Михаил Литвяков: «Как следствие ‒ скука»

Зоя Кошелева. Нынешний фестиваль — двадцатый, юбилейный, и вы как бессменный директор, наверное, вольно или невольно подводите итоги.

Михаил Литвяков. Если честно, у меня желание всех послать подальше, хлопнуть дверью и уйти. Я имею в виду чиновников от искусства. Для них фестиваль не имеет никакого значения, для них главное — это игра в пинг-понг. Я в эти игры не играю и интереса для игроков не представляю. А что касается итогов… разумеется, пришло время итогов. Мне уже семьдесят два. Кажется, все было только вчера. Я был режиссером, снимал кино. Востребованная, кстати, была профессия. Поздновато я сумел сложить в уме два и два и понять, что только при тоталитарном режиме может существовать финансирование документалистики. А ведь это правильно: создавалась кинолетопись страны, а сейчас…

З.Кошелева. Та советская кинолетопись разве не была полностью идеологизированной и потому лживой?

М.Литвяков. Мы выпускали несколько киножурналов и множество картин. Мы снимали зримую память народа, мы снимали людей. Конечно, был и полный бред. Ну, например, тракторист Вася Иванов сгорел, спасая трактор, и потому он герой. В какой цивилизованной стране кусок железа дороже человеческой жизни? А нас так воспитывали. Мы это снимали честно, мы так думали, мы привыкли к тому, что человеческая жизнь ничего не стоит, мы долгое время не думали о тех, кто гнил в лагерях. Сейчас время ничуть не лучше, в обществе утрачены представления о том, что хорошо и что плохо, произошла моральная деградация… Царит тотальная безграмотность, в Интернете новый сленг убивает русский язык.

Наш фестиваль родился в 1988 году, в момент падения советской власти. Это было золотое время для документального кино. Наши режиссеры получали все призы на международных фестивалях. Учреждение своего документального фестиваля — эта идея носилась в воздухе, и СК проявил такую инициативу. Мы в числе других претендентов представили свой проект и победили. У нас был утвержденный проект строительства фестивального центра, и земля была на Крестовском острове. Как я сейчас понимаю, мы оказались со своими идеями впереди времени. Я как директор фестиваля пытался их воплотить. Хотел выкупить землю под строительство фестивального центра, стоила она всего 85 тысяч рублей, и иностранные спонсоры были, готовые вложиться в строительство. Я пришел с этой идеей к Собчаку. А Собчак мне отсоветовал, объяснив, что ко мне как к собственнику сразу придет «братва» и под угрозой смерти землю отберут, а пока она в аренде — бояться нечего. Собчак нам очень помогал, он понимал, что без государственной поддержки фестиваль сделать невозможно.

На первом «Послании» был Лео Гурвиц. Он сказал мне, что не понимает, почему мы так радуемся перестройке. И объяснил, что нравственное и духовное кино несовместимо с рынком и что «к вашим социалистическим проблемам добавятся капиталистические». Я тогда его не понял, а сейчас понимаю, как он был прав. На том первом фестивале у нас работали и кинорынок, и профессиональный клуб, и кинотеатры по всему городу показывали нашу программу. И все потому, что была настоящая государственная поддержка. А потом начались тяжелые времена, разруха. Конечно, сейчас свобода, но предела дозволенного нет. Я много работал с кинолюбителями в киноклубах, это были замечательно образованные люди, по-настоящему увлеченные кино и в то же время понимающие, что режиссер — это профессия сложная, требующая больших знаний и умений. Сейчас каждый себя считает режиссером — такова оборотная сторона технического прогресса. Стало обычным совмещать все кинопрофессии в одном лице, не владея ни одной из них. Профессиональные знания и общая культура заменяются шоковыми деталями быта героев. Долгое время неприглядные подробности российской жизни с успехом продавались за границей. Проститутки, гастарбайтеры, бомжи, алкоголики и наркоманы заполонили экран. Под прикрытием «клубнички» произошла тотальная потеря профессии. Школа плохая, а главное — очень низкий общий культурный уровень. Утрачен институт редактуры, нет такого понятия, как внутренняя цензура. Я, кстати, считаю полезным введение нравственной цензуры, иначе этот поток безобразий на экране не остановить.

"Адская машина. Сон смертницы", режиссер Расим Полоскин

З.Кошелева. А кто будет определять, что нравственно, а что нет? Беда не в безнравственности, а в том, что практически никто не способен произвести продукт интеллектуального усилия, создать связный кинотекст.

М.Литвяков. Да, именно. Отсюда бесконечный метраж и как следствие — скука. Наверное, это направление «что вижу, то и снимаю» имеет право на существование, но это не искусство документального кино. Это что-то другое.

З.Кошелева. Правда жизни и правда искусства — как известно, разные вещи.

М.Литвяков. А представители «Кинотеатра.doc» этого не понимают. В этом году я специально поставил в конкурс картину «Саня и Воробей». Кроме того, мне хотелось, чтобы эта картина вызвала дискуссию среди профессионалов — и не только по поводу нецензурной лексики, но и по поводу бесконечной длины картин этого направления. Содержания на десять минут, а снимается полнометражный фильм. Не умеют выстроить материал драматургически.

З.Кошелева. Дело все-таки не в нецензурной лексике, а в пренебрежении к изображению, монтажу, звуку, про сценарий не стоит и вспоминать.

М.Литвяков. Непрофессионализм выдается за модный прием, тем более что все это по-прежнему хорошо продается на Западе. Но мы не можем отвернуться от таких картин, мы берем все направления.

З.Кошелева. В том числе и совершенно телевизионное, да еще и заказное кино. Я имею в виду картину «Адская машина. Сон смертницы» Расима Полоскина.

М.Литвяков. Но это же горячая тема! К тому же картина сделана с претензией на художественность. А телевидение — наш главный прокатчик, никуда от этого не деться.

З.Кошелева. Это тупиковый путь. Телевидение давно работает само на себя и, кстати, очень неплохое кино снимает в своем формате, по крайней мере, профессионально сделанное. Документалисты, стараясь усидеть на двух стульях, сильно рискуют.

М.Литвяков. Да, это проблема. Режиссеров старой школы очень мало, и они уходят в игровое кино. Уходят потому, что им надоело работать «в стол», они хотят видеть свои картины на экране, хотят зрительского, а не только фестивального успеха. Для документального кино главный прокатчик по-прежнему фестивали. Я уверен, что мы имеем полное право получать субсидии от государства на поддержку кинопроката. Но на это надежды мало. Так что выход у нас у всех один — не отчаиваться. Я был в молодежном лагере на Селигере, давал мастер-класс. Очень много прекрасных молодых людей, интересующихся кино и достаточно культурных и образованных, чтобы полноценно в кино работать. Так что все не так плохо.

З.Кошелева. Может быть, одна из главных задач фестиваля в том, чтобы максимально строго и профессионально подойти к отбору в конкурс, чтобы программа представляла собой соревнование профессионалов, а не упражнения дилетантов.

М.Литвяков. То, что вы видите, — это лучшее, другого нет. Уровень низкий. Или уж совсем сократить конкурс, буквально до десяти картин? Возможно, это и правильно, но трудно на это решиться, жалко тех, кто не попадет.

З.Кошелева. Всегда есть те, кто не попадет, их картины можно показывать в разного рода параллельных программах.

М.Литвяков. Мы к этому идем. К нам приезжают отборщики зарубежных фестивалей, и мне хочется помочь начинающим режиссерам. Одна из задач нашего фестиваля — продвигать российский продукт на экраны мира.

З.Кошелева. У вас уникальный конкурс, в котором соревнуются мультфильмы, игровые и документальные картины.

М.Литвяков. Мы расширили регламент, чтобы спасти фестиваль. Если бы осталось только документальное кино, фестиваль просто перестал бы существовать. Можно было бы разделить конкурсы по жанровому признаку. На это просто нет денег. Государство должно поддерживать такие фестивали, как наш. На Западе уже давно создана прекрасно работающая система государственной поддержки фестивалей.

Бюджетные средства распределяются самым странным образом: ММКФ получает 120 миллионов, а мы полтора. Я воспринимаю это как плевок, как оскорбление. Я уверен, что наш фестиваль — значительное культурное событие, он имеет и социально-политическое значение, у нашего фестиваля славная история, в которую вписаны имена великих кинематографистов мира.

"Саня и Воробей", режиссер Андрей Грязев

У нас колоссальный архив, который мог бы стать основой видеотеки для города, а я не могу до городских чиновников достучаться: это не коммерческий проект — и он их не интересует. У меня есть команда, есть профессиональные люди, готовые работать. Все упирается только в отсутствие денег, других серьезных проблем у фестиваля нет. Я-то хоть пенсию получаю, а молодым нужно платить. Я даже дачный участок свой продал, чтобы расплатиться с фестивальными долгами. На меня смотрят, как на городского сумасшедшего. Люди, которые присутствовали при рождении фестиваля, сейчас у власти, а мне до них не добраться. Обидно. Я уверен, что если бы я встретился с министром Кудриным, то смог бы получить для фестиваля достойное финансирование. Смешно говорить, но я сам стараюсь свести к минимуму количество гостей. Выход я вижу в том, чтобы принять государственный закон о меценатстве. Если бы наших миллиардеров обложить нормальным налогом, то хватало бы денег и на культуру, и на медицину.

З.Кошелева. Нам все равно, сколько денег платят богатые люди в виде налогов. Они ведь до нас не доходят, они попадают в чьи-то карманы.

М.Литвяков. Нет политической воли на то, чтобы поддержать культуру. Все, что Медведев с Путиным декларируют, — только красивые слова. Чтобы Россия не загнулась, надо не жалеть денег на культуру, в том числе и на фестивали.