Кто главный герой «Франкофонии»? Жак Жожар, директор Лувра в годы немецкой оккупации, свой среди чужих, чужой среди своих, которому тайная история искусств приписывает роль спасителя французского искусства? Незадолго до начала второй мировой (и накануне описываемых в фильме событий) он чуть ли не собственноручно, вместе с подчиненными, упаковывал шедевры живописи, от «Джоконды» до «Плота Медузы», в ящики и одеяла и в такси, грузовиках и каретах «скорой помощи» отправлял в секретные места. Или немецкий граф Франц Вольф-Меттерних, культурный назначенец Гитлера, по мере сил саботировавший расхищение музейных редкостей? 

Жожар вспоминал, что в их первую встречу (16 августа 1940 года, с нее начинается франкофонная часть фильма) представитель «сложного и разнообразного захватчика», казалось, облегченно вздохнул, обнаружив, что Лувр изрядно опус­тел? Оживший символ Французской республики Марианна, триада «свобода, равенство, братство» в оболочке женской плоти, танцующим призраком порхающая по ночному Лувру? Наполеон Бонапарт, с флоберовской маниакальностью утверждающий, что не только государство, но даже Мона Лиза – это он? Сам Лувр, музей, который «может быть, стоит дороже всей Франции»? Или режиссер-демиург Александр Николаевич Сокуров?

Правильный ответ: Сокуров. Александр Великий. Александр Ма­лень­кий. Большой режиссер, ни разу не переоценивающий значение искусства кино (и вообще искусства) в деле спасения мира. Проводник в потустороннее и обычный человек, растерянно вопрошающий своего skype-собеседника, голландца Дирка, капитана корабля, борющегося со страшным штормом за живописные полотна из Роттердама: они того стоят? (Сокуров уподобляет современное судно плоту «Медузы» с картины Жерико.) Виртуозный профи, превращающий в захватывающую кинематографическую мозаику ординарный креативный ступор: вот, мол, подписался с французами делать фильм о Лувре, а что-то не срастается. В итоге получилось, и как! Банальное мышление подталкивает провести «Франкофонию» по разряду «8½» или «Презрения», великих фильмов, выросших на каменистой почве творческого кризиса; назвать автобиографическим дайджестом – во «Франкофонии» сплетаются мотивы, встречаются герои, звучат духовные голоса предыдущих работ Сокурова. Другая крайность – трейлер, выпущенный немецкой дистрибьюторской компанией Film Boutique: в нем «Франкофония» выглядит немыслимым для Сокурова фильмом действия, практически «Охотниками за сокровищами», только вместо Джорджа Клуни – француз Луи-До де Ланкесен. И то правда, что увлекает картина сильнее большинства голливудских боевиков – не ходами, выверенными по пыльным драматургическим лекалам, но неописуемой свободой.

«Франкофония»

Что такое эта «Франкофония»? Нет для нее стандартов, нет определений. Киноэссе, интимный дневник, исторический экшн, легчайший синтез хроники, игровой исторической драмы, видеоарта и, почему бы нет, образовательной программы (Сокуров ничего не страшится, ничего не стесняется); в строго регламентированной системе советского проката было определение «художественно-публицистический фильм» – и оно годится. Один из героев – Лувр, великий музей. По его залам – и современным, и в период немецкой оккупации, и в те века, когда, собственно, на месте залов были почти девственные леса – путешествует сокуровская камера; впрочем, границ нет ни для нее, ни для эпох – вчера, сегодня, завтра существуют в одном кадре на равных правах. Второй после «Фауста» фильм Сокурова, снятый французским оператором Брюно Дельбоннелем, оказался самым полистилистичным в его фильмографии, в нем даже игровые эпизоды решены по-разному: перфорация старой пленки (как в «Сонате для Гитлера») обрамляет кадры с участием Жожара и Вольфа-Меттерниха (дуэт де Ланкесена и Беньямина Утцерата), пиксели придают сценам с Сокуровым доверительность домашнего видео, немецкие самолеты бороздят небо над геометрически расчерченным Парижем из эстетских антиутопий. Да, территориальные границы в культуре Сокуров тоже не признает, и в кадре «Франкофонии» появляется его старинный герой Антон Павлович Чехов, герой призрачного (ключевое и для «Франкофонии» слово) «Камня». И начинается фильм с попытки добудиться Толстого и Чехова; надеюсь, что после «Франкофонии» уже не придется никого убеждать в уникальном сокуровском чувстве юмора. Фото Льва Николаевича сопровождает такой комментарий: «Что он так смотрит? Как будто знает, что нас ожидает». Дальше – Чехов: «Неужели и он промолчит?» Для Сокурова это необходимые, живые собеседники; течение времени – относительно, прошлое и настоящее – неразрывны; русские солдаты с фотографий начала ХХ века («Кто тут есть? Народ есть... Какие лица, какие души – ангелы, дети...») находят близнецов на полотнах Лувра; парижане и немцы 1940 года идут по сегодняшним улицам. Потрясающая режиссерская и человеческая свобода позволяет Сокурову проговаривать неудобные и важные мысли. О том, что мир может становиться мелкой разменной монетой, а желание блюсти традиции – питательной средой нацизма. И хранимые в музеях шедевры часто оказываются свидетельствами страха власти и страха перед властью.

На съемках «Франкофонии»

Маяковский нагло рифмовал с французским музеем нехорошее слово: «Пусть город ваш, Париж франтих и дур, Париж бульварных ротозеев, кончается один, в сплошной складбищась Лувр, в старье лесов Булонских и музеев», и трудно не разделить его витальный пафос устремленного в будущее нахаленка: музей – почти синоним кладбища, особенно если это статусный государственный музей. Но музеи у Сокурова не смиренные хранилища исторических вещдоков; он умеет услышать и зафиксировать их пульс, их дыхание. Так произошло в «Русском ковчеге» с Эрмитажем, теперь Сокуров оказался жизненно важен для Лувра. В уже помянутом «Камне», снятом в другом, более локальном музее – на ялтинской Белой даче, – в свой дом с того света возвращался Чехов, и молодой смотритель пытался воспрепятствовать Антон Палычу: «Что вы здесь делаете? Одевайтесь и уходите! В этой воде нельзя купаться!» Так поступают все смотрители – от пенсионерок в музейных залах до чиновников в министерских кабинетах: они охраняют стены, не вникая в смысл развешанного на них. Для Сокурова музей – обитель духов, с которыми он управляется вполне по-свойски (не то что паренек из «Камня», робко прикармливавший Чехова вареной колбасой: «Или вы такое не едите?»). Справится с Лувром не каждый. Цай Минлян (я вспомнил его не случайно: на 72-м Венецианском фестивале, где Сокуров был в конкурсе, показали и ультракамерный «Полдень» Цая, снятый в реальном времени двух-с-лишним-часовой диалог режиссера с Ли Каншэном, – фильм, как и «Франкофония», дающий пример интимной интонации и абсолютной режиссерской и человеческой свободы), взявшийся в конце нулевых за амбициозный франкофонный проект «Лицо», почти буквально потерялся в подвалах Лувра. А Сокуров – ничуть не бывало. В определенном смысле его метод – то, что практикуют юные герои некоторых хорроров: не совсем столоверчение, но все же немного озорной, раскованный спиритизм. И духовидец Сокуров – как огненно-рыжий художник Гоген из стихо­творения Андрея Вознесенского – тоже попадает в Лувр не сквозь главный порог: он дает кругаля через времена, эпохи и, конечно, блокадный Ленинград, где Эрмитаж также зиял страшными пустыми рамами. Музеи выжили.

«Франкофония»
Francofonia
Автор сценария, режиссер Александр Сокуров
Оператор Брюно Дельбоннель
Композитор Мурат Кабардоков
В ролях: Джоанна Кортальс Альтс, Луи-До де Ланкесен, Венсан Немет, Беньямин Утцерат и другие
Idéale Audience, Musée du Louvre, Zero One Film
Франция – Германия
2015