Кино — на «мыло»! «Матч», режиссер Андрей Малюков

Если бы «Матч» был телесериалом, к нему не было бы претензий. Но когда ремесло «мыловарения» выдается за настоящее кино, куда люди ходят, деньги платят — а они все же платят не за обмылок, — тогда к фильму возникают вопросы.

Они вовсе не про фактологию с мифологией, не про историю «военной темы» в русском кинематографе, не про то, зачем фамилию Трусевич (вратарь киевского «Динамо», прототип главного героя) сменили на фамилию Раневич. Вопросы — только практические. Зачем людей зазывали, что они там увидели?

Сначала они увидели игру в футбол, в тот самый момент, когда артист Безруков ловит мяч противника. Трибуны ликуют, противник затаивает злобу. Для микширования плохой игры артиста (в футбол, разумеется!) смонтирован эпизод очень короткими планами, с тем же успехом можно было бы ловить шайбу или волан в бадминтоне. Далее команда-победительница радуется-обнимается в праздничном рапиде, про который Тарковский еще сорок лет назад сказал, что он больше неуместен, поскольку уже тогда был сильно перерасходован.

К артисту Безрукову подходит артистка Боярская и криком «Коля!!! Коля!!!» выказывает очень бурные эмоции. Артист, в свою очередь, два раза подряд произносит колоритное словцо «шо?», призванное демонстрировать яркость его индивидуальности, но почему-то вызывающее в памяти лишь спекулянтку Раневской на допросе в ЧК из старого спектакля «Шторм»: «Шо вы грите? Шо грите?» Всего в течение двух часов просмотра словцо прозвучит ровно двадцать один раз, застолбив в «индивидуальности» главное — не яркость, а монолитность.

Чтобы не смущать окружающих проявлением чувств, Безруков, уже заявленный Раневичем, находит эффектный выход: химическим карандашом и красивым почерком пишет на ладони Боярской: «Я тебя люблю». Но тут, как и положено в мелодраме, возникает любовный треугольник. Футбольный противник оказывается брошенным мужем возлюбленной Раневича и лезет в драку. Даже еще пикантней: уже не на суржике, а на «мове» к красавице подъезжает пожилой директор школы, где она работает учительницей.

Таким образом, стержнем сюжета станет вовсе не геройство футбольной команды, не начало войны, не место действия (Киев). Отнюдь нет. Сюжет — с минимальными отклонениями — про женщину и трех ее мужчин. Происходить он может как в Троянскую войну, так и в Великую Французскую революцию. Словом, в масштабе вечности. Греки и французы тоже во что-то играли. Одни, допустим, в камешки, другие — в ножички, и матчи наверняка были между соперниками, но опять же — лишь из-за очередной Елены. Любой сюжет, даже великий, таит в себе вечно актуальный вопрос бульварного жанра, а именно: кто с кем спит?

Сразу после пролога, завершенного словами тренера «Отставить личную жизнь», происходит скандальная «троянская» завязка: артистка Боярская под именем Анны (заметим, что в реальности такой девушки не было) соблазняет Раневича, устроив ему стриптиз в сарайчике под старинное танго «Черные глаза». Кстати, танго является единственной приличной, хотя и неуместной, опять же, музыкой за все два часа просмотра, поскольку оригинальная партитура руки Ивана Бурляева блещет только одним — неутомимо навязчивым пафосом, недалеко ушедшим от памятных выступлений краснознаменных оркестров армии и флота на парадах. Между тем, чтобы не акцентировать внимание на сексе (которого, как известно, «у нас не было»), Анна в стриптизе проявляет яркую индивидуальность, долго-долго снимая с длинных ног коротенькие белые носочки. Дальше всё — строго под одеялом, но это, видимо, надо понимать так: мы не греки и не французы, у советских собственная гордость.

А поутру они проснулись под бомбежку, которую Анна понимает однозначно: «Я знала, нас накажут за наш грех». Тут и начинается война — с греками, немцами, индейцами, инопланетянами. Нужное подчеркнуть. Народонаселение в панике, «тарелки» делают заявления, военкоматы ждут добровольцев, футболисты записываются, уходят на фронт, а враги, соответственно, входят в город. Красочные иллюстрации, словно сошедшие с картин советских живописцев типа Дейнеки, Лансере, Пименова и Герасимова, довольно подробны, но цель у них одна — «притормозить» перед разлукой Анны и Николая, чтобы прозвучала ключевая фраза: «Даже денечка мы с тобой вместе не прожили». Разлука пронизана «светлой печалью», а дальше уже бои.

Когда Николай попадает под бомбардировку, а далее — в плен, у Анны в руках лопается стакан. Война, залитая симфонической музыкой, столь же иллюстративна, но она уже — с полотен более позднего Дейнеки, а также Йогансона, Пластова и Непринцева, причем даже не полотен, а их дешевых репродукций из отрывных календарей. Главное же — отнюдь не нашествие пришлого кованого сапога, его опасливая встреча местным населением, когда неразумные дети с флажками со свастикой радуются пришельцам, как герой спилберговского «Инопланетянина», и не начало террора. Главное же в другом. Узнав о горькой участи попавшего в плен Николая, Анна кидается его спасать и делает это вполне небанальным способом. Пообещав «вынуть» футболистов из лагеря, она выходит замуж за ставшего всесильным бургомистра, а именно — бывшего директора школы, помощником которого, что характерно, является ее брошенный муж. Это вам, как сказал ей Раневич еще в постели, не в футбол играть, а «посильнее Фауста Гёте».

Узнав о мнимом предательстве, Николай еще поработает на хлебозаводе грузчиком, затем, наконец, начнутся футбольные тренировки и где-то на втором часу просмотра зрителя ждет нарезка футбольных матчей. «Отданная другому» Анна снова подойдет к Николаю после игры, и он оскорбленно напишет ей на ладони: «Я тебя любил».

Остальные победные матчи, командные разборки между теми, кто понимает важность момента и кто не понимает, вескость поводов и доводов Раневича, встреча с тренером, торгующим на рынке (чисто комедия Мариво), включая последний роковой матч, смонтированный так, чтобы футбола, упаси боже, не было вообще, — все это лишь фон для переживаний Анны, ее мужей, бывшего и нынешнего, и торжествующая весть, доставшая Николая прямо на поле игры: «Дурак, она изменила, только чтобы тебя спасти».

Фон нужен, чтобы у окрыленного Николая тоже возникли проблемы. Он ничего не знал, просидев ночь в гестапо и подвергаясь шантажу. И был готов на смерть. Но тут вдруг такое дело, что, только предав себя, он может помочь возлюбленной. Страсти просто рвутся в клочки (как ни странно, самым благородным оказывается муж-бургомистр, Менелай то есть. Он любил жену, и Николай должен во что бы то ни стало доказать, что любит ее сильнее). Теперь до самого конца Раневич сомневается, потому что хоть и расстреляют за победу, хоть и спасется Анна, а выиграть-то хочется.

Хоть греки, хоть инопланетяне, пусть даже немцы, но в игре надо выигрывать. Ах, как хорошо, что перед финальным броском они с Анной встретились глазами! Мяч взят! Вопрос только один: а что, если б не встретились? Что, если бы эта несуществующая Анна с фамилией Любки Шевцовой не пронзила горящим взором переполненные трибуны стадиона? Может, все живы бы остались?

К реально состоявшемуся футбольному матчу киевского «Динамо» в 1942 году, после которого — причем далеко не сразу и совершенно за другое — несколько наших футболистов были сначала снова отправлены в концлагеря, а потом и убиты, сюжет фильма имеет весьма косвенное отношение.

Вместо сочувствия как раз острую неприязнь вызывают заявления авторов, что они-де честны в плане идеологии, они «сказали всю правду» о событиях, в отличие от предыдущей постановки, якобы сказавшей «не всю правду». Но пятидесятилетней давности «Третий тайм» Евгения Карелова при всех цензурных ограничениях той поры говорил пусть не «всю», зато психологическую правду о «матче смерти» 42-го года. Там никто не огламуривал драматизм человеческого самопожертвования дешевыми отыгрышами на тему «шерше ля фам».

Не знаю, как кто, а я чувствую себя оскорбленной, когда фоном для вечного «шерше...» выступает расстрел в Бабьем Яре семисот русских пациентов местной психбольницы. Эффектной нарезкой, хотя и без подробностей. Когда следом, для доказательства «положительности» героини (которой не существовало), к ней белыми нитками пришивается еврейская девочка Соня и вместе с ней — весь жуткий Бабий Яр. К любовному сюжету он не имеет никакого отношения (у Раневича были еврейские соседи по коммуналке — да, это серьезная драматургическая находка), но снимается крайне подробно, опять же в рапиде, залитом симфонической музыкой. Хотя без шокирующих подробностей, не нужны они современному глянцу. Кто же в глянце правду ищет?

При этом «Матч», в отличие от приличного во многих отношениях «Третьего тайма», еще и снят с полным отсутствием понимания слова «пошлость».

Что ни эпизод — просто апофеоз пробуждения в публике самых тупых, примитивных «вечных» инстинктов. На это рассчитано все — «фольклорный» сценарий, написанный целой футбольной командой, «эффектная» режиссура с цветовой игрой знамен и свастик, скрывающей незнание фактуры (все актеры в кадре производят впечатление ряженых), языковой игрой (украинский, русский и немецкий), скрывающей незнание реальной ситуации (кстати, «тебе» по-немецки будет не «дихь», а «дир», для этого достаточно посмотреть в разговорник), монтажной игрой, скрывающей тотальное неумение — бегать с мячиком по полю, бегать по полю с винтовкой Мосина или бежать из Бабьего Яра под окрики полицаев. Лишь бы скрыть неряшливость съемок (кто стоял справа, почему-то оказывается слева), халтуру в работе актеров и полный пофигизм авторов по отношению к материалу.

Наращивание пошлости в восприятии прошлого, конечно, не открытие фильма «Матч», бывало и похлеще. Пугает иное: если вынуть из сюжета никогда не существовавшую «роковую женщину», не будет ничего. Ни 22 июня, ни Киева, ни разбомбленного Крещатика, ни того же «окончательного решения еврейского вопроса», ни весьма сложных отношений РККА, РСХА и ОУН. Все опустилось до уровня «сисек-писек» (как ни неприятно писать такие слова). Я бы собственной грудью заслонила от просмотра этой дикой пошлости своего покойного деда, жевавшего подорожник в лейтенантской школе под Ржевом, дошедшего до Потсдама и никогда не смотревшего ни одного советского фильма про войну, кроме ленты Хуциева «Был месяц май». Правда, дед уже умер, некого заслонять. Но он бы и сам смотреть не стал.

Безусловно, постановщик Андрей Малюков — идеальный кандидат для такого уровня изображения нашего военного прошлого. Актер и режиссер Народного театра в провинции, ставший ассистентом Юрия Озерова на «Освобождении», вот уже сорок лет радует публику фильмами самых разных жанров. Да, они не становятся предметом обсуждения, не рвут душу — скорее, наоборот. Они идеально потрафляют промыванию мозгов. «В зоне особого внимания», «34-й скорый», «Любовь на острове смерти» и вот, наконец, «военные» продукты — «Мы из будущего» и «Матч». Голливуд без Голливуда, образчики «народного» кино, строго следующего семейным ценностям и новомодному госзаказу, идеал ХХI века.

По-настоящему пугает, что ХХI век в нашем кинематографе проявляется под знаком квазифольклорного сознания художников. Будь то «9 рота» с красными маками вокруг артиста Пореченкова, будь то «1612» с белой бодливой лошадью, фильмы, не важно каких жанров и каких времен, будь то, наконец, замысленный «Сталинград», снимаемый в 3D, — все это адресовано вовсе не прошлому. И не будущему, не говоря уж о настоящем. Нет, все это — по состоянию сознания творцов — следует лишь в одном направлении — дешевой немецкой порнографии. У немцев порнография бывает груба и неряшлива, хотя у определенной части аудитории популярна именно за это. Символично, что именно немцы всему миру поставляют тупое жесткое порно, а мы берем с них пример, рассказывая о том, как победили их в 45-м.

«Матч»
Авторы сценария Тимофей Сергейцев, Игорь Сосна, Дмитрий Зверьков, Илья Неретин
Режиссер Андрей Малюков
Оператор Сергей Михальчук
Художники Александр Толкачев, Александра Дробот
Композиторы Иван Бурляев, Ричард Горовиц
В ролях: Сергей Безруков, Елизавета Боярская, Эдуард Безродный, Екатерина Климова, Дирк Мартенс, Александр Крыжановский, Александр Кобзарь, Сергей Романович, Игорь Гнездилов, Никита Тезин и другие
«Рекун-синема», Pronto Film
Россия — Украина
2012