Love, actually. «Короткое замыкание», режиссер Борис Хлебников

Автор сценария Константин Федоров

Режиссер Алексей Герман-младший

Оператор Евгений Привин

Художник Сергей Тырин

В ролях: Карим Пакачаков, Анна Екатерининская, Павел Сергиенко, Александр Безруков, Дмитрий Владимиров,

Дмитрий Воронец, Арон Мельников, Николай Андреев

«Поцелуй креветки»

Авторы сценария Андрей Хаас, Кирилл Серебренников

Режиссер Кирилл Серебренников

Оператор Олег Лукичев

Художник Николай Симонов

В ролях: Юрий Чурсин, Юлия Пересильд, Алена Долецкая,

Андрей Савельев, Анастасия Голуб, Светлана Бриллиантова, Андрей Фомин, Александр Виноградов, Владимир

Дубосарский, Виталий Хаев, Псой Короленко

Улица корчится, безъязыкая...

В.Маяковский

Вот он, наконец, коллективный портрет поколения конца нулевых. Ничего героического, суперменистого; ничего гламурного, хайлайфистского; ничего криминального, бандитского. Психофизика невзрачная. Квеловатый журналист, корпускулярная частица офисного планктона, с утра вынырнувшая после вчерашнего клубешного угара, чтобы осознать, что не знает, «как сказать». Помятый на вид провинциал, неделя, как освободившийся и добравшийся из Хабаровска в столицу, чтобы набраться «ощущений». Кудлатый глухонемой сапожник, мимо которого прошумели, не задев в его подвале, сытые нефтеналивные годы. Загремевший в психушку цирковой артист с мрачно-туманным будущим. "Бутерброд«-Креветка с навязчивой манией целоваться с каждым встречным-поперечным, нарываясь на тумаки. Компания пестрая, но как на подбор тупокосноязычная, в пределе — глухонемая, как сапожник, или общающаяся только затверженными рекламными слоганами, как рекламщик, двигатель торговли.

У каждого поколения есть свой язык, общеупотребительный и художественный. Словечко «железно», оставшееся нам на память об оттепели вместе с душевным черно-белым странствием за солнцем и по Москве. Интеллигентский треп с утопленным в подтексте смыслом неулыбчивых инженеров-мэнээсов, летавших во сне и наяву. Блатной жаргон «братков» и чернуха эпохи перестройки. Нулевые свели словесную коммуникацию до десятка слов-паролей, обозначающих либо приблизительность («типа»), либо полную симуляционность смыслов («как бы»). Корчи безъязыкой улицы отразились в припадочно-бесформенном кино, утратившем жанровую определенность, что само по себе и не ново, а хуже того — погрязшем в бесчувствии как норме жизни.

«Короткое замыкание» возникло как жирная точка в конце эпохи незаслуженного довольства и как манифест, знаменующий начало пути к вынужденному аскетизму, естественным образом требующему обращения к авторесурсу. Пятеро фронтменов сегодняшнего российского кино, волею продюсера Сабины Еремеевой, собравшей на проекте звездный флэш-тим, практически не сговариваясь, сняли по сюжету о любви — вы не поверите — без секса. Со времен «Маленькой Веры» если любовь и прорывалась на экран, то исключительно в облатке его, родимого. И вдруг оказалось, что секс и любовь вовсе даже брат с сестрой и могут ходить поодиночке. Прорыв, что и говорить.

Саша (Александр Яценко) из сюжета Бориса Хлебникова «Позор», будто закончивший «свободное плавание» в тихой бухте какой-то газетенки и ныне носящий гордое звание журналиста, — на самом деле типичный представитель этого безразмерного племени, который и гороскопы сочиняет, и сюжеты на актуальную тему лудит; качество того и другого известно. Получив накачку от редактора, Саша отправляется на задание: опросить жильцов дома насчет ремонта трубопровода. Явившись на место, он вдруг упирается взглядом в рядовую, в общем-то, надпись на распределительной будке: «Оля — сиська». И что-то его торкнуло, заставило искать героиню граффити. Не иначе, взыграло в нем воспоминание детства, когда понравившихся девчонок мальчишки дергали за косички или долбали портфелями по голове. Так и вышло: «журналистское расследование» выявило наличие светлого чувства раздолбая Коли к девушке Оле. Стало быть, «Оля — сиська» расшифровывается как «Оля + Коля = любовь». До полного хэппи энда дело не доходит, но он подразумевается: Хлебников оставляет скрюченную фигурку тщедушного Коли в холодном пустынном пространстве неуютного двора под окнами «Джульетты», которая, получив вводную информацию от Саши-журналиста, хотя бы из любопытства должна выйти на балкон. Хлебников, похоже, не отказал себе в цитате. Проходя мимо Коли, Саша дружески хлопает его по плечу, и тот валится на бок, застывая в той памятной позе эмбриона, в которой зарылся в стог сена герой Олега Янковского в финале «Полетов во сне и наяву». Разница лишь в том, что Сергей Макаров из уютного советского 1982 года засыпал в теплом, мягком стогу, а Коля из 2009-го — на сквозняке холодного заплеванного асфальта безлюдного двора.

Иван Вырыпаев сделал сюжет «Ощущать» в стиле домашнего видео, снятого безымянной польской девушкой, прилетевшей на несколько часов в Москву. После ритуального посещения Красной площади при параде она оказывается в проходном дворе, где перед ней нарисовался парень в дешевом костюме с красным сердечком на лацкане. Он по-приятельски обращается к ней с какими-то словами — само собой, по-русски. Она отвечает по-английски, понимания не получается. А ему слова и не нужны: «А чего тут понимать-то? — поясняет философ новой коммуникабельности. — Ты ощущай, не понимай. Теперь только ощущать надо. Это нормально. Чего тебе это понимание даст? Ничего». Но гостья из Евросоюза действует по-привычному, листает разговорник и выясняет, что парня зовут Митя. Потом опять Красная площадь, концерт — и кто-то ее снимает на ту же самую камеру, Митя, наверное, кто же еще. А дальше опять Шереметьево, возвращение и разговор за кадром со своим парнем, который допытывается, кто же этот тип на видео и всё ли у них с ней самих-то в порядке. Она отвечает, что да, всё в порядке, но с каждым словом голос звучит все неувереннее, как будто только теперь она понимает, что прошла, пролетела мимо чего-то важного. Не ощутила.

«Срочный ремонт» Петра Буслова не обошелся без лужи кровищи, но, вообще-то, это почти притча о современном глухонемом Герасиме, который вместо собачонки лелеет у груди девичью туфельку. Сидит он в своем сумрачном подвале, как средневековый алхимик, втайне мечтающий воссоздать из этой оставленной в починку туфельки живую прекрасную девушку. В отсутствие связи с внешним миром он реконструирует его, сводя в любовном танце чужие штиблеты, шпильки и кроссовки, посылая привет чаплинскому «танцу булочек». Любовный экстаз глушит ледяным душем и нежно рисует на запотевшем стекле туфельку, потом вырастающую на стене гигантским символом-фетишем. В своем гипнотическом ожидании он не замечает, как рука попадает в жернова станка. Но живая болтливая «принцесса», явившаяся получить заказ, неумолчно выясняя по мобильному отношения с каким-то Лешей, мечте не соответствует.

И не видит, как хлещет кровь из раны, и плевать ей на этот щемящий остановившийся взгляд, полный боли.

Сюжет Алексея Германа-младшего называется «Ким» — по имени главного героя (Карим Пакачаков), циркового артиста-фокусника, почему-то отправленного на остров в психушку, куда все прибывают ненадолго, а остаются навсегда. «Полечим, а лет через двадцать отпустим», — утешает его санитарка-карлица, карикатурка медсестры из формановского «Полета над гнездом кукушки». Фирменный фамильный антураж Германа узнаваем с первой минуты — промозглая сырость, туман и атмосфера безнадеги, погруженная в унылый ландшафт северного приморья, где пациенты на правах зэков разбирают на металлолом бывшие подлодки, славу отечественного морфлота. И последний солнечный день в году давно прошел с приездом Кима, который из всех своих слабых сил пытается осветить весь этот мрак зажегшейся в кулаке лампочкой. А охватившую его любовь к затюканной серыми буднями врачихе, подобную неукротимому стремлению Макмерфи вырваться из застенка дурки, гасят инсулиновым шоком.

Этот депрессивный сюжет сменяется бурлеском-гиперболой Кирилла Серебренникова «Поцелуй креветки», который отчасти закольцовывает альманах первым эпизодом, где тоже шеф дает накачку нерадивому сотруднику, посылая на очередное задание. Сотрудник (Юрий Чурсин) работает «креветкой» — в ядовито-розовом прикиде экзотического членистоногого он, пританцовывая, шныряет по набережной, рекламируя рыбный ресторан. У него, правда, бзик — прицепится к кому-нибудь и давай целовать в губы. Наверное, от неутоленной жажды любви, за что и получает по морде. Правда, одна женщина (Алена Долецкая, между прочим, — шеф-редактор Vogue) пожалела — сунула тыщу, денежка потом очень кстати пришлась. Но чаще — бьют. Байкеры и жлобы, тусовщики и морячки, а также менты. Тем не менее, получив свое, неутомимый Креветка поднимается, собирает детали своего маскарада и вновь декламирует: «Живая музыка! Народный стриптиз! Только морские радости смывают мирские печали!» Он вообще, будто не зная других слов, изъясняется исключительно рекламными слоганами, в том числе с девушкой Ирой (Юлия Пересильд), которая как раз решила удрать от своего парня. И вместе они, сиганув с парапета в воду, прячутся на катере, расплатившись той самой тыщей. А с наступлением зари освещенный лучами солнца Креветка внезапно преображается, дурацких слов, вроде «Наш ресторан зажег огни — лучшее время для любви!», уже не произносит, даже имени своего не называет. Становится таким красавцем, и куда только все его синяки и шишки подевались, а легкие шрамы на носу только украшают, как настоящего мужчину. И катер этот — как «Аталанта», как «Титаник» с Ди Каприо и Кейт Уинслет, перевозит их с Ирой на другой берег, в другую, еще неведомую, но наверняка лучшую и настоящую жизнь. Вода смыла мирские печали... Такой вот пафосный финал, за которым так и слышатся восторженные аплодисменты кинозала. Если только этот финал не привиделся в последнем сне от души отметеленному ментовскими дубинками Креветке, которому, как актеру Юрию Чурсину, уже не надо только изображать жертву... Потому что Серебренников лукаво указывает зрителю на то, что не надо в этом маскараде доверять маскам: какие менты из художников Виноградова и Дубосарского, какой лодочник из Псоя Короленко!

Черный юмор Серебренникова, многозначительная недосказанность Германа-младшего, медитативная заторможенность Хлебникова, жестокая романсовость Буслова, заряженный кислородом видеоарт Вырыпаева, объединенные замыслом продюсера Сабины Еремеевой, сложили алфавит нового киноязыка, в кратком формализованном виде явившемся в альманахе «Короткое замыкание». Что характерно — в альманахе о любви, в соответствии с художественным темпераментом каждого режиссера любви более или менее счастливой, несложившейся или трагичной. И, что удивительно, без секса.