Россия для русских? - Обсуждение фильма Павла Бардина «Россия 88»

Фильм Павла Бардина «Россия 88» — о том, что в стране, где главная патриотическая идея, консолидирующая общество, — победа над фашизмом, сегодня без помех все активнее обнаруживают себя настроения, ставшие в свое время почвой того самого фашизма. Актуальность картины для нас несомненна, недаром она вызвала бурные дискуссии — хотя посмотреть ее удалось немногим: получив прокатное удостоверение, фильм широко показан не был. Значимость его трудно переоценить еще и потому, что опасность ксенофобии и нацизма в современной России многие, и в первую очередь элита, пока не ощущают. Вроде бы в публичном поле нет внятно сформулированной нацистской идеологии, хорошо организованных штурмовых бригад и отчетливой поддержки власти. Но и того что есть, достаточно, чтобы бить тревогу.

«Россия 88», режиссер Павел Бардин

Прошедшие Афган и Чечню крутые и по-отцовски заботливые «командиры» сплачивают вокруг себя юных парнишек, напуганных сложной жизнью, и те самоотверженно и с восторгом кидаются выполнять простую команду «Ату! Чужой!». Некие анонимы сверху, оставаясь в тени, сигнализируют о своей готовности не заметить пожара или даже обласкать поджигателей.

А многие-многие нормальные люди в электричках и в «Лексусах» откровенно делятся своей мечтой: чтобы кто-то и как-то реализовал, наконец, лозунг «Россия для русских». Последнее — самое страшное.

Об этом — яростное высказывание Бардина и его единомышленников. Дебют молодого режиссера в полнометражном кино — несовершенен. Смятение и отчаяние авторов рифмуются с экстатической растерянностью их героев. «Россия 88» — фильм-крик. Так кричат от смертельной обиды — когда обижают свои, и нет ни сил, ни времени, ни расчетливости, чтобы выбирать выражения и подыскивать аргументы.

Несовершенство картины (которое я бы отнесла к ее драматургии, отодвинувшей психологическую достоверность ради публицистической наглядности и поэтому отчасти проигравшей финал этой мощной «истсайдской истории»), вероятно, лишило работу Бардина какой-то части потенциальных поклонников. Те, кому не нравится картина, высказывают опасение, что яркое экранное существование обаятельных молодых людей, защищенных жизнью в стае от страхов, одиночества и скуки, окажется чрезвычайно привлекательным для тучи таких же энергичных одиночек, скучающих от отсутствия сильных мифов. И они помчатся крушить «азеров», а при случае встанут под наспех скроенные фашистские знамена. Эти опасения говорят о нашей реальности не меньше, чем сам фильм, подчеркивая его своевременность. А он, в свою очередь, настойчиво взывает к дискуссии — в том числе и на вечную тему об убийственной притягательности зла и насилия. И о том, что может и должно противопоставить этой притягательности наше общество.

В этом номере журнала разговор о фильме ведется в разных рубриках. Открывает обсуждение диалог студентов и преподавателей одного из лучших вузов страны с авторами картины, продолжают эссе известных социологов и публицистов, которые подводят под экранную историю документальную основу. С этими эссе удачно, как нам кажется, монтируется комментарий германиста Ирины Щербаковой о том, как к угрозе возрождения нацизма относятся в Германии, а завершает разговор рецензия Ольги Андреевой, рассматривающая «Россию 88» с позиции, которая кому-то из читателей наверняка покажется столь же любопытной, сколь и неожиданной.

Н.Зархи

Россия для русских?

Сразу после премьеры на Международном кинофестивале в Берлине, еще до выхода на отечественные экраны, фильм Павла Бардина «Россия 88»1 вызвал горячие споры. По инициативе Ирины Ясиной просмотр и обсуждение этого первого российского фильма о российских неонацистах состоялись в Высшей школе экономики. В дискуссии приняли участие студенты, преподаватели, съемочная группа, а также гости, в числе которых были профессор МГУ Александр Музыкантский, президент фонда «Холокост» Алла Гербер, известный правозащитник Сергей Ковалев. Не все из выступавших однозначно разделили позицию создателей ленты (режиссеру пришлось отвечать на целый ряд неудобных вопросов), но в одном аудитория пришла к общему выводу: «Россия 88» — своевременный, актуальный фильм на самую что ни на есть злобу дня, и просто необходимо, чтобы его увидели как можно больше зрителей.

Мы публикуем сокращенную стенограмму дискуссии, которую вел Александр Архангельский.

Нина Цыркун

«Россия 88»

Александр Архангельский. Давайте начнем наш разговор о фильме с просьбы к режиссеру: Павел, два слова о замысле, о том, как шла работа, чего хотели, к чему пришли.

Павел Бардин. Это фильм о русских нацистах в стилистике докудрамы, а точнее — мокюментри, то есть подделки под документ, но с документальной основой. Делала картину команда единомышленников, на собственные деньги и на энтузиазме. В главной роли — Петр Федоров; он также и соавтор, сопродюсер, режиссер монтажа. В фильме два полностью документальных куска — опросы прохожих на Пушкинской площади и интервью в электричках — за и против лозунга «Россия для русских». Соотношение ответов за и против на Пушкинской площади было примерно 50 на 50, в электричке — 80 на 20.

Нази. Я не очень поняла, с какой целью снимался фильм. В жизни и так много агрессии, а мы видим еще очередную.

П.Бардин. У нас было несколько целей. Одна цель — сделать кино, художественное произведение. С точки зрения политики и гражданской позиции цель — открыть дискуссию по проблеме, которая в обществе не обсуждается.

Что касается целевой аудитории, то мы хотели обратиться к власти для того, чтобы она решительнее действовала в этом направлении. К интеллигенции, чтобы открыть дискуссию и пропагандировать толерантность. А тем, кто поддерживает лозунг «Россия для русских», мы хотели дать понять, кого они подпитывают и какое радикальное выражение приобретает этот лозунг в головах молодых людей.

Марина Щечикова, Чебоксары. В моей республике 70 процентов населения — представители моей национальности, чуваши. Когда я в первый раз в Чебоксарах увидела надпись «Хозяева здесь мы, русские», я расхохоталась. А потом я увидела рядом свастику. И мне стало совсем грустно. Я попыталась осознать, как в Чебоксарах могла появиться эта надпись, в чем ее смысл? Теперь я поняла, что проблема национальности, проблема рабства национальностей в Москве куда глубже и выходит за рамки того, что мы увидели в фильме. Кстати, был один чуваш среди тех, кто погиб на Черкизовском рынке, но его гибели никто не заметил. Чуваши, как и другие народности, не становятся своими, они чужие для скинхедов. Я очень благодарна авторам фильма. Есть надежда, что действительно что-то изменится в России, но я не уверена, что это произойдет в полной мере.

Наташа, Питер. Я хочу привести пару примеров из петербургской реальности. Однажды я прихожу сдавать экзамен по социально-экономической географии. Мы изучаем географию страны, и у нас, как известно, есть Еврейская автономная область. И вот парень лет девятнадцати на полном серьезе говорит: «Я бы на эту Еврейскую область скинул гранату». Я говорю: «А что ты скажешь, если я еврейка»? Он замолчал, потом сказал, что я бы тебя, допустим, пощадил. Это добрый парень, безобидный, но при этом у него какая-то зашоренность в мозгах, он не может объяснить, почему он не любит евреев, таджиков. А агрессивность есть. Второй пример. Однажды мы идем с подругой и видим драку на улице. Русский парень хочет убить человека нерусской национальности. В его руках нож, то есть идет драка не на жизнь, а на смерть. Рядом стоят парни русские, пара девчонок. Мы, естественно, тоже остановились, и я прекрасно понимаю, что я не могу эту ситуацию переломить, но одна из девчонок вдруг сказала: мол, давай, ты в меня нож воткни. И в итоге как-то эта ситуация замялась, увели того таджика. Я думаю, что тот парень с ножом тоже не смог бы объяснить, почему его агрессия направлена именно на человека не его национальности, который, в принципе, не может ему дать отпор, а может быть, просто по-другому воспитан.

Денис Дмитриев. Хорошо, что этот фильм вышел. Он стопроцентно антифашистский, потому что никакой симпатией к главным героям не пропитываешься. Они однозначно показаны как отрицательные персонажи. Отсюда у меня вопрос. Скажите, вы не хотели показать среди этих героев кого-то с положительной стороны? Это первый вопрос.

Второй вопрос у меня, были ли у вас консультанты по фильму, которые соответственно помогали вам брать быт, брать персонажи и т.д.?

П.Бардин. Консультантов не было. Это все наши собственные наработки. Собственно, как любая разведка берет 90 процентов данных в открытых источниках, так же и мы: 10 процентов — это наш собственный опыт и 90 процентов — это работа с Интернетом: YouTube, форумы, взломанная хакерами-антифашистами переписка, сайты патриотических клубов и т.д. Набрав слово «скинхед» в Яндексе или в Google, получите кучу ссылок и кучу роликов. Теперь про отношение к героям. Я не воспринимаю их как однозначно отрицательных. Как правильно сформулировал актер, который играл роль наставника, учителя ОБЖ, — это запутавшиеся люди, они не без способностей, не без таланта, не без каких-то своих представлений о дружбе. Но идея, которая, как матрица, наложилась на их сознание, обусловливает их отношение к другим и коверкает их как личностей. Так что скорее это история запутавшихся людей, чем история изначально плохих. Мы попытались разобраться в психологии человека, который является носителем такой идеи, по другим параметрам не сильно отличаясь от нас с вами.

Петр Федоров. Нам не хотелось снимать плакатное кино, поэтому, страшно сказать, мой герой, Саша-Штык, какое-то сопереживание должен вызывать. Это не попытка оправдать, это попытка понять.

П.Бардин. Мы начали войну с теми кинокритиками, которые осторожно говорят о том, что фильм должен выйти ограниченным прокатом, что это фильм для умных и т.д. Я считаю, что это категорически неправильно, ибо этим мы ставим диагноз, что наше общество не поддается лечению и не поддается лечению сама болезнь — русский фашизм и нацизм. И мы в этом случае фактически собственных сограждан объявляем идиотами, которые не способны воспринять наше послание, заранее считаем их людьми, которые не способны мыслить.

Сергей Зенкин. Павел, ведь фашизм — это не только клоунские одежды, подтяжки, свастика, фашизм — это то, что в голове, правильно?

П.Бардин. Конечно.

С.Зенкин. Значит, кроме этих 12-15 человек кто еще фашист в этом фильме?

П.Бардин. Те люди, которые осознанно или неосознанно поддерживают лозунг «Россия для русских».

С.Зенкин. То есть милейшие люди в электричках, которые говорят: «Россия для русских», они для вас фашисты?

П.Бардин. Для меня они фашисты. Фокус в том, если спросить, фашисты ли они у них же, они ответят, нет.

С.Зенкин. Для вас они кто?

П.Бардин. Для меня они фашисты, просто не осознающие себя таковыми. Это такое полузло, потому что, мне кажется, если проводить какую-то разъяснительную работу и если будет их участие в общественной дискуссии, даже если эта общественная дискуссия будет на кухне, они могут перестать быть фашистами хотя бы по тому формальному признаку, что они кричат: «Россия для русских».

С.Зенкин. Экстремистские молодежные движения в любой упаковке, в какой бы они ни были, безусловно, отвратительны, опасны, и тут не о чем говорить. Но если ваше высказывание о том, что это фашизм, что «Россия для русских», а это, судя по вашим опросам, 70-90 процентов, вот это, мне кажется, на самом деле, страшно. А настоящие фашисты — это серьезные, умные, хорошо одетые люди, которые умеют с этой молодежью разговаривать.

П.Бардин. Есть такой человек в нашем кино.

С.Зенкин. Их там много. Милиционер или тот реально серьезный человек, который сказал: «Ребята, захотим, и вас не будет в секунду». И половина из этих ребят помоется, сведет наколки и пойдет служить куда-нибудь. Вот это реальные фашисты. И если вы это хотели сказать, то это просто прекрасно. А с точки зрения съемки, киношного ряда — ну, конечно, работа отличная и лучше, чем «Обитаемый остров».

П.Бардин. Я думаю, эти фильмы нельзя сравнивать, но мы хотели, безусловно, сказать именно это. И документальные интервью планировали ровно потому, что такие интервью не могут появиться на нашем телевидении.

Ирина Ясина. У меня герои этого фильма не вызывают сочувствия, но я хочу попытаться понять, почему у некоторых зрителей возникают опасения, будто этот фильм будет восприниматься как профашистский, а не антифашистский.

После первого просмотра я написала у себя в «Живом журнале» о том, какие впечатления у меня вызвал этот фильм. И мне, в частности, ответила кинокритик Вита Рамм, что фильм показывать нельзя, потому что он вызовет симпатию к фашистам. Такой же позиции, я думаю, будет придерживаться власть. А тут еще нецензурщина, вообще караул. То, что главный герой, Штык, показан нормальным человеком, это и страшно. Он любит свою собаку, плачет над ней. Он не плачет над таджиками, он плачет над собакой. Он нормально разговаривает с соседкой, немедленно забывая весь мат. Да, он нормальный, живой человек. У него нормальные родители, которые в шоке от того, кого они вырастили. Все эти люди живут среди нас. Именно поэтому это страшно. Это ни какие-то роботы из кино, которое они смотрят.

Словом, на эту тему говорить можно бесконечно. И конечно, дискуссия — самое важное, для чего этот фильм сделан. А опасения, что его воспримут как профашистский, — тоже показатель того, что нам надо об этом говорить. Я бы его поочередно по всем каналам показала, по субботам, в прайм-тайм.

П.Бардин. Мне кажется, показывать и смотреть фильм в прайм-тайм тяжело и невозможно. Есть очень простой ответ, который родился у моего друга, который нам помогал в этом кино, и он там даже мелькает в кадре, его зовут Анзор. Он сказал: «А если кино нельзя показывать, если это страшно, то вообще какой смысл тогда о чем-то говорить?» Если 60-70 процентов людей поддерживают лозунг «Россия для русских», неужели кино может изменить ситуацию? Но мне кажется, глупо опасаться кино и не опасаться того, что происходит в реальной жизни. Это страусиная политика. Меня больше всего волнуют такие люди, которым кажется, что фильм надо замолчать.

Наталья Зазулина. Восемь лет назад, когда в Москве часто случались избиения в основном азербайджанцев, которые торговали цветами на окраинах Москвы, мы с помощью Александра Ильича Музыкантского (он тогда был министром, а я девять лет была заместителем генерального директора холдинга «Независимая газета») получали данные о тех, кого задерживала милиция. Так вот, это были ребята, школьники, безработные с бирюлевских и прочих окраин. Я еще, помню, сидела, выписывала, из каких школ, сколько раз их задерживала милиция и т.д. Материал готовил наш тогдашний заместитель начальника отдела политики Максим Гликин. А после этого нас с главным редактором Натальей Кошкаревой пригласили на коллегию МВД. И нам абсолютно серьезно заместитель министра МВД говорит: «Женщины, вы вообще что, вы на кого?» А мы сидели и доказывали, что невозможно собраться любой группе из10-15 человек в Москве, одинаково одетых, в тяжелых ботинках, чтобы их практически никто не видел. Милиционер у метро, милиционер в каком-то отделении милиции, патрульный милиционер... И в этой связи я согласна с выступавшим, который сказал, что, может быть, главным-то фашистом является здесь милиционер. Наши славные органы МВД видели этот фильм? И если видели, то какова их реакция?

П.Бардин. Главный фашист, мне кажется, все-таки приходит в кожаном плаще и с конвертом в руках. Он страшнее. По инициативе наших коллег сопродюсеров мы показывали фильм одному высокому чину из МВД, генералу. Он начал говорить очень обтекаемыми формулировками. Я его спросил: «А какая человеческая у вас позиция?» Он ответил: «Очень похоже на правду. Фильм надо показывать». Мне показалось, что он был искренен.

Что касается милиции, был забавный случай. Когда мы снимали, естественно, полулегально, и был момент, когда мы как раз выглядели, как банда скинхедов, мы столкнулись с солдатами-срочниками, одетыми в форму милиционеров. Это были солдаты внутренних войск. Они увидели нас, мы увидели их, и возникла минутная пауза. Мы смотрели друг другу в глаза, и, естественно, если бы они поняли, что мы съемочная группа, нас бы задержали, но камеру в это время спрятали, и они думали, что мы скинхеды. Мы посмотрели друг на друга, и в какой-то момент они отвели глаза, развернулись и ушли. Необязательно эти люди крышуют; может быть, это был испуг, может быть — согласие с позицией.

Александр Музыкантский. Я хочу вернуться к заголовку цикла дискуссии. Цикл называется «Важнее, чем политика». Хочу обратить внимание, что все-таки дискуссия очень быстро съехала на политику. Мы уже говорили, что «Россия для русских» — это политика, о том, что правые должны быть пред-ставлены в Думе или не представлены, об идеологии фашизма — это все политика.

А.Архангельский. Но и в политике есть нечто, что важнее, чем политика.

А.Музыкантский. А все-таки что же важнее, чем политика? Есть что-то важнее политики или нет в этом фильме? Мне кажется, есть. Для объяснения я начну с эпизода с футбольными фанатами. Сколько их собирается на стадионе? Десять тысяч, да? Одинаковые движения, одинаковые переживания, одинаковые чувства, одинаковые эмоции... Они болеют за какую-то команду. Команда проводит в городе пятнадцать матчей в год. Ну что такое пятнадцать матчей в год? Это ерунда. Поэтому что нужно? Давайте поедем еще на пятнадцать матчей, которые команда проводит в других городах. Ну, будет тридцать матчей в год, все равно ерунда. В году триста дней. Давайте организуем группу, которая в промежутках между матчами будет ходить по городу и искать другие группы. Политики здесь никакой, но объединение крепкое. Здесь объединяют эмоции, здесь объединяет получение чувственного удовлетворения, но классическое определение симулякра — это то, что доставляет субъективное чувственное удовлетворение. Когда приходят на Васильевский спуск тридцать тысяч человек и горланят что-то вроде «План Путина — план России», ничего, кроме субъективного чувственного удовлетворения, они не получают. Но это страшная сила. Это сила, которая объединяет и которую научились эффективно эксплуатировать.

В этом фильме тех ребят, которые «качаются», веселятся, пьют пиво, которые, объединившись, ощущают свою силу и которые могут разогнать какой-то «черный» рынок или еще чего-то, — что их объединяет? В значительной степени эмоции, а не политика. Субъективное удовлетворение объединяет их сильнее. В головах у них туман. Восемьдесят процентов ответить на вопрос: «Почему ты стал фашистом?» не могут. «Что такое фашизм?» — тоже объяснить не могут, но их туда тянет. И это важнее, чем политика. Им нечем действительно заняться. У них нет других эмоций. Рядом жизнь серая, бесполезная, безобразная, скучная, а вот это их объединяет. Отсюда и опасения, что посмотрит фильм какой-нибудь молодой человек и скажет: «Господи, да там же жизнь настоящая. Да плевать мне на политику, но там я буду чувствовать себя вместе с ними человеком, чувствовать себя частицей огромного коллектива и ощущать свою силу». Вот в этом опасность, это важнее, чем политика.

П.Бардин. Безусловно, это важнее, чем политика, но мы специально разрушали благостное представление о подобной молодежной группировке. Кончается фильм предательством, развалом банды. Это все-таки не республика ШКИД, поэтому мне не кажется, что банда выглядит уж настолько привлекательно. Как раз в этом смысле «Американская история Х» даже более привлекательна. Это то, что касается ролевых моделей, которые могут восприниматься или не восприниматься как образчик для молодежи. Есть еще одна вещь, которая важнее, чем политика, и, наверное, связана тоже с симулякрами. Это культура. И мне кажется, что корни и истоки всякой ксенофобии — в отсутствии правильного понимания культуры, знания культуры и интеграции одной культуры в другую на каком-то личном уровне, на уровне личного общения. Потому что, когда есть общение, взаимопроникновение культур, то ксенофобия стирается. И в этом смысле, если человек сходит в кино, то сам факт приобщения к какой-никакой культуре, даже если фильм не «А» класса, а хотя бы «Б», это уже шаг в сторону от ксенофобии, от той самой политики, которая менее важна, чем культура.

Ксения Бараковская. Раз уж фильм должен был вызвать общественную дискуссию, то мне хотелось бы сказать свое мнение по поводу проката. Если хоть один человек в зале где-нибудь в Брянске, который, свято веря в то, что русские — это самые милые и добрые люди на свете, задумается о том, что человек не может любить собаку больше, чем людей, то я думаю, этот фильм стоит показывать по всей Российской Федерации. И еще хочу спросить. Как у таких родителей, которые явно против нацизма, вырастают такие дети?

П.Бардин. Спасибо вам за мнение. Мне кажется, это то, что нам очень хочется слышать. Что касается того, как у таких родителей получаются такие дети, было интересно показать именно родителя-либерала, образованного человека, а не кухонного ксенофоба и не алкоголика. Это вообще стандартная схема, она присутствует в «Американской истории Х» и не только там. Почему это интересно? Потому что у нас был короткий период свободы, за которую, видимо, ратовал отец нашего героя. Свободы условной, с оговорками, но все-таки свободы. И, к сожалению, некоторые важные слова и понятия были скомпрометированы. Кроме того, человек, который является их выразителем в нашем фильме, он, с точки зрения сына, неудачник. Он ничего не добился, потому что не встроился в систему тотального воровства, и поэтому никакой социализации у него не произошло. Он остался один на один со своими идеями. В этом тоже, мне кажется, интересно разобраться. Это не ответ, это скорее вопрос: а почему так произошло? Те люди, которые придерживаются либеральных идей, в том числе люди поколения отцов, вполне дееспособны и многое могут сделать. Что нужно сделать? Этот наш вопрос адресован им.

Дмитрий Гулевич. Первая половина фильма, на мой взгляд, просто смешна. Потому что, как уже было правильно сказано, фашизм глубже, значительно глубже, чем у вас показано. А внешние фетиши: свастика, зиги и т.д. — это все ерунда. Ну что это, по сути, за кино? Показаны какие-то сумасшедшие люди... А в реальности... вот у меня, у зрителя, есть знакомые, действительно идейные, и я не вижу в них психов.

П.Бардин. Идея понятна. Естественно, сейчас скинхеды не одеваются так, как они одеваются в первой половине нашего фильма, это художественный допуск: они давно переоделись. Это правда — выглядят они у нас, как гопники. А большинство, те, у кого есть деньги, одеваются дорого и одеваются на Тверской. Но скинхеды остались. Они просто отрастили волосы, сняли гриндерсы, раскатали джинсы и не носят больше бомберы. Есть молодежь, есть семнадцатилетние ребята, которые читали инструкцию по уличному террору и знают, что такое конспирация и что надо не бить, а убивать, и желательно еще делать это так, чтобы милиция подумала, что это обычная кража, и списала на бытовуху. Кстати, у нас официальной статистики как бы и нет. Безусловно, есть много людей, внятно формулирующих свои идеи, которые мне не кажутся достойными формулированию, но они очень четко оперируют понятийным аппаратом. У нас не было цели показать их в кино. У нас была цель показать одержимых людей, потому что если человек выходит на улицу с ножом и убивает дворника, мне кажется, это псих, по вашей терминологии. А кто виноват в том, что приезжают мигранты, в том, что они не могут уехать, в том, что, когда у них нет денег на обратный билет и социальной страховки, они выходят на улицу и воруют мобильные телефоны? Безусловно, не они сами, а те чиновники, которые за взятку устраивают их на работу без документов, а потом без всяких социальных гарантий выкидывают на улицу. Поэтому не туда обращается радикальная молодежь со своим протестом. Убивать дворников — это действительно бред и это может делать только человек, который перешел некую грань. Он психически уже не очень здоров. Не факт, что он нуждается в лечении, и суд наверняка признает большинство из них вменяемыми людьми, но это пограничное состояние. И еще. В нашем фильме, например, снимался человек со свастикой, вытатуированной на шее, которую сделал в тюрьме по глупости. Он жил в Северном Казахстане; известно, что там происходило какое-то время назад в отношении этнических русских. Да, фашизм бывает разный и с разным этноокрасом. Но что происходит с людьми потом? Вот человек снимался в нашем фильме и, конечно, он не мог бы сниматься, если бы по-прежнему разделял эти идеи.

Евгений Ясин. Около сорока лет назад в Америке убили Мартина Лютера Кинга. Тогда Америка была страной с глубоко укоренившейся расовой сегрегацией. А сегодня там избрали цветного президента. Я не уверен, что Обама будет хорошим президентом, но американцы показали, какие они. За эти сорок лет они во многих отношениях стали другими. И вот вопрос. А мы можем стать другими или нет? Пока я вижу за последние годы деградацию. В августе 1991 года, в 1993 году среди уличных демонстрантов были не только пожилые люди, но и молодые. Что-то происходит в нашей стране, в которой нам жить. Куда мы свернем? Я не считаю, что это движение может привести к победе Гитлера в нашей стране. Почему? Потому что, во-первых, если это будет становиться действительно массовым явлением, будет нарастать сопротивление. Оно не требует размышления; это обращение к древнему инстинкту, но не к мысли. А что вы хотели сказать этим фильмом? По-моему, вы хотели сказать, что мы превращаемся в бессловесную скотину, которая в случае чего умеет бодаться, умеет пыряться, но вот задуматься — это трудно. Я соглашусь с авторами фильма в том, что нужна дискуссия. Я участвовал в такого рода дискуссиях. И могу сказать — в головах этих людей нет мысли. Те мысли, которые кажутся ну хоть на копейку претендующими на то, что они выражают некое общественное настроение, — это не мысли. Это просто ерунда. При первом же разговоре с ними, если вы не только эмоции используете, но и мысль, вы победите. Другое дело, что одними словами эмоции победить нельзя. Необходимо противопоставить им нечто равноценное. Поэтому я хочу выразить благодарность авторам. Хочу сказать, что это исключительно важная и интересная работа. Это фильм, который хотел донести мысли, которые я сейчас сбивчиво формулирую, художественным словом, эмоционально наполненными образами, которые заставили бы задуматься.

Алла Гербер. Я президент фонда «Холокост». Я двадцать лет занимаюсь этой проблемой. И я давно ждала появления такого фильма на экранах. Давно пора об этом заговорить, пора об этом думать, о том, что общество больно, как ВИЧ-инфекцией, ксенофобией. Есть такая банальная фраза: пусть будет больше таких фильмов. Я этого говорить не хочу. Но то, что этот фильм вызовет дискуссию, то, что он убедит в необходимости об этом думать и говорить, — вот за это спасибо вам большое.

Дмитрий Зимин. Практически все, что я хотел сказать, уже было сказано. Я временами испытывал чувство страха. У меня была мысль даже умотаться к черту. И правильно, что одна из задач фильма — вызвать у зрителя чувство страха за то, что происходит в моей стране. Проблема в том, что в мировой истории самые большие злодеи, от Сталина, Гитлера, Чингисхана, черт его знает кого, всегда пользовались колоссальной любовью народных масс. Причем любовью вполне искренней, подчас истеричной. Сила завораживает. И этот момент в фильме есть. Я ощутил страх от того, что кто-то может восхититься: «Ох, какая сильная банда!» Этот страх воздействует сильнее, чем разоблачение. И если в этом состояла цель фильма, то она достигнута, мне лично было страшно. И с окончанием фильма страх не прошел.

Тимур Халилов. Я сидел на просмотре и периодически отписывался сообщениями. Мне пишут: «Ты где»? Я отвечаю: «На просмотре фильма «Россия 88». «Ну и как»? И я написал то, что Дмитрий Борисович сказал: «Страшно». Действительно страшно. Это ужас. Не фильм ужасный — он, кстати, замечательный. Еще очень важно и очень страшно, что в фильме стерлась грань между патриотизмом и фашизмом. В фильме не раз было произнесено: «Да ты что, окстись, мужик, какой я тебе фашист? Я патриот». Давайте все же различать патриотизм и различные проявления национализма, потому что национализм бывает этнический, бывает гражданский. У нас гражданского национализма, то есть гордости за страну, нет, потому что у нас активных граждан нет.

Иван Останин. У меня такой вопрос. Тут было сказано, что в «Американской истории Х» герой показан с двух сторон. Можно увидеть его и как полного негодяя, но и положительного героя. А в этом фильме все вроде звери — зверь, убийца, больные люди, опять зверь, чудовище, и все как бы по одной линии идет. И в этом плане меня очень удивила концовка, мне кажется, она у вас из логики повествования выбилась...

П.Бардин. В первоначальном варианте фильма звучал текст про то, что эти парни кого-то уже убили в электричке. И мы его убрали, потому что убийство — это переход в совершенно иное качество. В этот момент человек очень сильно разворачивает свою судьбу. И так как наш герой все-таки, по моему мнению, незаконченный зверь, а с какими-то остатками человеческого, то, я думаю, в его сознании что-то переворачивается, потому что можно нажать на курок в состоянии аффекта, но потом ты должен с этим жить.

Сергей Ковалев. Я, наверное, не стал бы выступать, если бы не услышал слов «ксенофобия» и «патриотизм». А после того как я их услышал, мне тоже захотелось кое-что сказать. То, что мы привыкли называть естественным правом, это право вовсе не естественное. Нет ничего более противоестественного, чем это право. Под естественным правом подразумевают право сильного, право кулака. А такие вещи, как приспособительное право — альтруизм и все, что мы привыкли уважать, это совсем недавнее приобретение. Это приобретение того времени, когда человек стал потихоньку выползать из дарвиновского мира. Ксенофобия была необходима в дарвиновском мире. Необходима в стаде, роде, прайде и т.д. и т.п., потому что люди были окружены враждебным и непонятным миром. А сегодня это анахронизм, который подчас подпитывается по политическим соображениям.

Теперь о патриотизме. Я знаю очень много хороших людей, искренне считающих себя патриотами и, наверное, не без оснований. Так вот, я хотел бы, чтобы вы задумались о том, насколько близок патриотизм ксенофобии и насколько мы недалеко ушли от дарвиновского мира. А это самая опасная вещь.

Алексей Конышев. Я уверен, что фильм не вызовет симпатию к фашистам. Да, есть эпизоды, в которых эти парни кажутся вполне адекватными, но есть и очень важные отпугивающие детали — это крики «зиг хайль», это свастики, и это не вызовет поддержку. Если мы говорим, что 60-70 процентов населения одобряет лозунг «Россия для русских», то я не сомневаюсь, что 95 процентов населения отвергает лозунг (давайте тоже назовем это лозунгом) «зиг хайль». И «зиг хайль» в России не пройдет, это очень важный момент.

П.Бардин. Мне кажется, что дарвиновская теория по-прежнему актуальна, но она должна выйти на другой уровень. Нужно конкурировать не на уровне каких-то первичных потребностей и не на уровне силы: должна быть конкуренция талантов. Сила не дает сейчас преимущества в нашем информатизированном и глобальном обществе. Преимущество дают талант и интеллект.

Яна Ахметова, Казань. В Германии эта тема прорабатывается в течение полувека, огромные деньги тратятся на создание подобных фильмов. Много фильмов и много фестивалей с темой толерантности. Там такое кино никого бы не удивило. А в Израиле, где некоторые фильмы про Гитлера запрещены, есть скинхеды. А вопрос у меня такой. Когда я смотрела на этих мужиков, то видела в них самцовое желание драться, убивать и доказывать свою силу. Ну какими талантами они могут конкурировать? Только физической красотой либо силой.

П.Бардин. Безусловно, это история подростковой агрессии и история альфа-самцов. Мне кажется, необходимо предоставлять подросткам и молодежи возможности для развития — если спорт, то спорт. Может быть, среди них найдется человек, кто книжки полюбит читать. А если человеку нравится воевать, у него для этого тоже есть возможности. Мне кажется, контрактная армия, например, была бы хорошей возможностью для некоторых ребят реализовать свою агрессию в правильном русле. Можно еще пойти работать в милицию, если рассматривать милицию не как форму заработка, а как реализацию справедливости. Максим. Сочувствуете ли вы этим ребятам? Вот мы тут говорим о толерантности и выступаем против убежденных патриотов радикального движения среди русских. Но почему-то молчим о том, что такие есть и в других народностях. Почему мы рассматриваем так однобоко эту проблему? Я радикальность во всех этих движениях далеко не одобряю, но нельзя же отрицать тот факт, что приезжие объединяются в диаспоры, живут вместе и друг друга поддерживают. У русского человека не настолько укоренена вот эта, не знаю, то ли в мозгу, то ли в менталитете, идея единения. Возможно, из-за этого возникают мелкие радикальные группировки. Люди разрознены.

П.Бардин. Я понял. Этот вопрос имеет прямое отношение к русскому национализму, но не как к идее нации, как содружеству народов.

По поводу толерантности. Извините, раз уж мы перешли на нации, можно перейти и на личности. У меня ощущение, что при отсутствии толерантности, как было в древней Спарте, вы могли бы до совершеннолетия просто не дожить. Вас бы съели более сильные товарищи.

Что касается единения нации и общин, у меня ощущение, что пришел век индивидуальной конкуренции, потому что диаспоры не всегда выигрывают. На рынке побеждает тот продукт, который хотят потребители, а не тот, который сделан диаспорой. Больше того, единение по национальному признаку иногда антиэффективно. Оно не конкурентоспособно, потому что люди собираются по принципу родственных связей, а не по принципу талантов. Что же касается однобокости нашей позиции, то кажется, что русские люди не очень нуждаются в защите, живя в своей стране. Безусловно, есть националистические движения и фашистские движения в других странах, и интересы русскоязычных меньшинств ущемляются тем или иным образом, это факт. Но разве вы видите реальные основания для того, чтобы защищать права титульной нации в России? От кого? Не кажется ли вам, что это дело персональной ответственности человека за свою судьбу? И если человек считает, что кто-то объединился в диаспоры, в общины и проталкивает своих, а он на обочине, это просто его индивидуальный крах, его пораженческая психология и отсутствие у него мотивации самосовершенствоваться, образовываться, получать ремесленные навыки и достигать успеха.

Борис Чернышев. Я хотел бы выразить благодарность создателям картины. Действительно, фильм упирается в глубокую культурную проблему, которая проявляет себя в последних секундах ленты. Главный герой говорит о том, что, мол, я это делаю, потому что я их не понимаю, потому что они не такие, как мы. Так вот, если сейчас предпринимать какие-то меры, обращая внимание на культуру, мне кажется, это поможет решить проблему.

Лида. Я хотела бы спросить по поводу массового показа. Если он будет разрешен, то с какого возраста, скажите? Дело в том, что, предположим, пойдут смотреть фильм подростки, у которых личность только формируется. Вы не боитесь, что они неправильно растолкуют то, что вы хотели сказать, и у героя появятся последователи?

П.Бардин. Насколько я знаю, ограничение у нас будет 18 +. Такое же было на фестивале в Ханты-Мансийске. Я бы разрешил как минимум с 16-ти, потому что знаю, как смотрели фильм дети наших друзей. Реагируют они абсолютно адекватно, иногда намного адекватней, чем взрослая аудитория. Я не считаю, что фильм в принципе может навредить. Если его запрещать, надо запрещать как минимум компьютерные стрелялки, «Бригаду», «Бумер», «Брата» и практически все телевидение. А теперь — спасибо вам большое за то, что вы пришли. Мы мечтали о такой аудитории, когда делали фильм.

Я очень хотел бы ближе познакомиться со многими людьми, которые были сегодня в зале.

См.: Ц ы р к у н Н. Режим экономии. — «Искусство кино», 2009, № 3.