Победа веры. «Я буду рядом», режиссер Павел Руминов

Несколько лет назад фильм Ярослава Чеважевского «Кука», где маленькая девочка долго жила с мертвой бабушкой и получала за нее пенсию, вызвал на «Кинотавре» оторопь и не получил ничего. Сюжет хичкоковского «Психоза» был там сведен к бытовой мелодраме про хорошую женщину, которая спасла девочку.

В прошлом году фильм Игоря Волошина «Бедуин», где женщина с больной дочкой стала суррогатной матерью и добралась до арабской пустыни, вызвал резкие споры, но тоже не получил ничего. Сюжет «Танцующей в темноте» был там сведен к бытовой мелодраме про хорошую женщину, которая спасла суррогатного ребенка. На сей раз фильм Павла Руминова «Я буду рядом», где как минимум три хорошие женщины спасают друг друга и маленького мальчика, чтобы он не пропал после смерти мамы, получил Гран-при фестиваля. Не случайно бытовая мелодрама наконец-то добилась успеха (вместо прошлогоднего рафинированного «Безразличия», ранее — многозначительно-туманного «Перемирия», еще ранее — пафосно-кричащего «Волчка»). За этим явно стоят сегодняшние социальные пертурбации.

1

Речь вовсе не о «сериальной эстетике», хотя «смерть на взлете» — вечный хлеб «мыльных опер». Но «большое кино» никогда не чуралось этого хлеба и порой добивалось признания («История любви», «Слова нежности», «Моя жизнь»). На экране подробно умирали мужья и жены, матери и отцы, дети большие и маленькие, причем, как ни цинично это звучит, именно онкология была выгодна для экрана, так как долгая история болезни позволяла вникнуть во все психологические тонкости семьи и быта. С этой точки зрения то, что сделал Павел Руминов — перемонтаж нескольких серий в полнометражное кино, — выглядит как раз довольно актуально.

Нынешняя цивилизация зэппинга и социальных сетей больше не приемлет последовательного развития сюжета. Скачки по разным каналам, «уровням», «лентам» превратили информационный поток в порожистую речку, в уже необходимый дайджест информации. Это касается и кино. Провидческой классикой в этом плане когда-то был «сериал» Трюффо про Антуана Дуанеля, где последняя, пятая часть, «Убежавшая любовь», представляла собой дайджест предыдущих четырех. Ныне, не обладая изобретательностью Трюффо, кино все больше распространяет «франшизы», успешные в первую очередь потому, что позволяют каждый следующий раз брать с места в карьер, не вдаваясь в объяснения.

2

Руминовский дайджест сериала обеспечил полнометражной версии динамику и своего рода «монтаж аттракционов» — в ней остались лишь самые психологически точные, самые эмоциональные, душераздирающие фрагменты, при том, что канва событий вычисляется моментально любым современным школьником. У веселой и продвинутой матери-одиночки (Мария Шалаева) вдруг обнаруживают рак мозга, он прогрессирует, и ей надо успеть пристроить обожаемого сынишку (Рома Зенчук) в надежные руки, а потом достойно умереть. Было когда-то на эту тему даже старое польское танго «Бедное сердце мамы»: «Доктора не зовите, сына мне возвратите, с ним хоть часок побыть, как тяжело мне жить»... Все совершенно ясно.

При просмотре также ясно, что, пытаясь придать мелодраме хоть какой-то экзистенциальный смысл, Руминов идентифицировал себя не с сюжетом и жанром, не с тем или иным персонажем, а с исполнителями ролей, конкретно — с Шалаевой и Зенчуком. Остальные актеры подходят типажно и играют тоже нестыдно, в рамках поставленных задач (Мария Семкина, Иван Волков, Елена Морозова, Алиса Хазанова), но они играют, «работают», а Шалаевой и Зенчуку удалось на экране вступить в реальные человеческие отношения, не исчерпывающиеся «ролями» (плюс, пожалуй, финал Хазановой). Таким образом, «протагонист» Руминова — абсолютная органика исполнителей, дающая надежду на выход в экзистенцию, благодаря чему и возможны «перерывы постепенности», лакуны в повествовании.

3

Из-за лакун, разумеется, в ходе событий, длящихся около года, порой возникает визуальная неразбериха. Только что в кадре была зима, и вдруг снова зима. Где лето? Лета не было из-за графика съемок, вечно в сериалах стремящихся к удешевлению, или из-за некондиционности исполнителей в это время года? Речь именно о том, что происходящее на экране как бы заведомо теперь включает в себя съемочные технологии, ни для кого это не секрет. Но мелкие нарративные помехи вроде титра «Прошло четыре месяца», а ты, как ни считай, в четыре месяца не укладываешься, или через эпизод нужен следующий титр «Прошло еще четыре месяца» (или хотя бы три), по ходу дела все же искупаются «правильностью» ритма и мотиваций.

В целом фильм (для сериала) снят уровнем выше, чем обычно у нас, — примерно, как «экспериментальные» проекты Германики с признанной К.Эрнстом «зеленой улицей». Там есть улицы, машины и прохожие, кафе и магазины, ресторанная кухня, больницы и детский сад. Количество и качество объектов, при всей скромности, вырвались из концлагеря «малобюджеток». Зернистость изображения, привычная Руминову, специально скрадывает возможные огрехи антуража. Персонажи не заламывают руки и говорят вполне человеческим языком. Если исходить из привычного телевизионного «ниже плинтуса», это почти потолок. Но мы со своим «плинтусом» уже совсем отвыкли от того, что потолки бывают разные. Не только 2,25, как в панельных хрущобах, но еще и 2,75, иногда даже — три или вовсе четыре метра.

4

Да, несвоевременное умирание с отягчающими обстоятельствами сыграно правильно, вполне в русле неплохих наших литературных традиций («Когда же пойдет снег», «Свой круг»). В область не мысли («Смерть Ивана Ильича»), но хотя бы чувств («Девушка и смерть») фильм вторгается негрубо, не наотмашь. Отдельное спасибо авторам, что Шалаева разрыдалась всего один раз, в конце. Это сильный, хотя и ожидаемый, контраст с предыдущим отчаянным ёрничаньем. Из нас усиленно выдавливают слезы, но какую-то степень свободы все-таки оставляют. Однако тот зритель, который способен понять достоинства картины, парадоксальным образом не исчерпывается эмоциями. Он увидел достоинства, а дальше что? Тут же и начинается пристальное рассматривание, почему вроде бы все правильно, а жмет и давит на каждом сгибе. При всей любви к мелодраме — в этой все время себя чувствуешь как-то неуютно, неловко, недоговоренно. Никакой актерской игры и монтажных стараний не хватает для ответа на вопрос «О чем будем договариваться?».

Несмотря на прекрасную Шалаеву, с ее персонажем идентификация невозможна. Уже скучно повторять, что как только в нашем кино возникают герои нашего времени, становится непонятно, кто все эти люди, откуда они взялись. Эта Инна каким-то образом имеет теплое место в хорошем ресторане, хорошие деньги, хорошую машину и не имеет квартирного вопроса даже после развода с мужем. При этом сохранила редкую душевную чистоту, открытость и бесхитростность. Это как так случилось? Она — генеральская дочь? А где тогда генерал и почему моментально не вывез на лечение за границу? То же касается остальных — приемных родителей мальчика, например. У мачехи цветочный магазин, у отчима — некий «бизнес», а люди они на редкость интеллигентные. Авторы хоть на неделю пытались устроиться поработать в наши цветочные магазины? На этот черный рынок с жесточайшей конкуренцией, массой откатов и повсеместным господством зубастых понаехавших торговок? Про некий «бизнес» и говорить нечего.

5

Для авторов, что очевидно, принципиальным моментом является уравнение «хороший человек — благополучный человек». Социальный оттенок иронии возможен лишь при выборе кандидатов в приемные родители, что сегодня только приветствуется, но все остальное — совершенно стерильно. «Дура»-участковая докторша, «дурак и сволочь»-бывший муж вообще никакой роли не играют. Зато у Инны превосходный хозяин, просто мешок с деньгами, готовый раскошелиться за все про все без каких-либо условий. Он никогда не слышал, сколько стоят раковые операции с лечением, или он сын «Газпрома». Из хосписа к Инне сразу приходит «идеальная подружка», обеспечивая под конец полную душевную близость, будто сестра-близнец, только без опухоли. Авторы создали себе все удобства, чтобы до самого конца делать публике красиво. Никакой нищеты, беспомощности, бесправия, безнадежности ни в каком смысле, кроме «болезни». Ведь опухоль мозга — она и на Марсе опухоль мозга. Но благодаря такому полному отказу от социальных реалий и подозреваешь во всем этом с начала до конца какие-то марсианские хроники.

Любой ценой не должно просвечивать любое неблагополучие. Это очень заметно, если вспомнить «не наше» кино аналогичной тематики. Недавний польский фильм Томаша Вишневского «Все будет хорошо», прошедший по многим фестивалям, — про мальчика, у которого тоже умирает мама. Мальчик — талантливый спортсмен, и он решает, что если через всю Польшу добежит на своих двоих до чудотворной иконы, то мама не умрет. Фильм — такая же мелодрама с положенной дидактикой, но он ни на секунду не открещивается от реального польского быта. От того места и времени, где умирает мама, контрастов убожества и гламура, имущественных и сословных различий — от «нестерильной» жизни, переводящей смерть из умозрительной схемы в прискорбный факт биографии. Да и даже в благословенной Америке«Серьезный человек» Коэнов, хотя он немного не о том (но тоже с подозрением на рак у хорошего человека, который всю дорогу переживает это известие), или совсем свежие «Потомки» Пейна (где как раз умирает мама, хотя и не от рака), даже китайское и тайское кино, когда берутся за бытовые мелодрамы — проникают в быт и социум. И там слышно чужое сердцебиение, и оно может быть дешифровано, понято, акцептировано.

6

«Я буду рядом» может быть акцептировано лишь двумя слоями населения.

Во-первых, теми, кто это делает, поставив во главу угла сегрегацию «благополучной» и «неблагополучной» жизни, «благонамеренных граждан» и «деклассированных элементов», «бобрового заповедника» и «борьбы за выживание». За последние годы много на этом пути достигнуто. Выделенка, выгородка «прекрасного нового мира» без бомжей и алкоголиков, без страшных школ и больниц, и квартир, и судов, и улиц в промзонах мощно устраивалась многими, от Резо Гигинеишвили до Сарика Андреасяна. Обустроенная ими «в чистом» виде, теперь эта «территория любви» может позволить себе усложнение в виде смерти, и тоже понятно почему. Непонятно откуда взявшееся и кем, собственно, представленное благополучие озаботилось постоянным репутационным ущербом («кто все эти люди»), и ему пришло время «подумать о душе».

Разные баловни судьбы стали замечать, что никакая заграница не поможет, если самому не заниматься икэбаной и не ходить в оперу, как приемные родители мальчика, не сохранять лицо при любых обстоятельствах, как сама Инна, — в общем, не соблюдать правила хорошего тона. В этом смысле

«Я буду рядом» все же делает благое дело — хотя бы тем, что пытается говорить о правилах человеческого общежития на русском языке. Напоминает, что «сумма прописью» не тождественна тому, что «за душой» (повторю, Мария Шалаева с этим напоминанием справляется блестяще и все сомнения о фильме никоим образом не относятся к ней). Русская речь для таких «разговоров по душам» и была устроена когда-то, фильм это знает. Но, к сожалению, для со-хранения договоренностей о сегрегации, о прекрасном новом мире, где нет ничего ужасного, кроме того, что «все мы умрем» (как и на Марсе), душевная жизнь должна быть заведомо отредактирована, ограничена. Это моментально подводит к тому, кто будет для фильма благодарной публикой.

7

Разумееется, пресловутые «бабушки», для которых снимаются все наши сериалы, кроме «после полуночи». Под «бабушками» при этом понимаются также «пэтэушники и пэтэушницы», и это на каналах говорится открытым текстом. Почему они вдруг будут благодарны тем, кто от них отгородился, как будто их и нет? Да очень просто. Если «баловню» высунуться из ограды, можно и выпасть, а этого он стерпеть ни за что не может. Значит, не надо высовываться, что, как ни парадоксально, и значит плавный регресс «успешных людей» к душевной жизни «бабушек». Ни слова о политике (власть по умолчанию всегда права), о религии (все по умолчанию православные), о свободе (жизнь по умолчанию всегда продолжается при домострое). В «Я буду рядом», в отличие от «полуночной» Германики, заведомо исключены адюльтер, случайные связи, грязные сплетни, мелкие подлости, проституция любого рода, повсеместные алкоголизм и скотство, не говоря уж о ненормативной лексике. Конечно, в натуре «бабушки» матерятся почище любого сапожника, но только чтобы никто не слышал. И проституцией любого рода, выпавшей на их век, они, скорее, кичатся и делятся воспоминаниями, но только среди своих. Основной закон — тот же, что в «бобровом заповеднике», один в один. Не выносить сор из избы.

Жюри «Кинотавра» самому решать, из «баловней» оно или из «бабушек», хотя это, в общем, без разницы. Для «бабушек» снимают, как для лучшего врага: он ведь тоже настаивает на сегрегации (богатых и бедных, рабов и господ), стоит и не может иначе. Он увидит в «Я буду рядом» все, о чем всегда мечтал, чему всегда завидовал и ради чего подличал так или иначе, — «богатую жизнь». А то, что и в ней вдруг случается опухоль мозга, оправдает его в собственных глазах. Ведь и болезнь, и смерть, и дети есть у всех. Правда, не так красиво они случаются в реальности, но потому и подлость, которую как раз ни одна «бабушка» и ни один из «баловней» не хочет вспоминать. Никто из них не читал предсмертные слова Катерины Ивановны из «Преступления и наказания», а прочли бы — возненавидели: «Оно зачем такое?» Нет, успешные «бабушки» требуют, чтобы им немедленно позволили «лить эти утешительные слезы». Над Марией Шалаевой, как над собой. Они свято верят в свою непогрешимость, в добрых и хороших людей «из соседнего подъезда» — верят в саму «веру», потому что «сомнение» может разрушить пропасть и прекратить войну между бедными и богатыми. А как же ее прекращать, если она все спишет и даст шанс на широкий прокат?

«Я буду рядом»
Авторы сценария Павел Руминов, Тихон Корнев
Режиссер Павел Руминов
Оператор Федор Лясс
Художник Екатерина Щеглова
Композитор Александр Иванов
В ролях: Мария Шалаева, Рома Зенчук, Мария Семкина, Иван Волков, Елена Морозова, Алиса Хазанова
Enjoy Movies, «Квартал-95», ТПО «Рок»
Россия — Украина
2011