366. «Високосный год», режиссер Майкл Роу

Сцена снята одним планом. Обнаженные мужчина и женщина отдыхают после секса. Женщина говорит: «Мне нравится дом, в котором я живу. Внизу живет пожилая пара — они мне, как родители. Я часто хожу к ним ужинать. А соседка напротив — моя лучшая подруга. Я часто провожу время с ней и ее другом… А еще я сижу с детьми из шестой квартиры, когда у их мамы дела. Дом, может, не очень красивый, но я чувствую себя здесь… под защитой».

Почему-то сразу понятно, что она врет. Хотя действие «Високосного года» Майкла Роу происходит в четырех стенах — на съемной квартире героини. И бог его знает, чем там занята журналистка Лаура во внешнем мире, что правда, а что нет. Но в данном случае как-то до боли ясно, что с соседкой напротив она даже не здоровается, а детей не знает, как зовут. Что нет у нее никакой жизни за пределами квартиры-темницы, да и в пределах — нет. Потому что нет самой Лауры. Есть только изворотливый, скрытный зверек, у которого одна цель — выгрызть внутренности телу, в котором он поселился.

Герои Киры Муратовой, обманщики и их жертвы, часто мучаются мыслью о том, что ложь и правда никак формально неотличимы друг от друга. Слова всегда звучат убедительно и красиво. И самое искреннее признание, и самый чудовищный обман одинаково правдоподобны. «Что бы я ни сказала, ты все равно не узнаешь, правду я говорю или неправду» («Два в одном»; в скобках напомню, что это ответ героини на вопрос о том, спала ли она со своим собственным отцом). А чтобы узнать, надо влезть в душу другому человеку. У Муратовой это невозможно, отсюда и мучения. У Роу возможно только это. С первого кадра мы получаем неограниченный доступ ко внутреннему миру двадцатипятилетней некрасивой, молчаливой, полноватой мексиканки с индейскими корнями. Этот опыт стоит того, чтобы через него пройти.

В двадцать три года австралиец Майкл Роу раздумывал над тем, не начать ли ему комфортную карьеру телесценариста. Потом передумал и уехал в Мексику — зарабатывать деньги журналистикой, а в свободное время писать пьесы и сценарии. Прошло десять лет, пьесы и сценарии получали второстепенные премии, продюсеры вежливо интересовались его первым полнометражным проектом «Натюрморты», но ничего не менялось. Роу решил взять дело в свои руки. Он получил сценарный грант, купил цифровую камеру и компьютер для монтажа и за полтора месяца написал сценарий «Високосного года». Одно место действия, три роли со словами, съемки в партизанском стиле — в общем, вполне подъемная вещь.

Мехико-Сити внес свои коррективы — грабители обчистили квартиру, унесли камеру и компьютер. Роу пришлось искать настоящих продюсеров и добавить откровенных сексуальных сцен, чтобы создать видимость коммерческой привлекательности. На главную роль он пригласил Монику дель Кармен, которая до этого успела мелькнуть в «Вавилоне» Алехандро Гонсалеса Иньярриту (ничто в минутном эпизоде не предвещало, что когда-нибудь она выйдет за пределы амплуа туповатой служанки-»латинос»). Фильм позвали в «Двухнедельник режиссеров». Роу получил «Золотую камеру» — приз за лучший дебют. Сейчас он готовится к съемкам «Натюрмортов» — истории экспата, живущего в Мексике. Ему сорок лет. Пока это похоже на историю со счастливым концом.
Кажется, замысел «Високосного года» родился из школьной шутки.

В любом классе всегда находится хоть один человек, родившийся 28 февраля или 1 марта, и окружающие непременно начинают над ним подтрунивать: «Вот родись ты 29 февраля, подарки бы получал раз в четыре года». А что произойдет, если человек умрет 29 февраля? На четыре года его близкие лишатся возможности помянуть умершего, завершить работу траура. А стало быть, тот след, который он оставил в чужих жизнях, не сможет отойти в область элегических, примиряющих воспоминаний. Четыре года подряд будет все так же больно.

Эта простая и удивительно эффективная метафора високосного года вы-страивает драматургию фильма. Действие начинается в последний день января. На следующий день Лаура перевернет страницу календаря. Она будет методично помечать крестиком прожитые дни, а последний, 29-й, заранее закрасит красным фломастером. Дни ее проходят в выполнении несложных журналистских заданий и телефонных разговорах с матерью и младшим братом, единственным близким ей человеком. У нее есть увлечение — секс со случайными партнерами. Вот она бреет ноги и подкрашивает губы, а в следующем кадре уже приводит к себе домой очередного знакомого, встреченного в кафе или клубе. Монтажные склейки пожирают пространство большого города. Это сделано не для создания атмосферы клаустрофобии. Просто то, как Лаура снимает мужчин в клубе, — не важно. Важно только то, что происходит у нее дома. Или, точнее, только то, что произойдет у нее дома, когда наступит 29 февраля.

Ее третий любовник в фильме сам нарушит свою анонимность (его играет Густаво Санчес Парра — единственный опытный актер в этом безупречном ансамбле). «Меня зовут Артуро. А тебя?» — «Какое тебе дело…» В отличие от других, совсем уж оскорбительно невнимательных мужчин, Артуро будет разговаривать с Лаурой, приносить ей пиво в постель и смотреть с ней телевизор. В сексуальном плане он начнет с легких шлепков и быстро продвинется до прижигания груди сигаретой и «золотого дождя». Это будут идеальные отношения людей, совпавших в своих пристрастиях. И если бы главной проблемой Лауры действительно было «одиночество человека в большом городе» (как написали во всех рецензиях), на этом фильм пора бы было заканчивать. Но у Лауры есть к Артуро еще одна просьба…

Но почему же все-таки она лжет? Зачем придумывает себе друга гомосексуалиста? К чему описывает матери вкусные блюда, поедая китайскую лапшу из пластикового стаканчика? С какой стати, отказываясь от работы, говорит редактору, что навсегда уезжает в Швейцарию? Конечно, эта ложь выполняет социальную функцию, помогает ей выглядеть в чужих глазах чуть более успешной и независимой, но не это главное. Дело в том, что эта ложь — не уловка, не нечто внешнее по отношению к героине. Это — самая ее суть. Суть, заключающаяся в отсутствии сути, в потере «я», треснувшего под воздействием непереносимой травмы.

Слово «инцест» ни разу в фильме не произносится. И не прочитывается между строк невнимательными зрителями. Хотя подсказок, в принципе, достаточно. Это и книжка Фромма, и отцовская бритва, которой героиня сбривает лобковые волосы, и выражение ее лица в тот момент, когда Артуро спрашивает, с кем она потеряла девственность (а ответ все тот же: «Какое тебе дело…»). У фильмов об инцесте, от «Гибели богов» до «Китайского квартала», от «Твин Пикс» до «Торжества», есть одна общая черта. Инцест в них — знак непоправимого, того, что не может быть прощено и искуплено. В хороших фильмах — это страшная тайна, которая, вскрывшись, раз и навсегда все объясняет, все расставляет по своим местам. В плохих — это палочка-выручалочка для сценариста-спекулянта. Запрет на инцест настолько глубоко укоренен в европейской культуре, что вопрос о том, почему же это табу и что в нем такого ужасного, просто не ставится. А если поставить его, то в ответ можно услышать либо невнятные медико-генетические рассуждения, либо ссылки на Фрейда, либо соображения общегуманитарного характера. Так вот, «Високосный год» этот вопрос ставит и отвечает на него подробно, хотя и не на уровне слов.

Существование ребенка немыслимо вне благодати родительской любви. «Когда-то я думала, что папа — самый лучший человек на свете», — говорит Лаура своему брату Раулю. Родительская любовь — необходимый и достаточный залог единства и целостности мира, в котором живет ребенок. Мир, конечно, расколется, когда ребенок вырастет, но полученный в раннем детстве опыт поможет сохранить единство и целостность личности, которая сможет этому миру противостоять. У ребенка, ставшего жертвой сексуальной агрессии со стороны одного из родителей, мир раскалывается раньше, чем он может это вынести. Единство распадается на субъект и объект. Первичная любовь подменяется эгоизмом наслаждения, которое, к слову, может испытывать не только насильник, но и жертва (на это в фильме есть туманный намек). Тем сильнее боль, ужас и чувство вины. И тем плачевнее участь жертвы, которая просто не в состоянии винить кого-то, кроме самой себя.

Опыт родительской любви становится паттерном для взрослого поведения. Даже (тем более) если этот опыт связан с инцестом. Будучи использованной, Лаура сама начинает использовать людей. И — после нечаянных соитий — внимательно всматривается в мужчин, прикидывая, сможет ли тот или иной анонимный партнер стать исполнителем ее воли, участником ее плана. Этот удивительный контраст — один из конструктивных принципов драматургии фильма. Один из гостей Лауры через две минуты после акта уже названивает своей подруге, прося прощения за то, что задержался. На первый взгляд разыграна обычная ситуация. Кажется, что Лаура — жертва унижения, одинокая жительница мегаполиса, истосковавшаяся по настоящей любви и т.д. А в глубине — совсем другая история. Лаура выбирает человека, который ее убьет. И униженным, отвергнутым оказывается не она, а ее легкомысленный партнер, который явно не потянет такую серьезную роль.

Парадокс, но Лауру трудно пожалеть — по-простому, по-человечески. Потому что, как и было сказано, этого человека нет. Есть тело — некрасивое и нелюбимое. И есть ртутная капля души, мечтающей только об одном: скорее вон из этого мира. Обмануть всех, манипулировать всеми, использовать всех, лишь бы оставили в покое. А еще лучше — помогли умереть, потому что смерть в этой ситуации — единственный способ выскользнуть из ловушки и остаться в живых. И лишь появление Рауля в финале включает механизм катарсиса, потому что отношения с братом для Лауры — это единственный опыт любви, не связанный с насилием, манипуляцией и стыдом.

В конце фильма наступает март. У Лауры есть еще четыре года. До следующей годовщины смерти отца.

«Високосный год»
Año bisiesto
Авторы сценария Лусия Каррерас, Майкл Роу
Режиссер Майкл Роу
Оператор Хуан Мануэль Сепульведа
Художник  Алисарин Дуколомб
В ролях: Моника дель Кармен, Густаво Санчес Парра,
Армандо Эрнандес, Марко Сапата и другие
Instituto Mexicano de Cinematografia, Machete Producciones
Мексика
2010