Беседу ведет Никита Карцев. Борис Куприянов – издатель, публицист, соучредитель книжного магазина «Фаланстер» в Москве, программный директор Международного московского открытого книжного фестиваля (2009–2010), член экспертного совета Международной ярмарки интеллектуальной литературы Non/fiction.

НИКИТА КАРЦЕВ. Каким главным принципом вы руководствовались, когда брались за реформу московских библиотек?

БОРИС КУПРИЯНОВ. Принцип один: все, что Москва делает для людей, должно быть сделано хорошо. Вообще, главное культурное предложение города – это предоставление возможности. Даже если это новый модернистский театр без ангелов и купидонов в отделке ложи, лепнины и гигантских хрустальных люстр. Это предоставленная вам городом возможность стать другим. Даже в самой маленькой из библиотек хранится примерно 20–25 тысяч книг. А фонд обычной московской библиотеки насчитывает в среднем 50 тысяч. Очень немногие могут позволить себе держать дома столько литературы. Это роскошь – в одном месте пользоваться десятками тысяч томов. Так почему человек, приходящий в библиотеку, должен сидеть на отвратительных стульях и за отвратительными столами? Смотреть в затылок читающему перед тобой? И еще попадать в жутко дисциплинарное место, где то нельзя и это нельзя, а библиотекарь относится к тебе не как к господину, а как к просителю, хотя эта библиотека живет на ваши налоги?

Библиотеки – это сокровище. Можно ли превратить их в капитал? Безусловно, в культурный капитал. В работающий механизм. Это понимают во всем мире. Я не говорю про Нью-Йорк, Стокгольм, Роттердам. В любой деревне в Швеции, на море, в небольшом дачном поселке есть полка буккроссинга, а в доме, который вы снимаете, среди брошюр со списком ближайших аптек, кафе и музеев есть информация о том, где расположена библиотека. В нашей ситуации актуальность библиотек растет с каждым годом. Просто нужно учиться пользоваться этим инструментом и им управлять. Там, где люди умеют им управлять и пользоваться, как, к примеру, в Петербурге, ситуация совсем другая. Или как в Тюмени, Анадыре, Архангельске. В Москве из-за большого количества развлечений и высокой динамики жизни руки до библиотек пока не доходят. Но мы уже добились серьезных изменений.

НИКИТА КАРЦЕВ. Недавно я прогуливался по Чистопрудному бульвару, увидел Библиотеку имени Достоевского, зашел и записался.

БОРИС КУПРИЯНОВ. Также вы могли идти мимо библиотеки «Проспект» или 124-й библиотеки на Профсоюзной. Там тоже много народу. Библиотеки оживают. И не только из-за нас, многие и раньше работали, но многим мы помогли.

НИКИТА КАРЦЕВ. Меня поразило то, как было легко это сделать. Меня были готовы записать буквально по любому документу, на котором есть моя фотография.

БОРИС КУПРИЯНОВ. Так и должно быть. Вы – человек. Для удостоверения этого не нужен документ. У нас, кстати, много мигрантов, пенсионеров, даже бомжей ходит в эту библиотеку. Она была там всегда – с момента постройки дома в 1904 году. Но жители в округе не знали об этом, потому что она выглядела, как все библиотеки: закрытая ставнями, решетками, непрозрачными окнами. Гениальность нового архитектурного проекта заключается в том, что границы между библиотекой и городом теперь теряются. За счет огромных окон город словно смотрит на библиотеку, а она – на город. Я люблю, сидя внутри, наблюдать за реакцией людей, которые проходят мимо с мыслями: «А что это?» Мы же обычно относимся к городским представительствам культуры как к чему-то жутко убогому. У меня есть фотография, на которой мимо идет Андрей Монастырский, известный художник – у него рядом мастерская, – останавливается, начинает разглядывать библиотеку. Не очень хорошо понимает, что это такое. Его эта ситуация удивила.

Россиийская государственная библиотека им. В.И.Ленина

НИКИТА КАРЦЕВ. Меня тоже больше всего удивили посетители – у них у всех был открыт ноутбук и половина из них сидела в «ВКонтакте».

БОРИС КУПРИЯНОВ. В Библиотеку имени Достоевского сегодня в среднем приходит ежедневно 380 человек, а книговыдача равна 450 томам в день – это огромный показатель. Но даже если человек хочет просто прийти в тихое место, чтобы залезть в «ВКонтакте», это тоже входит в обязанности города – обеспечить его такой возможностью. Еще одна функция библиотеки как места, где любой может работать, повышать свою квалификацию. Это место просвещения – а каким образом он это будет делать, уже не важно.

Это все надо прививать. Развивать менталитет библиотекарей, которые должны понять, что они не церберы и не хранители тайных знаний, но помощники, спутники, друзья, как и любые другие работники сферы культуры. Как преподаватели в музыкальной школе, экскурсоводы, сотрудники музея – они в первую очередь должны помогать человеку, как-то направлять его, если он хочет «направляться». Но, конечно же, не насиловать, не заставлять играть по каким-то правилам.

НИКИТА КАРЦЕВ. Как много библиотек вы успели перезапустить?

БОРИС КУПРИЯНОВ. Я думаю, что примерно 40 процентов библиотек в Моск­ве уже начали работать по-другому. Стали более открытыми. Как результат: сегодня в библиотеки ходят все – старики, молодежь, читатели зрелого возраста. А главное, туда попадают те, кто раньше не ходил в библиотеки вовсе, потому что мы дали людям возможность разнообразить свою жизнь. Библиотека сейчас, как и театр или парк, остается единственным местом просвещения, где можно самостоятельно взаимодействовать с культурой. У нас в школе ведь больше не пишут сочинения. В 10–11-х классах вместо уроков литературы детей натаскивают на ЕГЭ, где они приобретают навыки того, как выбрать правильный ответ из тестов. Зачем нужна литература? Книги? Во многом для того, чтобы уметь задавать вопросы. Если вы это умеете, то умеете на них и ответить.

Раньше этому учила школьная программа – как выявить смыслы за пределами сюжета. Как у Сэлинджера в «Над пропастью во ржи»: «Хорошая книга – это та, когда после прочтения хочешь позвонить ее автору, не важно, умер он или жив, и поговорить». Это из нашей жизни уходит тотально – в силу целого ряда причин. А вместе с этим уходит возможность даже не критического мышления, а каких-то элементарных аналитических навыков. Без них построить гармонизированное общество невозможно. В Китае это очень хорошо понимают, поэтому там число библиотек увеличивается. Издают все, что могут издать. В Сингапуре фантастические библиотеки. Это понимают и в Старой Европе, и в Америке. Причем это понимание не дисциплинарного, а добровольного характера. Проблема предоставления выбора: чтобы человек мог пойти и на концерт Лепса, и в оперу, и в клуб, и в библиотеку.

НИКИТА КАРЦЕВ. Могут библиотеки стать местом встреч, свиданий, деловых переговоров?

БОРИС КУПРИЯНОВ. Когда мы сейчас перестраиваем библиотеки, то предусматриваем возможности для всех практик чтения и просвещения. В «Проспекте» или в библиотеке у метро «Братиславская» это очень хорошо видно. Там выделены как бы аквариумы, где можно проводить небольшие семинары, обсуждения, беседы или читать одному. Все это должно позволить возникнуть новому сообществу, пусть и очень маленькому. И я не говорю о сообществе читателей, клубах по интересам – они в том или ином виде были у нас всегда. Я – о сообществах в целом, которые сегодня полностью разрушены. Москва – уникальный город в этом плане. Здесь люди живут не в городе, они живут в квартирах.

Раньше собирались бабушки перед подъездом, мужички во дворе играли в домино летом с пивком, молодежь – в футбол. Кое-где, где искусственно ограничивалась миграция коренного населения, еще можно найти остатки советских общин. Но в целом у нас больше не существует локальных сообществ на местах, в районах. Все смотрят американские фильмы и знают, что когда там кто-то переезжает, к нему тут же приходит сосед или соседка и приносит пирог. У нас даже не знают, как зовут человека из квартиры напротив. Это все связанные вещи. У нас нет ни практики, ни места, ни процедур, как это исправить. А библиотека может дать эти возможности, совершенно бесплатно предоставить свои площади для соседей, для горожан.

НИКИТА КАРЦЕВ. Стать колыбелью гражданского общества?

БОРИС КУПРИЯНОВ. Строго говоря, гражданское общество – это процедура. Осознание себя горожанином, понимание, что от тебя что-то зависит, прорастает именно из локальных сообществ. Нельзя не использовать эту возможность. Но нужны условия для зарождения таких сообществ. Большая часть москвичей проводит свою жизнь между работой, причем не всегда самой любимой, – гигантским маршрутом до дома и обратно – и небольшой личной жизнью, которая проходит в стенах однокомнатных, двухкомнатных или трехкомнатных квартир. Мы сужаем пространственный мир человека до 30–50 квадратных метров. Это фантастическое ограничение наших возможностей. И Интернет не является выходом из этой ситуации. Он, безусловно, позволяет общаться со всем миром, и ничего плохого в этом нет. Но если вы не умеете читать, вести беседу в обычной жизни, то и в Интернете у вас ничего не получится. Вымываются первичные бытовые навыки. И сегодняшний ментальный кризис в России, та депрессия, которая сейчас надвигается, во многом проистекает из того, что были утрачены практики общения. Прямой пример обратного процесса – ситуация вокруг Библиотеки имени Твардовского, которую сейчас закрывают. Это нонсенс: оказывается, город арендует помещение библиотеки у Управления делами президента и потому ему проще перенести ее в другое место. Но в данном случае жители встали на защиту своей библиотеки – честь им за это и хвала. Это к вопросу о нашей работе по созданию сообществ. Люди уже становятся активнее. Уверен, что еще пять лет назад они бы не встали на защиту библиотеки. Это сделали бы только работники культуры и часть людей, которые постоянно ее возможностями пользуются.

НИКИТА КАРЦЕВ. Значит ли это, что еще через пять лет будет невозможно представить повторение ситуации с пожаром библиотеки ИНИОН?

БОРИС КУПРИЯНОВ. Не должно. А может, наоборот. Это связано не с отношением власти к библиотекам, а с отношением граждан к знаниям. Александринская библиотека сгорела не потому, что ее не берегли, а потому что поменялось отношение к книгам и знаниям. Общество стало отказываться от тех возможностей, которые ему предоставляют. В этом смысле для меня совершенно не важны причины пожара библиотеки ИНИОН. Важно его символическое значение. Сам факт пожара показывает нерадение, низкий интерес к культуре, к знаниям, которые находятся вне Википедии. К духовному опыту поколений. По последним данным, сгорело пять миллионов книг. Я думаю, во всей фашистской Германии сожгли книг меньше. Это объем всего библиотечного фонда Ярославской, Костромской и Вологодской областей. Представьте себе, что в трех областях России за один раз исчезли все книги! Слава богу, что власти отреагировали оперативно.

Ужас в том, что эта ситуация не стала сверхличностной. Это трагедия, которая так и не была осознана нашим обществом как трагедия. Когда то же самое, но с меньшими потерями случилось в Библиотеке Академии наук СССР в Петербурге в 1988 году, это всколыхнуло огромное количество людей. Они брали книги домой, сушили их, гладили и возвращали обратно. Ни одной не пропало! Это показатель отношения к книге, к знаниям вообще. Поэтому, конечно, это символ: Год литературы начался с пожара в библиотеке.

И еще один пример. Я убежден, что страну и город, где на протяжении года не может решиться вопрос «Лавки имажинистов» на Большой Никитской, ждет очень плохая судьба. В том же Петербурге двадцать лет бились за «полторы комнаты» Бродского. Мы можем по-разному относиться к Сергею Есенину, но совершенно точно этот поэт связан с Москвой онтологически. Он был к ней физически причастен. И то место, тот книжный магазин, где он работал, – предельно важно. «Лавка имажинистов» находится рядом с «Кофеманией» в консерватории – стандартным местом посиделок московских чиновников. Но нет, они проходят мимо, а помещение сдается под какой-то банк – и никому нет до этого никакого дела.

Библиотека киноискусства имени С.М. Эйзенштейна

НИКИТА КАРЦЕВ. Но ведь этот процесс должен быть взаимным. Чтобы беспокойство появилось не только у чиновников, но и у горожан – как в случае с Библиотекой Твардовского.

БОРИС КУПРИЯНОВ. Насколько я понимаю ту политику, за которую ратовал Сергей Александрович Капков, она как раз была направлена на то, чтобы втянуть жителей в городскую культуру. Городская жизнь и есть культура. Это ведь определенный способ взаимодействия между индивидами. Я бы вообще департамент культуры переименовал в департамент цивилизации. Потому что он занимается именно цивилизационными практиками, а не потреблением некоего сакрального знания.

НИКИТА КАРЦЕВ. Эта политика работает?

БОРИС КУПРИЯНОВ. Два года назад я бы вам врал, что это так, а сейчас на самом деле появилось встречное движение общества. Я просто вижу, как посещают те же библиотеки. Как ситуация кардинально улучшается, когда снимают решетки и открывают шторы. И люди, которые там работают, тоже меняются. Это естественный процесс, который неостановим, он переходит из одного в другой по принципу: «Если мне будет хорошо, я тебя так довезу, что и тебе будет хорошо». Это основной принцип существования локального сообщества, да и города. Прочее – комментарии.

Я иногда провоцирую, немного ругаю наших библиотекарей. Но с тем же успехом, будь я поглупее, я мог бы ругаться на тему, какой у нас плохой русский народ. Он не плохой, и библиотекари у нас прекрасные. Просто так получилось, что в течение долгого времени были утеряны некоторые бытовые практики. И задача города – эти практики восстановить.

Библиотека ИНИОН РАН после пожара

НИКИТА КАРЦЕВ. И еще насчет символов. В любом западном городе библиотеки – это гордость. Не только в крупных городах, я недавно был в Тромсё в Норвегии, там тоже под здание библиотеки отдали самое заметное здание.

БОРИС КУПРИЯНОВ. Библиотека – это храм просвещения. Общественное здание, где хранятся все элементы культуры, где есть всё. Университеты вмещают ограниченное число людей, театр – для тех, кто купил билет. А библиотека бесплатная. Центральная городская библиотека есть в любом уважающем себя городе, даже с небольшим населением. Это тот центр, где пересекаются различные культурные практики. И когда говорят: вот в Москве есть Ленинская, или Историческая библиотека, или Иностранка... Да, они все прекрасные, но у них другая функция. К ним люди приходят за конкретными документами.

Но в Москве нет учреждения культуры, которое выполняло бы функцию открытого для всех культурного центра, в котором закручиваются какие-то интересные вещи. В Москве, как в Латинской Америке, отчасти эту роль выполняют парки, но у нас климат не позволяет делать это круглосуточно и круглый год. Есть в Петербурге Библиотека Маяковского, где проходят важнейшие культурные события города. Построили такую библиотеку в Пензе. Будут в Новосибирске возводить здание по немецкому проекту. В Москве подобной библиотеки нет. Такими функциями располагала раньше библиотека имени Некрасова, которая находилась на Пушкинской площади прямо за Пушкинским сквером. А сейчас она фактически на выселках, в невозможных условиях – в арендованных помещениях на Бауманской в здании бывшей фабрики.

НИКИТА КАРЦЕВ. Когда эта ситуация изменится?

БОРИС КУПРИЯНОВ. Когда московская власть осознает, что это крайне необходимо для культурной жизни города.