Кино в российской школе. Беседу ведет Нина Бояршинова. 

Нина Бояршинова. Вы наверняка слышали об инициативе Министерства культуры по поводу ста фильмов в школьной программе… 

Евгений Ямбург. Так случилось, что где-то в 72-м году прошлого века мы с моими коллегами Романом Гузманом и Львом Соболевым начали вести кинофакультатив: он был межшкольный, и тогда это был просто свет в окошке, потому что мы показывали «золотую кинополку» – Феллини, Антониони, Тарковского, Анджея Вайду. 

Делать это было очень сложно, фильмы нужно было каким-то образом добывать в Госфильмофонде, к тому же у многих из них кончался срок действия лицензии, как, например, у «Земляничной поляны». Таких возможностей, как сейчас, когда все есть на дисках, разумеется, не было. Никогда не забуду, мы с Романом Гузманом привезли «Пепел и алмаз» и с ужасом увидели, что в картине нет одного из главных эпизодов — где зажигаются стопки со спиртом. Мы прервали просмотр, вышли вдвоем на сцену и постарались показать, как это было, чтоб ребята поняли то, что происходит потом. То есть начиналась вся эта «кинопропаганда» с большими сложностями: на таких площадках, как клуб «Текстильщики», Кинотеатр Повторного фильма, мы собирали ребят со всей Москвы. Тогда, конечно, во всех этих просмотрах-занятиях был еще и дополнительный шарм, потому что эти фильмы обычный человек увидеть не мог, и взрослых, желающих попасть на сеанс, было не меньше, чем детей, к тому же каждый раз мы волновались, не зная, дадут нам тот или иной фильм или не дадут, и это прибавляло азарта и интереса. На встречи с детьми приглашали замечательных режиссеров — Мотыля, Иоселиани, все фильмы которого мы показали.

В подобных занятиях был смысл тогда, сорок лет назад, смысл есть и теперь, но немного другой. Главная задача — научить смотреть, потому что обычный ребенок, кроме фабулы и внешних вещей, ничего не видит. Предваряя показ, мы делали вступительное слово, а после фильма происходило обсуждение — как в полноценном взрослом киноклубе, у нас существовала культура просмотра. Как пишут в романах, «прошли годы»: теперь есть любые фильмы и вообще доступны любые виды информации и развлечений, ушла привлекательность запретного плода, к тому же появились чудовищные системы проката, попкорновые кинотеатры, в которых, как правило, никаких сложных фильмов не показывают и где прибыль важнее всего. В такой ситуации тем более надо учить зрителя, особенно юного, смотреть серьезные фильмы. Возросло значение педагога — правда, это мало кто понимает, — поскольку весь наш кинопрокат сегодня ориентирован на аудиторию от четырнадцати до двадцати пяти лет. Можно, конечно, встать перед тинейджерами на четвереньки и лаять вместе с ними, чтобы быть понятым, а можно все-таки их поднимать — так что киноклубы, кинофакультативы очень нужны. Но это требует подготовленных людей, которые хотят и могут работать с молодыми.

Приведу забавный пример: несколько лет назад мои школьники запали на фильм «Аватар». Ничего плохого о нем я сказать не хочу, технически все сделано замечательно, ну, раз они смотрят, я как педагог должен пойти его посмотреть. Посмотрел, скучно мне стало уже минут через десять, все уже было понятно: ничего вредного в картине нет, заложены прямые достойные идеологемы – нельзя лезть в чужую природу и т.п. — в общем, «Трудно быть богом», мы это знаем давным-давно. Пришел к ребятам, честно признаюсь: мне было скучно, давайте теперь посмотрим «антиаватар». Шутка, конечно. Они спрашивают: «А что такое «антиаватар»?» «Это фильм Тарковского «Солярис», — говорю, — только я вас предупреждаю, в ваши годы я был полным идиотом, я его начал понимать с пятого раза, надеюсь, что вы врубитесь с третьего». Посыл понятен. Посмотрели, говорят: «А можно мы пересмотрим?»

У нас в школе кинозал небольшой, но есть возможность и на экране, и на плазме пересмотреть, есть диванчики, где можно сесть и обсудить, а можно взять диск домой — пожалуйста, нет проблем. Через неделю приходят родители, сорокалетние, говорят: «Евгений Александрович, спасибо! Впервые появилась общая тема для разговоров». И поскольку никто не хочет выглядеть идиотом, уже через две недели мы начали все это обсуждать.

Сегодняшние школьники — это, конечно, другое поколение, но, в принципе, они же не глупее нас, просто мы опускаем руки, убеждаем себя: они ничего не хотят, все бесполезно… Это ложь, с ними просто нужно серьезно и вдумчиво работать. Говорю им: «Хотите я вам покажу десятиминутный фильм, и вы просто умрете от счастья, причем там нет компьютерных фокусов, там только бумага и блестящая музыка, это фильм моего доброго друга Гарри Бардина «Адажио». Посмотрите десять минут, и вся матрица культуры — при скудости изобразительных средств».

Центр образования № 109. Москва

Я считаю, не надо рассказывать детям, что Асадов плохой поэт, не надо никого бить и критиковать, — научите их любить Пастернака, и они не будут читать Асадова. То есть надо их поднимать, а для этого, конечно, надо разговаривать, но это время, силы, это надо любить…

В нашей школе мы, наверное, уже раз сорок начинали с фильма Тарковского «Андрей Рублев», и я каждый раз нахожу там что-то новое, и они тоже должны научиться видеть.

Великая вещь — пример. Есть у нас кинотеатр «Пять звезд», и вдруг я узнаю, что там идет фильм Анд­рея Хржа­нов­ского «Полторы ком­наты...» — о Бродском. Я — туда. В зале сидело пять таких же стариков, как я. Я плакал. Блестяще сделанная картина, на мой взгляд. Я подговорил своих ребят, и поехали классом, а они пригласили своих друзей, и уже через месяц зал был забит… Мы, взрослые, не следим за детьми и не знаем, что в их жизни происходит.

Это, конечно, вещь сложнейшая, и поскольку поколение нацелено на визуальное восприятие, то читают они меньше, а когда начинают смотреть, то и читать-то приходится. Вот еще почему необходимо кинообразование.

Н.Бояршинова. Есть ли в школьной программе для этого часы?

Е.Ямбург. В программе для этого места нет никакого, и так мы задыхаемся, гуманитарный контент сегодня сокращен до безобразия. Когда я начинал преподавать, то на зарубежную и российскую литературу отводилось 400 часов, сейчас — 200. То же самое с историей… В рамках программы кино места нет. Поэтому необходимы факультативы и спецкурсы, и здесь сразу возникают две проблемы. Поколение сейчас достаточно прагматичное — сдавать это мы не будем, сдавать будем математику, русский, ЕГЭ, — поэтому не надо строить иллюзий, что пойдут толпы, но толпы и не нужны — культура всегда развивается очагами. Парень влюбится в девушку, которая фанатеет от замечательных фильмов, не захочет выглядеть идиотом, и все произойдет само собой.

Никогда не забуду 1980 год. Умер Высоцкий, я сделал вечер его памяти, хотя, как вы понимаете, в то время это никак не поощрялось, был красивый спектакль, выезжали на мотоциклах на сцену, а в финале мальчик должен был читать стихотворение Высоцкого «Гамлет»:

Я только малость объясню в стихе —
На все я не имею полномочий...
Я был зачат, как нужно, во грехе —
В поту и в нервах первой брачной ночи.

Я на него посмотрел и сказал: «Ты не имеешь права это читать», а он мне: «Как?! Почему?! Я ж похож!» — «Потому что Высоцкий много лет играл Гамлета, а ты, паразит, даже пьесу эту не прочитал». Он говорит: «Я прочитаю!» Я: «Одного раза будет мало». Прочитал пять раз. Потом его девушка, потом все друзья… Парень мне бросил: «А пьеса-то интересная».

Н.Бояршинова. Можно ли как-то бороться с прагматичным подходом?

Е.Ямбург. Существуют способы, но кто это будет делать? Что, мы организуем месячные спецкурсы для учителей, как по основам религиозных знаний? Из этого ничего не выйдет, это не может быть по приказу сверху.

Н.Бояршинова. Может, пригласить в школы киноведов?

Е.Ямбург. С киноведами огромная проблема, я знаю, я с ними работаю. Они часто выглядят беспомощно — надо понимать детскую аудиторию очень хорошо и знать те крючки, за которые их надо зацепить. Вот когда почва уже вспахана, тогда можно разговаривать. Скажем, посмотрели мы «Солярис», и они просят: расскажите. А зачем я буду с нуля рассказывать — в Интернете о Тарковском много всего, вы прочитайте сначала, потом будем общаться.

Киноведы — люди замечательные, но речь идет не о теории и истории кино, хотя и об этом тоже. И дело не в том, по каким киноведческим критериям отобраны именно эти сто фильмов. Надо подбирать то, что сегодня бьет в душу.

Н.Бояршинова. И кто сможет такие фильмы отобрать?

Е.Ямбург. Умный учитель, который знает ребят и понимает, что нужно сегодня.

Н.Бояршинова. Но он же должен быть насмотрен.

Е.Ямбург. Вот тогда прежде нужно, чтобы сам учитель мог смотреть фильмы, так что надо сначала создать киноклубы для учителей, потому что есть люди, которые это любят, и нужно подумать, как это сделать: ведь сейчас учитель и забит, и занят по горло, одних документов сколько приходится заполнять... И нужно понимать, что это и дополнительный инструмент влияния учителя, он же начинает пользоваться авторитетом, поэтому это долгий путь, и дело не в количестве фильмов. Сегодня появилась масса опасностей. Например, показать детям «Конформист» Бертолуччи я считаю необходимым, но вы ведь вляпаетесь, и вас обвинят в пропаганде чего угодно, так что это филигранная работа, и можно серьезно разговаривать, но если к этому готов сам учитель…

И список отобранных фильмов смешно обсуждать — сегодня будет нужен один, а завтра будет нужен другой, с другой аудиторией.

Н.Бояршинова. За рубежом инициативу выбора фильмов передали самим зрителям.

Е.Ямбург. Зрители выберут какую-нибудь попсу, ну а если дать глупому учителю, он вам тоже такое отберет... Это замкнутый круг. А вот у меня ребята после Высоцкого начали читать Шекспира, не как было раньше по программе литературы — Державин, потом Пушкин, потом декабристы «возбудили» Герцена и поехали, а обратная связь – после Булгакова начали читать Гоголя.

Н.Бояршинова. Потребность в контексте?

Е.Ямбург. Конечно! Потребность в контексте и столько тонкостей и масса других вещей, и где взять такого учителя?.. И вот что хочется сказать: мы ведь в XXI веке живем, мне довольно часто приходится участвовать в передаче Владимира Хотиненко «Смотрим… Обсуждаем...», и если собираются интеллигентные люди и обсуждают что-то, то давайте транслировать это, если люди понимают, о чем говорят, а то лекарство может и в яд превратиться, в опошление, тем более что надо отдавать себе отчет в том, что у нас страна расколота. Как писал Окуджава, «Я все равно паду на той, на той единственной гражданской», ведь война эта продолжается. Она идет в головах.

Я езжу по России, читаю лекции, и вот приезжаю, допустим, на Алтай. Я люблю Шукшина, но когда мне директор школы говорит, что у него организация «Юные шукшинята», мне уже ничего не хочется… Давайте создадим в Питере клуб «Юные ахманята», а если писатель Вагинов наберет обороты, то мне даже страшно, как будет называться кружок его поклонников… Страна расколота по классовым, национальным, социальным параметрам, у людей каша в голове, взаимная ненависть и неприятие всего… Если показать ребятам «Гибель богов» Висконти, то обвинят бог знает в чем…

Н.Бояршинова. А уж если «Последнее танго в Париже»…

Е.Ямбург. Да, да! Но ведь без этого нельзя! Либо мы не врем, но тогда и разговор всерьез — со старшеклассниками.

Н.Бояршинова. Все-таки нужно делать программы для младших классов и для старших?

Е.Ямбург. Вопрос не в том, чтобы делить, а в том, что и как делать. Вот возьмем фильм Гарри Бардина «Гадкий утенок», совсем вроде бы не детский, понятно, что фильм до предела насыщен аллюзиями, а гимн птичьего двора вообще идеально подходит для «Единой России». Мы с Гарри были в городе Сатха, это Челябинская область, я работал с учителями, а он с детьми, и показывали этот фильм, и когда гадкий утенок превращается в лебедя и начинает махать крыльями, то все двести детей замахали руками, то есть настоящее искусство имеет много слоев. Взрослый найдет свое, а ребенок — свое. Так что это не вопрос возраста, это вопрос мозгов.

Школа № 22. Сызрань

Н.Бояршинова. Но у каждого возраста своя специфика восприятия?

Е.Ямбург. Так легко считать, хотя на деле все оказывается иначе, это долгий разговор, зашоренным может быть и маленький ребенок, и вы не забывайте, что обеднение эмоциональной сферы сегодня происходит повсеместно. Сегодня, даже когда ты с четырехлетним ребенком листаешь книжку, он делает такое движение руками, словно пытается растянуть картинку на айпаде, и удивляется, почему книжка не расширяется. Это уже другое — цифровое — поколение, они там аборигены, а мы — насильно депортированные в эту цифровую среду народы.

Родителям проще дать детям айпад и уйти по делам, лишь бы дитя не плакало. А к чему это приводит, мы фиксируем уже в школе. Они читают стихи, как сканируют, уже с самого раннего возраста идет обеднение эмоциональной сферы. Это серьезно и заметно только профессионалам. Жизнь — штука прагматичная, и рынок требует своего, и уже появились пособия «Экономика для самых маленьких» — для детского сада, с загадками типа «Как на свете то зовется, что за деньги продается, это не чудесный дар, называется... товар»; есть сказка о том, как медведь бизнесом занимался, мед в лесу продавал. Между тем есть уже исследования, которые показывают, что слишком ранняя прагматизация приводит к искажению шкалы ценностей. А детские сады, школы в погоне за модой, для привлечения внимания вводят подобные занятия. И поэтому кинокурсы должны появляться, и чем раньше — тем лучше. Другое дело, что вокруг этого обязательно должна быть налажена интерактивная работа. Посмотрели фильм с малышами, значит, надо брать кисточку, карандаш и сразу начинать с ними работать, разбирать увиденное.

Нельзя сказать, с какого класса нужно начинать эту работу, можно с любого класса и даже с дошкольного возраста, формируя вкус, слух и так далее. Но это, конечно, работа высокопрофессионального, гибкого и талантливого педагога. А таких единицы, потому что труд кабальный.

Вот я много езжу, обратил внимание на Новониколаевский район Волгоградской области, там нашлись люди интеллигентные, мощные, которые именно с помощью кино фактически делают то, что нужно делать в городе, и там это даже лучше, чем в столице, потому что меньше отвлекающих факторов, есть и обсуждение, и анализ. Так что это не безнадежное дело, вот только наивно думать, что по команде «фас!» все школы вдруг покажут эти сто фильмов и что-то изменится, — это будет обычная профанация.

Н.Бояршинова. Имеет ли смысл интегрировать эти фильмы в программу МХК как часть общего эстетического воспитания?

Е.Ямбург. МХК как предмет остался, но он очень нагруженный, там же и живопись, и архитектура. Может, и не стоит кино от него отделять, но я вам хочу сказать, что вот «Список Шиндлера» и «Обыкновенный фашизм» у нас все историки показывают обязательно, это не выделяется в отдельный курс, а идет отдельным уроком и, конечно, сопровождается комментарием, иначе это бессмысленно, без разговора вообще все бессмысленно. Но именно в пространстве клуба, в этой психологической атмосфере, когда не палкой загоняют, а сами приходят, пускай сначала двадцать-тридцать ребят, не надо стремиться к посещению толпами, к массовости.

Вот недавно я у нас показывал фильм Вайды «Катынь» и рассказывал о тех страшных событиях — как историк, подробно, с документами. Ребята плакали, и кто-то спросил: «А как вы решились такой антисоветский фильм показать?», а я сказал: «А что, советская власть на дворе?» Кстати, с точки зрения кинематографической там ничего особенного нет, это скорее фильм гражданского, жесткого реалистического содержания, здесь уже о другом речь. «Пепел и алмаз» я тридцать раз показывал, а «Катынь» — один раз.

А теперь о современных вещах. У меня была совершенно замечательная провалившаяся попытка пропиарить один фильм, я из-за него даже к Малахову поехал, чего раньше никогда не делал, в его субботнюю передачу: вспоминали советское кино о детях, о школьниках и вспомнили «Чучело», и я объяснял — хотя эта часть была вырезана, конечно, — что по сравнению с телефильмом Германики «Школа» картина Быкова при очень большой жесткости дает катарсис, а картина «Школа» только нагнетание мерзости, хотя, может, это не вина Германики. Все, что хотела, она сказала в очень неплохом фильме «Все умрут, а я останусь». И я вспомнил о том, что по заданию Каннского фестиваля десять режиссеров должны были снять десятиминутный фильм о будущем своей страны, и Ролан Быков сделал страшный фильм «Я сюда больше никогда не вернусь». Там у железной дороги мать-бомж, алкоголичка, с дочкой пяти лет, девочке очень одиноко, и она в лесу сделала себе пещеру, натаскала кукол каких-то и играет, имитируя все, что она видит: сцены насилия или сексуальные — мать водит мужиков; это ее такой пещерный мир. Потом она возвращается, мать бьет ее по щекам, и девочка бросается под поезд, но властная рука режиссера поднимает ее, и она летит над страной. Все-таки режиссер верит, что что-то можно еще сделать…

Н.Бояршинова. Напоминает фильм «Волчок» Сигарева.

Е.Ямбург. Ну, «Волчок» позже был снят, тут дело в том, что эту героиню играет реальная девочка, и потом Быков ей помогал, лечил, кормил, она сейчас мать двоих детей. И когда Малахов сказал, что таких фильмов больше не снимают, я возразил, что есть совершенно очаровательный фильм моего друга В.Олейникова, который в свое время делал «Петрова и Васечкина», — «Война принцессы», это «Ромео и Джульетта» сегодняшнего дня. На экране маленький городок, где воюют банды подростков, российских и кавказцев, и где есть девочка и парень. Это и снято современно, там блестящая операторская работа, великолепный сценарий, не надуманный и не жвачка, и это нужно показывать детям начиная с двенадцати лет, а он получил сейчас прокатное удостоверение 18+. А почему? Потому что там дети клей нюхают, а то они не знают…

Н.Бояршинова. Возрастные ограничения прокатных цензов тоже могут серьезно ограничить возможность показа кино школьникам.

Е.Ямбург. Вы ведь понимаете, что сегодня сексуальный «дебют» происходит в четырнадцать лет — так что, мы на это закрываем глаза или мы об этом разговариваем? Тут, конечно, есть опасность, что какой-нибудь ортодоксальный родитель напишет куда следует и учителя разорвут на части. Понятно, что есть разные аудитории и неподготовленному ребенку какие-то вещи показывать нельзя, если непрофессиональный учитель не сможет прокомментировать и найти нормальный человеческий язык, чтобы объяснить сложные темы.

Я бы так сказал, что это все педагогическая инструментовка, и ог­раничения становятся смешными, когда вспоминаешь, что дети все знают, они живут не на Луне. Скрывать что-то от них — ханжество. И уже тогда мы не сможем преподавать Солженицына, а он у нас в программе, а как детям объяснять «масленица-фуясленица», «смефуечки»? Да, всего одна буква, но это лексическая характеристика, и что теперь, давайте Солженицына вычеркивать из программы?

Н.Бояршинова. А кто будет готовить педагогов?

Е.Ямбург. С педагогами должны киноведы работать, с теми, кто испытывает тягу к преподаванию кино. Я люблю Разлогова, но если я его выпущу к моим детям, то через несколько минут в зале не останется никого. Для детей он — другая планета. Кто мы такие, педагоги? Мы — посредники между культурой и детьми, переводчики. Это, кстати, очень почетная миссия.

Н.Бояршинова. А как киноведы должны читать курс учителям? Объяснять, что и как снято?

Е.Ямбург. Ну вот я объясняю детям, казалось бы, такой простой фильм, как «Калина красная» Шукшина. Разбираем сцену, где герой сидит и крутит карусель, это же круг жизни, он замкнут… Видеть это надо научить сначала педагогов — понимать метафорический язык кино.

Поэтому важно учить языку кино, ну а педагоги, откуда они это знают? Что-то в каком-то вузе кто-то учил, или повезло в жизни с друзьями… Сегодня все фильмы есть, но никому ничего не надо. Лежат мертвым грузом и будут лежать, пока не найдутся люди, которые будут с ними работать. Поэтому я думаю, что это должны быть киноведы. Причем в разных школах все должно преподаваться по-разному, я бы не пошел по пути истории кино, я бы пошел по шоковому пути: надо сначала дать по мозгам, чтобы учителя испытали шок, ведь все же думают, что умеют смотреть кино… Я вот говорю сразу об очень сложных фильмах.

Школа № 490. Санкт-Петербург

Н.Бояршинова. Во Франции одной из основных задач ставят задачу научить школьников разбираться в манипуляциях, в том числе и визуальных.

Е.Ямбург. Абсолютно согласен. Но манипуляция — это особая тема, об этом книжки написаны. Человек сегодня действительно становится объектом тотальной манипуляции, и, конечно же, в этом смысле кино может помочь. Я бы даже фильмы Лени Рифеншталь показывал, объясняя, как это делается: это же гениальная операторская и режиссерская работа. Я был потрясен, когда на «Эхо Москвы» коллеги и друзья сделали передачу, посвященную контенту фашистского телевидения, и оказалось, что автор этого контента — Магда Геббельс, талантливая женщина. Когда ведущие рассказали о содержании телевидения той поры, я опешил: там была передача «Спокойной ночи, малыши», например, ну ладно, во всех странах есть малыши, но, когда я увидел, что там в 18.35 идет представление «Песни и пляски гестапо», мне совсем весело стало. Тут дело в том, что когда в Германию пришли после войны англичане и американцы, они, конечно, разрушили контент телевидения «третьего рейха», а наши — позаимствовали, так что в основе нашего телевидения лежит то, что делала Магда Геббельс. И на это надо сегодня указывать. Это важнейшая задача. И педагогическая, и нравственная, и политическая.

Н.Бояршинова. Нужен ли нам пилотный проект?

Е.Ямбург. И в Москве, и за пределами Москвы уже есть места, где занимаются кино, поэтому можно выявить эти реперные точки и на них и надо опереться, а не где-то искусственную точку создавать, как гомункулуса выращивать.

Н.Бояршинова. Ваши прогнозы: сколько времени на все это потребуется? Курсы во ВГИКе, региональные вузы и так далее.

Е.Ямбург. Когда-то Беккет предложил страшную метафору того, что есть современный человек, — это голый человек на каменистой земле и пустое небо над ним. Это про всех нас, не только в России. И тогда через какое-то время ЮНЕСКО придумало такую вещь: надо создавать точки удивления. И школа, и эти спектакли — все это в какой-то степени точки удивления. Людям это важно, ценности и смыслы важны. Но из этих точек нельзя создать сеть, поэтому надо лучшие силы бросить на то, чтобы работать с людьми, которые способны и воспринять знания по киноискусству — от киноведов, из книжек и т.п., — и говорить с детьми на живом языке.

Н.Бояршинова. Нужна ли помощь чиновников?

Е.Ямбург. Лучше пусть не мешают. Я не идеалист, но, когда я был молодым и нахальным директором школы, я делал спектакль по запрещенным романам Стругацких «Дикие лебеди», «Улитка на склоне» и как-то попер на бюрократию, и мне Аркадий Стругацкий, которого сложно обвинить в любви к командно-административной системе, мудро сказал: «Запомните, что бюрократия — это такое же достижение человечества, как научно-техническая революция». Ее убить нельзя. Там свой мир, там иное мышление. Но они не враги народа, а часть социума, поэтому они просто должны создавать нормальные условия для работы педагогов. Особых усилий для этого и не требуется, ведь фильмы есть на дисках, тут главное — человеческий ресурс, а значит, надо учителя стимулировать.