Сергей Сельянов: Радостная игра

Сергей Сельянов

Радостная игра

Отбор картин для фестиваля — огромная работа, отборщики составляют программу, исходя из формата фестиваля и ситуации в кино на данный момент. Задача жюри — проанализировать свои впечатления, составить мнение и выбрать из представленных картин те, которые кажутся наиболее достойными. Думаю, что крайне редко жюри при этом решает какие-то концептуальные задачи. Аналитики по результатам фестиваля могут делать какие-то выводы. У жюри более непосредственная, прямая цель — оценить представленную программу и выбрать в ней лучшее. Я бы не сказал, что у нас общий взгляд на кино, схожие интересы, но заседание прошло легко и стремительно, и решения были единодушными. У нас обнаружились общие приоритеты. Конечно, мы проверяли себя, уточняли некоторые моменты, советовались. Но в результате первые высказанные мнения оказались окончательными.

Программа фестиваля получилась очень цельной, в ней прослеживается общая тенденция. Был представлен, в основном, радикальный артхаус, но для жюри это не принципиально. Если бы, скажем, в конкурсе были одна-две сильные, но абсолютно мейнстримные картины и мы бы отдали им призы, выказав таким образом свои предпочтения, это говорило бы о какой-то отчетливой позиции по отношению к артхаусу. Но в данном случае — никакой предвзятости, мы просто выбирали из того, что было.

Я считаю, что «Кинотавр», главный российский фестиваль, должен ориентироваться скорее на серьезный, качественный мейнстрим. Сам фестиваль не формирует индустрию, он выбирает из того, что есть — из картин, снятых примерно за полгода до него. И мы видим, что за последние полгода наша киноиндустрия не произвела ничего достойного в сфере мейнстрима. Это и определило конкурсный отбор. За прошедшие несколько лет было снято много жанровых, развлекательных картин, для которых фестивали стартовой площадкой не являются. Они ими не интересуются, и это взаимно. Отборщики «Кинотавра» продемонстрировали нам некий срез арткино на данный момент. А жюри в этом срезе попыталось своими — хоть и совпавшими, но субъективными — оценками выразить собственное отношение к этой кинопрограмме.

Мы особенно не задумывались о том, что наше решение вызовет негативные отклики. Договорились не придавать этому слишком большого значения. Фестивальные призы — нечто вообще-то символическое, эфемерное: все, кроме создателей картин, о них забывают через месяц или через год после фестиваля. Это такая замечательная, радостная игра. Настоящую ценность фильма определяют не только фестиваль и призы, но — и это главное — его дальнейшая судьба и, конечно, время. Большинству зрителей практически безразлично, получил ли фильм, который им нравится, призы. Фестиваль — это зашкаливающие эмоции, восторг и разочарования. Но я не всегда понимаю остроту реакций на решения жюри. Авторов еще можно понять, но переживания других членов киносообщества порой для меня необъяснимы. Хотя это тоже часть игры, потом время все расставляет по своим местам, все про фестиваль забывают и живут своей жизнью, не вспоминая о недавних страстях.

У артхаусного фильма, независимо от того, получил он призы или нет, довольно сложная судьба в России. Зрителей авторского кино, даже самого качественного, в нашей стране практически нет. Примерно пятьдесят тысяч человек готовы пойти в кинотеатр и заплатить за билет. Бывают редкие исключения, связанные с именами отдельных знаменитых режиссеров, чьи работы ждут с нетерпением. Но в среднем аудитория артхауса, повторяю, всего пятьдесят тысяч зрителей, даже если говорить не о всей стране, а о двух главных городах — Москве и Санкт-Петербурге. Для России это смешные цифры, но таковы факты. Сломать эти показатели практически невозможно никаким фестивальным успехом. Кстати, если говорить об исключениях — это фильм Звягинцева «Возвращение», который получил аж два приза в Венеции. Это редчайший случай, вокруг которого возник скандал. Все это вызвало интерес у нашей публики, и некоторое время интерес к «Возвращению» был очень высок. Но не зашкаливал. Вот как влияет фестивальный успех.

Думаю, что даже если какая-то российская авторская картина получит приз престижного фестиваля, например Каннского, то это не сильно повлияет на ее прокатный успех в России. За рубежом, прежде всего в Европе, он, безусловно, будет востребован, а у нас, я думаю, количество зрителей в кинотеатрах увеличится не принципиально. Прокатчикам в этой ситуации работать очень тяжело. Даже те, кто любит арткино и смотрит его, чрезвычайно редко ходят в кинотеатры. На «Кинотавре» были очень достойные артхаусные работы, и можно надеяться, что их ждет хоть сколько-нибудь успешное будущее. Не знаю, какова их международная прокатная судьба, но мне кажется, что, например, картина Мизгирева имеет все шансы на успех за рубежом.

Я не искусствовед и не критик, чтобы судить о направлениях и тенденциях в нашем кино. Мне кажется, что у каждого режиссера — свое лицо, свой почерк. Я не люблю соединять их в стаи, каждый фильм — так или иначе уникальная работа, талантливый режиссер — это всегда индивидуальность. Если кто-то из молодых режиссеров считает себя чем-то обязанным, например Балабанову, то причины лучше уточнить у них самих. Со стороны, может, и видны какие-то параллели, но я нахожусь внутри кинопроцесса, и мне сложно судить об этом. С одной стороны, мне неловко, с другой — меня это просто не интересует. Меня занимают отдельные фильмы как таковые, вне контекстов. Если я вижу хороший фильм, мне не особенно важно, как и почему он появился, кто вдохновил режиссера. Главное — результат. Выявлять закономерности, навешивать ярлыки — дело критиков. Это тоже игра, по-своему любопытная, но сам я в ней не участвую.

Записала Елена Паисова