мечтаний, этакая фабрика грез. Теперь, когда в нее превратилось все отечественное телевидение, стало трудно не только СТС, но и зрителю, который лишился серьезного выбора. Сейчас есть двадцать эфирных каналов, завтра будет сто, включая платные, кабельные, спутниковые, какие угодно по способу доставки. Со временем их будут тысячи, это совершенно очевидно. Телевидение мне нравится именно в формате огромной библиотеки, с бесконечными возможностями выбора. Если мне будет интересен канал, скажем, по истории Средних веков Европы, я буду смотреть именно его. И это обязательно будет через тридцать или сорок лет, а может, и раньше. А сейчас у нас одно сплошное развлекательное телевидение.

«Жара»

Д. Трояновский. С самого начала СТС жестко дистанцировался как от политики, так и от желтого телевидения. Не входит ли это в противоречие с вашими бизнес-задачами?

А. Роднянский. Долгое время не входило, мы хотели и хотим делать репутационное, вменяемое и ответственное телевидение. Это по-человечески интересно, и многие из тех, кто работает на СТС, не способны делать другое. Но времена для этого не очень подходящие. Сейчас бурно развиваются жанры — и таблоидные, и желтые, и трэш. Когда создатели многих программ, не стесняясь, переходят некую границу, которая прежде долгое время соблюдалась, то сразу привлекают к себе зрительское внимание. Нам приходится действительно чрезвычайно тяжело. Но менять систему координат мы не собираемся. Не потому, что такие хорошие и благородные, а из-за ответственности перед зрителями. У нас все равно достаточно большая лояльная к каналу аудитория. Она может быть сейчас меньше, чем во времена прежних гиперуспехов, но она все еще очень велика. И побеждать мы можем только на том поле, на котором существовали. И только благодаря поиску новых жанров и конвергенций, в рамках, заданных СТС и его брендовыми атрибутами ценностей. Я думаю, в таблоиды мы не пойдем в любом случае. Да и, наверное, у нас это не получится так же ловко, как у тех, кто на этом выстроил свои, достаточно успешные отношения с аудиторией.

Конечно, есть масса искушений. И самое большое — поддаться на провокацию чужого успеха, потому что если у других получилось, почему бы и нам не попробовать? Например, если СТС завтра начнет делать «Новости», то это успеха не принесет, даже если они будут самыми замечательными. СТС не тот канал, на котором ищут новости. Примитивный пример, но он касается не только определенного рода жанров, но и диалогов в сериалах, их интонаций, отношений героев, которые становятся частью драматических коллизий, — всего того, что произвольно изменить нельзя. Но мы изменяем, к сожалению, и платим, конечно, за это.

Д. Трояновский. Была эпоха телеигр, была эпоха реалити-шоу, а сейчас какая?

А. Роднянский. Сериалов, безусловно. Теленовелл, доминирующих в эфире, таких историй, где все сводится к мальчику и девочке, женщине и мужчине. Главный вопрос их удачи или неудачи — это количество серий, которое отделит нас от первой встречи до последнего и убедительного поцелуя, свидетельствующего о победе любви над всеми препятствиями. И еще история Золушки, или возмездия женщины, обиженной обстоятельствами, с обязательным торжеством справедливости в финале. Социальная сказка, транслирующая в основном на женскую аудиторию уверенность в том, что все может быть хорошо. Такая вот социальная терапия. На телевидении сейчас время теленовелл и общего жанра, связанного со звездами, которых можно вбросить в любые условия — от необитаемого острова до цирковой арены, от фигурного катания до боксерского ринга — и посмотреть, как эти почему-то интересные сегодня широкой аудитории люди проявятся в столь необычных обстоятельствах. Вот два главных жанра.

«Питер FM»

Д. Трояновский. Как вы думаете, в ближайшее время произойдет смена эпохи?

А. Роднянский. Конечно, произойдет. Потому что происходит некое перенасыщение. Уходит со временем атмосфера искренности и откровенности. Живая речь превращается в общие слова и идиоматические обороты и уже не воспринимается всерьез. Тогда возникает необходимость прорыва, прежде всего языкового, не связанного с социальной стороной жизни. Постепенно одни и те же люди или интонации, с которыми рассказываются те или иные истории, надоедают, теряют актуальность и превращаются в пустопорожний треп. И в этот момент телевидение меняется. Выигрывает тот, кто почувствует это раньше всех и найдет в себе или вне себя способы говорить иначе. Так начинается некий новый этап, новый язык, происходит прорыв к новой искренности, когда вы снова начинаете верить в то, что происходит на экране. Не просто улавливаете каждое слово, но и интонации, и смену настроения в выражении лица. Это очень сложно, но неизбежно должно произойти.

Д. Трояновский. Вы говорили, что одним из принципов вашего ТВ является эффект неожиданности. По-прежнему ли это так?

А. Роднянский. Это идеальный вариант. Я думаю, что мы проигрываем, когда мы предсказуемы. С этой точки зрения, с обратного угла неожиданность, сюрпризность должны быть условием нашего телевизионного предложения. Это не всегда получается, а когда не получается, мы оказываемся предсказуемыми, а значит — пресными, даже в условиях абсолютного качества, которое мы в состоянии обеспечить. Оказываемся не такими успешными или даже совсем не успешными.

«Кадетство»

Д. Трояновский. Что бы вы могли посоветовать человеку, начинающему свою творческую карьеру на телевидении именно сейчас?

А. Роднянский. Абсолютной трезвости, понимания того, что телевидение не является лишь сферой для реализации собственных амбиций. Это часть нашей технологической вселенной, она и будет постоянно меняться. Это чрезвычайно важный коммуникационный поток, адресованный миллионам очень разных людей, которые сейчас все больше дробятся на совершенно непохожие один на другой сегменты, разделенные вкусами, предпочтениями и пристрастиями. И чем дальше, тем это разделение будет все заметнее усиливаться. И с каждой из адресных аудиторий надо разговаривать на ее языке, и делать это предельно точно.

Самые большие, амбициозные, неожиданно звучащие (по крайней мере, на взгляд и вкус среднестатистических телепродюсеров и менеджеров, даже неприятные) проекты можно реализовывать так, что они будут успешны. Если они будут точно позиционированы. Очень важно понимать, что развитие телевидения обусловлено еще пока не артикулированными связями с психологическим состоянием аудитории. Это состояние зависит от множества факторов — от общественной ситуации, от политической, от погоды, сезона, от конкуренции в телевизионном пространстве, от того, что было вчера показано на экране, от того, что надоело безумно, и от того, кто надоел. Или от того, что, наоборот, очень хочется видеть. Причем все эти обстоятельства должны восприниматься всего лишь как инструмент, который при правильном использовании дает возможность человеку, обладающему своим в´идением, реализовать его с наибольшим эффектом.

«Дочки-матери»

Важно понять, что в нашу информационную эпоху творческий процесс не заканчивается после завершения работы над программой, а продолжается до тех пор, пока эту программу не начинает смотреть зритель. То, как будет выглядеть серия передач, программ, сериал или фильм еще до его просмотра, то, как вы его продвигаете, каким образом приглашаете к экрану свою аудиторию и даете ей возможность найти в вашем проекте интересного собеседника, — это такая же важная часть творческого процесса, как и создание программы. И от этого не в меньшей степени зависят ее успех или неуспех. Экономическая конкуренция — это не более чем особый современный язык, и рейтинги — не критерии качества, а не более чем математическое свидетельство успешности того или иного проекта.

Надо понимать этот язык и уметь им пользоваться в своих интересах так, чтобы неумение высказаться или донести твое высказывание до зрителя не стало препятствием на пути реализации того, что хочется делать.

Д. Трояновский. Что вам больше всего нравится в вашей работе?

А. Роднянский. То же самое, что и не нравится. Безумный конвейер, ежедневный адреналин. Кинематограф по своей природе драматургичен: есть начало, кульминация и развязка. И есть пауза, и вы делите свою жизнь на названия фильмов, с которыми она связана. Вы помните не год, а название фильма, который вы тогда делали. А телевидение — это такая непрерывная «разливка стали». И даже если к 31 декабря вы готовили самый главный телепроект сезона, который должен был всех покорить и поразить, а он провалился, и вы устали, то у вас нет времени объяснять, что вы сделали все, что могли, и размышлять о превратностях судьбы. В любом случае, вы должны 1 января выпускать в эфир что-то новое — с верой, что уж этот проект обязательно завоюет сердца миллионов. И так каждый день. Вот это ощущение напряжения, адреналинового отравления — то, что мне в телевидении нравится. Пока...

В материале использованы кадры из фильмов и телесериалов, в продюсировании которых принимал участие Александр Роднянский.