Беседу ведет Антон Долин.

Антон Долин. Что послужило отправной точкой для «Жены полицейского»? Были ли у вас какие-либо личные причины рассказать эту историю, или все началось, скажем, с газетных публикаций?

Филип Грёнинг. Все началось с двух смутных идей, которые меня не оставляли: фильм об отношениях матери и ребенка и фильм о жестокости между мужчиной и женщиной. Откуда это взялось?

Первая идея точно пришла откуда-то изнутри: у меня была очень тесная связь с обоими родителями. Наверное, она и была самой важной. Мне хотелось определить границы пространства любви, которое необходимо любому для полноценного формирования: без любви не станешь человеком… Потом меня увлекло исследование социальной ситуации с домашним насилием, а также его психология. Я сам не мог понять, почему постоянно возвращаюсь к этой теме, не мог выгнать ее из головы. Я общался с огромным количеством людей, вовлеченных в такие ситуации, и с насильниками, и с жертвами. Понемногу пришло осознание того, насколько глобальна и всеобъемлюща эта проблема: не только ее социальный аспект, но сам факт сильной взаимной зависимости, делающей личность беззащитной перед лицом жестокости. Жертвы насилия буквально теряют дар речи… Поняв это, я с ужасом понял еще кое-что: это может случиться с каждым. Даже со мной. Не то чтобы меня кто-то бил или я кого-то, но бывали моменты такой слабости и беспомощности в отношениях с партнером, когда реакции становились совершенно непредсказуемыми. Это связано с какими-то глубинными внутренними конфликтами, в которых мне и захотелось разобраться.

Антон Долин. Обычно любовь и ненависть, нежность и насилие считаются чем-то диамет­рально противоположным. У вас они кажутся неразделимыми. Это довольно редкая точка зрения – из истории кино вспоминаются, пожалуй, только «Сцены из супружеской жизни» и «Из жизни марионеток» Ингмара Бергмана.

Филип Грёнинг. Спасибо за комплимент! Нет, я не считаю, что без насилия не существует любви. Но по статистике около 25 процентов женщин сталкиваются с домашним насилием, и эти данные звучат довольно пугающе. Ведь это значит, что 25 процентов мужчин совершали это насилие в отношении своих жен или подруг. Понимаете, все мы – существа, подверженные эмоциям и зависимые от них. Когда речь заходит о любви, наш внутренний баланс становится очень зыбким, поколебать его проще простого. И тогда любовь может рухнуть, и любой может быть погребен под ее обломками.

Антон Долин. Мы можем лишь предполагать по вашему фильму, что профессия мужа – не случайно же она вынесена в название – является одной из причин его поведения. Он сталкивается с различными проявлениями жестокости на работе, потом они копятся в нем и находят выход дома. Но ведь это косвенный вывод, прямых указаний в вашем фильме нет. Можем ли мы считать «Жену полицейского» рассуждением о состоянии современного общества?

Филип Грёнинг. Это могло бы случиться в любой стране и любом обществе. Не только могло бы – случается! Домашнее насилие повсеместно, оно не знает социальных или национальных различий. Однако фильм не только об этом. Все-таки я делал не социальную трагедию, а притчу. Притча отличается тем, что задает вопросы зрителю, который и является подлинным главным героем. Я разговариваю с ним, убеждаю его в том, что он взрослый человек, способный сделать шаг назад, отрешиться от лишних эмоций, подумать над увиденным и сделать свои выводы. Что на самом деле произошло? Почему это произошло? Из чего складывается жизнь? Из чего-то большого и важного – такого, как любовь или жестокость, – и из чего-то маленького и незначительного тоже: цветок, который мы поливаем, спагетти, которые мы едим на ужин… А социум всегда рядом, без него мы никто. Несмотря на это, кем бы мы ни были и где бы ни жили, мы испытываем любовь к детям и родителям, встречаемся с глупцами и мудрецами, наркоманами и лекарями. Общество никогда нельзя винить в том, какой выбор совершаем мы. Все, что оно может сделать для изменения ситуации, – это создать какие-то социальные институты для помощи жертвам насилия – систему, позволяющую позвонить и пожаловаться, дающую возможность убежать от насилия.

Антон Долин. Помогает ли это на самом деле?

Филип Грёнинг. Не всегда и не всем. Обычно и жертвы, и насильники никуда не бегут и никому не звонят. Им слишком стыдно. Но чем больше это будет замалчиваться, тем хуже будет ситуация.

Антон Долин. «Великое безмолвие» – ваша любимая тема.

Филип Грёнинг. Здесь я бы назвал это «Великим умолчанием», это все-таки не то же самое.

Антон Долин. К разговору о молчании: в «Жене полицейского» ни звука закадровой музыки. Почему?

Филип Грёнинг. Я хочу верить, что мои зрители – взрослые люди, способные вынес­ти собственное суждение об увиденном. Ведь это такой редкий дар – быть тронутым эмоционально, но не стать при этом жертвой манипуляции! А любая закадровая музыка – манипуляция. Мне она не нужна. Зато у меня в фильме есть песни, которые девочка разучивает вместе с родителями. Первое воспоминание о песне, которой тебя учит мама или папа, всегда одно из самых пронзительных и важных, оно есть где-то в недрах памяти у каждого из нас. Мне казалось, что другого саундтрека не нужно. Именно тогда, в тишине, зритель задаст себе главный вопрос: что я способен дать тем, кто рядом со мной, разрушение или любовь?

Антон Долин. Вы говорите, что фильм – притча, и это превращает финал с умирающей девочкой, которая открывает глаза, в метафорическое отражение сказки о Спящей красавице. Смерть в этом мире – пробуждение в другом, как в «Лабиринте фавна» Гильермо дель Торо.

Филип Грёнинг. Я не смотрел! Но, слушая вас, вспомнил, что мои герои поют втроем песню о Спящей красавице. Понимаете, я художник, работаю интуитивно, и не знал заранее, что именно они будут петь. Просто сказал: «Спойте какую-нибудь песню». Тут вдруг оказалось, что все трое знают более или менее наизусть только одну – именно эту. Подсознательное работает потрясающе. Оно всегда совершает верный выбор.

Антон Долин. Фильм состоит из повседневных моментов, не позволяющих предположить, что ждет нас в следующей сцене. Но ведь актеры-то знали, к чему ведет сюжет. Или нет?

Филип Грёнинг. У меня прекрасные актеры. Они знали, что насилия будет все больше, будут расти изоляция женщины и беспомощность мужчины. Я сказал им, что ближе к финалу возникнет сцена, в которой мужчина ударит женщину с такой силой, что она потеряет сознание и это приведет его к нервному срыву. Но не надо было торопиться. Жизнь лишена структуры; мы не знаем, что будем делать завтра или даже через полчаса. Масса событий в жизни вроде бы бесполезна, они не ведут ни к чему, но я уверен, что сцена пробуждения ребенка поутру или наблюдения за белкой в лесу ничуть не менее важна, чем кульминация так называемого сюжета. Смертельный удар или поливка цветов? Я не совершаю выбор: мне нужно и то, и другое.

Антон Долин. Видите ли вы отражение себя в ком-нибудь их трех главных героев?

Филип Грёнинг. Конечно. Я побывал всеми тремя. Я помню, как был ребенком, как за мной ухаживала мама. Помню, как сам заботился о моем ребенке, какую нежность чувствовал тогда. Я чувствую свою беспомощность и гнев, хотя не давал им выхода в насилии. Я готов признать себя и четвертым персонажем фильма – стариком, который смотрит вокруг себя и видит многое, но не способен на это повлиять или что-то изменить.

Антон Долин. Как вы работаете с камерой? Как выбираете ракурс, фильтр, угол съемки?

Филип Грёнинг. Я работаю интуитивно. Как с живописью: подхожу к холсту без малейшего представления о том, что на нем окажется через час или два. Иногда меня посещают моменты красоты. Актеры репетируют, а потом я вдруг хватаю камеру и начинаю снимать, неожиданно для них. Для съемочной группы это мое свойство очень неприятно, они ненавидят такие сюрпризы, но я просто не способен сказать им с утра, когда и что собираюсь снимать.

Антон Долин. А монтаж у вас тоже интуитивный? Или в нем больше математики?

Филип Грёнинг. Инстинкт задействован и здесь. У меня весь сценарий умещается иногда на двух страницах, и порядок эпизодов заранее непредсказуем. Монтаж – тяжелейшая работа: надо найти момент, когда все совпадет. Это как льдины во время ледохода: тронешь одну – двинутся все остальные, поменяешь местами две сцены – вся структура переменится. Монтирую я очень долго.

Антон Долин. Но что-то ведь было известно заранее?

Филип Грёнинг. Я не представлял себе порядок, но точно знал, что будут титры: «Эпизод 1», а потом «Конец эпизода 1». У меня были кусочки картона с номерами эпизодов, которые я прилеплял на стену, постепенно выстраивая порядок. Сцену с зайцем я сразу решил поставить в начало, а лиса всегда оказывалась в самой середине, как бы я что ни передвигал. А вот эпизод, где мать будит девочку, должен был стать одним из принципиально важных, но куда его вставить, я долго не мог решить.

Антон Долин. К разговору о титрах с затемнениями и номерами эпизодов: они напоминают «догментальный» манифест Ларса фон Триера, согласно которому монтаж в знакомом нам виде отменялся в принципе, а на месте каждой склейки должно было находиться длинное затемнение. Чтобы зритель осознал, что им могли бы манипулировать, но этого не делают. Похоже на ваш метод.

Филип Грёнинг. Да-да, я делаю именно это! Как и фон Триер, я работаю будто бы в лаборатории. Титр «Конец эпизода 1» – это отметка об успешном завершении опыта, что-то научное. В принципе, все знают, что за цифрой 1 идет 2, но само осознание того, что после любой сцены будет и другая, что за двойкой непременно возникнет тройка, потом четверка и так далее, служит своеобразной страховкой для зрителя. Каждый титр с затемнением – эдакий островок для передышки. Хотя поначалу это многих нервирует. Возник кролик, промелькнул, а тут и эпизод закончился. Все смеются, и я рад. Пусть себе смеются.

Антон Долин. Вы вообще довольны тем, как принимают фильм?

Филип Грёнинг. На официальной премьере в Венеции из зала вышли человек пятьдесят-восемьдесят, не больше. Для моего фильма это очень мало, я впечатлен! Ведь это фестиваль, у всех планы, другие дела, а здесь надо три часа сидеть на одном месте… И большинство – сидят. А потом были аплодисменты, минут двадцать: у меня такого не бывало в жизни! Я не знал, что делать, сесть или снова встать, выйти на сцену или убежать из зала. Потрясающий опыт.

Антон Долин. Ваш документальный фильм «Великое безмолвие» сделал вас всемирно известным. Что заставило вас сделать после него совершенно другую картину, причем игровую? И в чем была разница в методе, в подходе к материалу, настолько разному?

Филип Грёнинг. Я только сейчас осознал удивительную вещь. Готовясь к игровому фильму, я провожу десятки часов интервью с людьми, имеющими схожий опыт, езжу по миру и смотрю на места аналогичных событий, собираю факты, чтобы подкормить свою фантазию реальностью. И потом сажусь за сценарий. А в случае с документальным фильмом я стараюсь не готовиться к съемкам вовсе. Иду на место съемки, включаю камеру и жду, что реальность сама застанет меня врасплох.

Антон Долин. Как по-вашему, «Жена полицейского» – немецкий фильм?

Филип Грёнинг. Я уже сказал, что для меня это универсальная история о глобальной проблеме. Но все мы живем в тех или иных обстоятельствах и вынуждены их учитывать. Вот вы носите часы; если бы я снимал про вас фильм, то достал бы для актера какие-нибудь другие часы – ведь каждый объект уникален, – и это бы сразу изменило всю картину. Из тысяч реальностей я выбрал одну: маленький городок на севере Германии. Каждый немец по пейзажу поймет, что это север и что действие разворачивается не в горах, а на равнине, это заметно по архитектуре жилых зданий… Тем не менее я все-таки скажу, что «Жена полицейского» – совсем не немецкий фильм. Он не похож на немецкий фильм. Да я и не знаю, что это такое – современное немецкое кино. В живописи разбираюсь лучше.

Антон Долин. А кого-то из коллег по профессии в Германии знаете? Или вообще никого?

Филип Грёнинг. Мне очень нравятся некоторые фильмы Пии Маре. Я даже попросил ее сделать костюмы для моего нового фильма, в этом ей равных нет. Интересно, что у нее получится: кажется, она взялась за дело всерьез.

Антон Долин. О чем ваш новый фильм?

Филип Грёнинг. О концепции времени у Хайдеггера и о конце детства… Мои герои – близнецы, парень и девушка, которые собираются сдавать экзамен по философии. Действие происходит в деревне, на бензоколонке, которую мы специально построили. Потом брат умирает, а сестра не отдает себе в этом отчет. Она просто идет и пишет экзаменационную работу о природе времени.