Улыбка ‒ лезвие ножа. «Адвокат террора», режиссер Барбет Шрёдер

Барбет Шрёдер

Беседу ведет и комментирует Джеффри Макнэб

«Это фильм о терроризме», — говорит Барбет Шрёдер о своей картине «Адвокат террора». Главный герой — Жак Вержес, блестящая, харизматичная личность, юрист, сделавший карьеру на защите таких одиозных фигур, как нацистский лейтенант Клаус Барбье (по прозвищу Лионский мясник), террорист Карлос «Шакал» и сербский президент Слободан Милошевич. Британские телезрители помнят его выступление в ток-шоу After Dark в 1987 году — оно имело необычайный общественный резонанс. Вержес тогда заявил: «Обвинения в Холокосте до сих пор продолжают звучать лишь потому, что евреи — белые; если бы они принадлежали к другой расе, от этих преступлений уже давно бы отмахнулись, спрятав их под сукно».

Вержес — персонаж парадоксальный и по-своему привлекательный — известен своей стратегией «разрушительной» защиты, защиты-нападения, построенной на обвинении государства в нарушении прав человека, то есть его клиента. Пугающая логика его суждений и потрясающее самообладание делали его невозмутимым: он никогда не выходил из себя. Этот человек в очках, с сигарой во рту, с губ которого, кажется, никогда не сходит ухмылка, излучает самодовольство. Словно он уверен, что сможет уклониться от самого жесткого и ядовитого выпада в свою сторону. Эта уверенность приводит его оппонентов в бешенство.

Фильм Шрёдера начинается с предупреждения о том, что «Адвокат террора» — «его личный взгляд на историю Вержеса и он может отличаться от мнений людей, интервью с которыми представлены в фильме». Далее мы слышим лидера красных кхмеров Пол Пота, характеризующего Вержеса как «вежливого, рассудительного и доброжелательного человека». Эти слова звучат как резкая, колкая ирония. Шрёдер — слишком тонкий мастер, чтобы открыто нападать на своего героя или даже приводить в качестве обвинений тенденциозные высказывания известных личностей. Однако он явно хочет очертить перед зрителем круг знакомых Вержеса. И, разумеется, тот факт, что талантливый юрист, будучи на пике карьеры, буквально испарился на восемь лет, делает историю еще более интригующей.

Многие критики во Франции склонны рассматривать картину «Адвокат террора» как виртуозный поединок режиссера с его героем. «Постоянно преломляя свое видение и играя с сюжетом, как с чашами весов, Шрёдер пытается одолеть Вержеса — это похоже на борьбу между мангустом и коброй», — пишет Эрве Оброн в Cahiers du cinema. Личность Вержеса являет собой странную смесь идеализма и тщеславия. Во время войны в Алжире молодой адвокат проявил небывалую смелость, выступив в защиту алжирской правозащитницы Джамили Бухиред (которая впоследствии стала его женой). Бухиред участвовала в организации теракта в кафе Milk-bar, в результате которого погибли одиннадцать человек. Шрёдер нарекает Джамилю «Гретой Гарбо терроризма». Никому прежде не удавалось снять ее в кино. «Ее образ — прекрасное видение, парящее в пространстве моего фильма. Я встречался с ней. Это выдающаяся личность. Она — вдохновляющая сила всего фильма.

Эта женщина никогда не шла на компромисс«.

Позиция Вержеса понятна — он резко негативно относился к французскому колониализму эпохи де Голля, однако его дальнейшее поведение приводит в замешательство. Историю этого «адвоката террора» можно воспринимать как своеобразный миф о Нарциссе, который не мог смириться с мыслью, что его жена затмит его собственное сияние. В постколониальном Алжире Вержес был скромным адвокатом, который специализировался на делах о разводе. Джамиля же стала национальной героиней.

Когда мы видим, как Вержес выступает в защиту, казалось бы, безоговорочно виновного Клауса Барбье, трудно не абстрагироваться от сути процесса и не посочувствовать адвокату-одиночке, аутсайдеру, вступившему в противоборство с властью всемогущего французского законодательства. Подобное сочувствие, однако, сам Шрёдер счел бы неоправданным.

«В фильме Барбье фигурирует лишь в связи с нацистами, имевшими отношение к террористам. Иначе я бы не стал и упоминать об этом процессе, поскольку моя картина — о терроризме, а не об успешном адвокате».

И не история адвоката, как утверждает режиссер. Личность Вержеса — лишь отправная точка для более широкой дискуссии об активизации терроризма в последние пятьдесят лет. Но Шрёдер признает, что мир может запомнить его как человека, оказавшегося под сильным влиянием «адвоката террора»: известно, например, что сам Вержес остался доволен фильмом, в первую очередь, потому, что оказался его главным героем.

«Адвокат террора»

«Адвокат террора» — это и личная история режиссера, рассказ о крушении его политических иллюзий. Молодой Вержес был идеалом политически активного гражданина, восхищавшим Шрёдера. «В двадцать лет человек мечтает о чем-то радикальном, немыслимом. А в результате ему все чаще приходится идти на компромисс, и он начинает творить такое, чего и вообразить себе не мог». Из адвоката алжирских правозащитников Вержес превратился в покровителя диктаторов.

Так же, как в своем прославленном документальном фильме «Генерал Иди Амин Дада. Автопортрет» 1974 года, в «Адвокате террора» Шрёдер предоставляет своему герою право говорить собственным языком. Режиссер рассматривает эти фильмы как части единого целого, хотя и утверждает: «Несомненно, ‘Адвокат террора’ — более сложная и противоречивая работа, поскольку это фильм не только о Вержесе, но и об истории слепого терроризма в целом».

В 60-е годы Шрёдер был в числе молодых режиссеров-бунтарей, выступавших в защиту Анри Ланглуа, директора Синематеки, уволенного властями. (Режиссера можно увидеть на фильмотечных кадрах из фильма Бернардо Бертолуччи «Мечтатели», действие которого, как известно, разворачивается в мае 68-го.) Шрёдер вспоминает, как в толпу, в которой был он сам и его коллеги, просочились «совершенно незнакомые люди», среди них был и лидер студенческих волнений Даниель Кон-Бендит.

«Он начал говорить от нашего имени. Я спросил: «Кто этот парень?»

Я никогда не видел его в Синематеке. Полицейские избили нас, поскольку узнали, что в толпе были члены группы Кон-Бендита«.

Шрёдер утверждает, что студенческие движения во Франции никогда не носили столь радикальный характер, как аналогичные им в Германии и Италии. Ничего, подобного Фракции Красной Армии или Банды Баадера и Майнхоф, во Франции не было. «У нас такой терроризм не был распространен, а участники существовавших малочисленных группировок были довольно наивны. В Италии и особенно в Германии бунтари были умнее, действовали хитрее. Через Фасбиндера я познакомился с некоторыми представителями радикальных движений, и эти сторонники крайних мер были людьми поразительного ума».

Молодой Шрёдер неотступно следил за каждым движением Вержеса.

«Я наблюдал за всем, что он делал и говорил». Однако поведение адвоката после обретения Алжиром независимости совершенно сбило режиссера с толку. Образ Вержеса приобрел, по определению Шрёдера, «отталкивающую таинственность». Фильм «Адвокат террора» стал попыткой автора разгадать тайну своего героя.

Джеффри Макнэб. Когда вы впервые услышали о Жаке Вержесе?

Барбет Шрёдер. В период формирования моего политического самосознания. Я очень горячо сопереживал борьбе Алжира за независимость. Вержес был одним из моих кумиров. Я с волнением следил за тем, как он вел процессы в суде. Фильм тесно связан с моей жизнью, жизнью сознательного человека, поскольку он начинается с эпохи зарождения слепого терроризма и прослеживает его историю вплоть до наших дней. Эта картина могла бы быть названа «50 исторически важных лет». У Бальзака есть произведение, название которого я был бы не прочь позаимствовать в качестве подзаголовка: «Изнанка современной истории».

Джеффри Макнэб. И документальное кино представилось вам подходящей формой?

Барбет Шрёдер. Ничто не может сравниться с тем, когда реальный террорист говорит с вами, объясняя механизмы тех или иных процессов. Это вызывает сильнейшую тревогу, это будоражит. Если бы террористов играли актеры, все было бы совсем иначе.

Джеффри Макнэб. Почему вы сочли необходимым сделать вступление к фильму, в котором говорите о вашем субъективном восприятии этого сюжета?

Барбет Шрёдер. Когда я снимаю документальное кино, то придаю большое значение свободе воображения. Я стараюсь развивать сюжет, построенный на вымысле. Вступление к фильму — проявление моей, возможно, чрезмерной искренности. Люди зачастую думают, что документальное кино абсолютно правдиво. Очевидно, что это не так. В каждый момент выбора между тем или иным кадром в повествование вплетается вымысел. Я просто старался предотвратить нападки со стороны людей, которые могут оспаривать достоверность каких-либо фактов, показанных в фильме. Но я ничего не брал из воздуха. Безусловно, я честен со зрителем — я не использую никаких хитроумных уловок при съемке и монтаже. Но я оставляю за собой право использовать приемы, которые сам считаю честными и оправданными.

Джеффри Макнэб. Как бы вы сами охарактеризовали ваши отношения с Вержесом?

Барбет Шрёдер. Как некий причудливый шахматный поединок двух сильных соперников — кинорежиссера и блестящего манипулятора. Вопрос в том, кто кем в итоге управляет. Даже перед премьерой картины в Канне Вержес не участвовал в официальной пресс-конференции, а давал интервью в другом отеле. Безусловно, монтаж — очень мощный инструмент, и если вы будете внимательно смотреть фильм, то поймете, что, выстраивая последовательность кадров, я каждый раз делал моральный и эстетический выбор.

В результате фильм формирует специфический дискурс, в котором появляется особый смысл, отражающий мое мнение, хотя я никогда напрямую не заявляю, что думаю о том или ином персонаже. Нет необходимости говорить об этом. Все высказано в картине.

Джеффри Макнэб. Трудно ли было уговорить Вержеса сниматься?

Барбет Шрёдер. Он сразу принял мое предложение. Всю жизнь я вынашивал идею снять о нем фильм, но все время боялся. Я считал эту затею исключительно опасной, хотя и соблазнительной, поэтому долго не решался взяться за ее осуществление. И вот мне поступило предложение, от которого я не смог отказаться. Я набрался смелости и решил, что должен-таки снять эту картину.

Джеффри Макнэб. Вы особым образом используете архивные кадры и музыкальное сопровождение. Считаете ли вы этот свой подход проявлением вашей натуры — мастера игрового кино?

Барбет Шрёдер. Именно так. То же касается многочасовых просмотров записей и отбора кадров... Иногда я вижу какой-то архивный кадр и говорю себе: «Хотел бы я это снять!» И беру его. Я использую эти кадры, словно они моя собственность. Я люблю их не меньше, чем свои собственные. Каждый кадр хроники великолепен.

Джеффри Макнэб. Какие открытия вы сделали для себя в процессе изучения биографии Вержеса, и как изменилось после этого ваше мнение о нем?

Барбет Шрёдер. Многое прояснилось. Фильм рассказывает о том, куда Вержес исчез на восемь лет. Мне хотелось понять истоки его антиколониалистской деятельности, особенности его характера. Особое внимание уделено тому факту, что как личность Вержес сформировался в Алжире, можно сказать, что он там «родился». Алжирский эпизод фильма, прекрасный и героический, трогает меня до глубины души. Это один из моих хитрых приемов: зритель поражается необыкновенной силе этого фрагмента. В то же время на экране взрываются бомбы и гибнут невинные люди. Фильм заставляет смириться с этим, поскольку за Джамилей Бухиред стоит целый народ. Но как только эта мысль закрепляется в сознании, зритель пойман в ловушку. Это все равно что поступиться собственной свободой. Если вы согласитесь на изменения в законодательстве и поправки к законам о терроризме, вы будете жалеть об этом всю жизнь. Фильм заставляет задуматься о подобных вещах. Становится очевидной вся трагическая абсурдность терроризма, направленного на удовлетворение прихотей одного человека.

Джеффри Макнэб. Вержес говорит об идеальной Франции как о стране высокой культуры и свежих идей. Вы можете назвать его в некотором смысле последователем Робеспьера?

Барбет Шрёдер. Определенно. Он даже читал мне отрывки из своей работы о революционном лидере, писателе Сен-Жюсте. Он считает Сен-Жюста необыкновенным человеком, абсолютным гением, жестокость которого представляется ему изысканной и утонченной. В странном мире мы живем.

Джеффри Макнэб. Каково сегодня отношение к Вержесу в Алжире? В фильме есть очень сильная сцена, в которой он вновь входит в камеру, где когда-то находились заключенные, приговоренные к смертной казни.

Барбет Шрёдер. Я снимал эту сцену с большой осторожностью. Я мог бы сделать ее по-американски слезливой, однако не хотел привносить ни скандальности, ни чрезмерной сентиментальности, ни вообще лишних эмоций. Это важный момент. Человек плачет в тюрьме, мы видим его эмоции, и это кажется довольно странным. И мы понимаем, что если бы Джамилю казнили, Вержес немедленно взял бы ружье и застрелил одного из французских солдат. В этом я уверен.

Джеффри Макнэб. Можно ли говорить о том, что террор и сентиментальность тесно связаны?

Барбет Шрёдер. Чувства могут овладеть кем угодно и в любой момент. Уверен, что и Гитлер был по-своему сентиментален. Но эта черта характера ни в коем случае не оправдывает поступки человека.

Джеффри Макнэб. Каково мнение Вержеса о фильме?

Барбет Шрёдер. Когда просмотр закончился и в кинозале зажегся свет, Вержес сказал: «Обидно, что на такую работу было потрачено столько умственных и физических сил». Все присутствующие застыли. Стояла мертвая тишина. «Через две недели ждите от меня письменных новостей». Тишина. Затем он ушел. Поразительно, но на Каннском фестивале он заявил, что это выдающийся фильм. «Картина превосходна. Но не режиссер сделал ее таковой, хотя он, безусловно, талантлив, а я — само мое присутствие, мои слова. Режиссер внес элементы вымысла и показал интервью с какими-то посторонними людьми, сотрудничавшими с полицией. Это никому не интересно. Жаль, что таких сцен много, поскольку подлинным центром внимания должен быть я». По-моему, отлично сказано.

Sight & Sound, 2008, June, volume 18, issue 6

Перевод с английского Елены Паисовой