Закат. Рассказ

Андрей в хорошей форме. У него уже большой опыт — актерский, производственный, да и во ВГИКе он учился с отдачей и интересом. И большие планы на будущее.

«Закат» — давний его замысел, наконец-то реализованный. И заслуженно принесший успех на вгиковском фестивале. Дело не в награде, важно, что начинающий режиссер поддержан.

У него сейчас ответственный момент — подготовка к первому большому фильму. Пожелаем режиссеру воплощения его новых замыслов.

Андрей толков, способен, энергичен. Будет большой глупостью и расточительностью со стороны тех людей, у кого власть и деньги нашего кино, если они не поддержат молодого режиссера.

Вадим Абдрашитов

В машине ехали с вокзала. Забрал он нас, договорились заранее. Сумки все в багажник не уместились, на колени взяли. Он в свитере светло-зеленом, а я с Николкой на заднее села и в окно глядела с предчувствием неопределенным. Может, тогда уже знала, что дальше случится с нами.

«Это я про абстрактное мышление читал. Для многих предметы, машины, квартиры, все такое… они абстракт­ны, а для других они конкретны. То есть вот я, например, думаю о том, что квартира стоит столько, платить за нее можно так и сяк, ценность ее увеличивается. Или машина там, марки разные, классы. И мне это тяжелее достается, я весь путь сразу вижу: что делать надо и сколько работать, чтобы эту квартиру или машину купить. Все усилия мысленно проживаю. А есть другие. Они саму цель себе абстрактно представляют. И путь к ней тоже. И проблем, и преград не видят. Му**ки, казалось бы, а нет, они отчасти еще быстрее добиваются. Как – непонятно. Я тут тормозну, мне быстро в одно место заскочить надо».
Притормозил, вышел, машину закрыл. Мы с Николкой сидеть остались, он спал на плече. За окном люди, суета, а я тут, внутри, в безопасности, в коробочке с окнами запотевшими.
Вернулся, другой немного. Дальше молча ехали. Перед домом остановились. Я выйти хотела, но Сёма остановил. «Смотри. Пятый этаж, номер 56. Вот две пары ключей. Квартира описана банком и на торг выйдет не раньше марта, так что пару месяцев перекантуешься, на ноги встанешь, а там видно будет. С тебя как с сестренки тридцать тысяч в месяц. Люблю, целую. Сёма». Я ему десять сую. Он не берет, опять морда, как тогда, когда в машину вернулся злой. «Со следующего месяца давай». Выставил сумки, в щеку чмокнул, уехал. А у меня мысль мелькнула: вот выйдет на торги, я и куплю. И переезжать не надо. Улыбнулась.

Маленькая была, одна комната и кухня. Мебели нет почти, три матраса только на полу. Тут не жил никто, дом новый. Разложила вещи, Николкины на один матрас, свои на другой.

Надо было купить несколько вещей в квартиру. Мочалки, моющее средство, тарелки, приборы. Громадный гипермаркет. Шли по бесконечным рядам, все время за угол заворачивая. Один, второй… И тут обернулась и увидела, что Николки рядом нет. Обратно пошла, пути путая, звала и слышу, где-то рядом он, маму зовет, а найти не могу. Все быстрее шла, сердце билось. Уже люди глазеть стали. На голос иду, через ряды виляя, а найти не могу. Сам он ко мне бросился и плачет, и я с ним плачу. А почему, понять не можем. 
На кассе стояли, и касс много, ряды целые. А напротив женщина с ребенком в очереди, тоже с пластиковой тарелкой, с приборами, дос­кой и ножом, мочалкой. На нас смотрела, а мы на нее.

В квартире жареным пахло. Там две женщины на кухне. Жарят. «Соседями будем, – улыбнулась одна. – Родными, в одной-то комнате».
Николкины вещи уже лежали вместе с ее на одном матрасе.
Ночь настала, пошел снег. Она вышла на застекленный балкон, открыла окно, закурила. За окном дымились заводские трубы, проезжали машины.

С утра жир на плите новой мочалкой драила, сильно драила, прилип он, без крышки жарили падлы. Как дома у себя. Рука даже болеть начала от силы такой.

Он ждал в баре возле метро «Красные ворота». Современном таком, бетонном. Он тоже, как бар, получился, в сером пиджаке с маленькой папкой кожаной, по телефону все время. Правда, лысина неухоженная, не видно ее ему в зеркало, наверное. Улыбнулась. «Люда», – угадал он. «Сергей», – подтвердила я. Он сразу глаз ловит, сразу, петух. Ноги у меня сами вместе сжимаются, невольно, и держу крепко. Главное, чтоб не разжал взглядом своим. Так и разговор строился. «Литературы много на эту тему. Научишься». На «ты» уже, надменный. Одолжение мне делает, петух. «По квартире в два месяца продавать если будешь, нормально. Хватит». – «А я с сыном, мне на двоих надо». – «И с сыном хватит. Поехали, покажу объект один на продажу, пособие наглядное».
Машина у него дорогая вроде. Приехали. В центре. Дом восьми­этажный. В лифт. Молчит и смотрит. А я про дом и спрашивать боюсь, пока вроде хорошо все, приглянулась ему. Квартира из двух комнат, ухоженная. Я по коридору медленно, он за мной. Я остановилась, в комнату заглянула, он сзади. «И сколько такая?» Он за грудь меня мнет через свитерок тонкий. Пыхтит уже. Я в комнату ускользнула, не знала, что в спальню. Он через юбку мне рукой лезет, пальцами своими. А я сопротивляться боюсь, только смотрю на него, а он меня отворачивает. Колготки ему мешают. «Не рви, я сама».

В машине до метро отвез. «Риелтор ты теперь, давай. Завтра как штык. – Рукой обозначил, посмеиваясь. – У меня обычно проблемы с этим. А с тобой вот, видишь как. Не подвел». – «И ты не подведи», – на выходе ему бросила.

«Ну что, взяли тебя?» В кафе сидели, в кофейне. Сёма с планшетом своим, не отлипая. «Взяли?» – «Взял он меня». Сёма от планшета отвлекся, понял вроде. «А эти две? Это надолго, как?» Опять в планшет уткнулся. «Они на работу к нам, их коллега мой туда, меня не спросил. А теперь некуда. Ты не расстраивайся. Ты скоро сама снимешь. А через пару лет и сдавать будешь. Ипотеку тебе сделаю. Со скидкой». – «Не боишься, с людей-то? Если пожалуются?» – «Пожалуются, и ипотеки не будет. Ко мне ведь те, кому так просто не дают. Справки липовые, кредитная история с «Войну и мир». Ты мне своих води, покупатель если слабенький – води. А то Сережа совсем забыл про меня. Хоть тебя согласился». Не стала подхватывать усмешку невежливую. То ли не слушала, то ли не слышала, отвлеклась. За окном люди ходили, Новый год скоро. Ходят кто хмурый, кто радостный. И как-то приятно на них смотреть было, другие они совсем стали, лица. А может, и предчувствовала что-то, холодное рядом совсем, не могла себе объяснить что. «Ты мне три­дцатку отдай, а то тяжело сейчас». – «Я вчера тебе десять, ты не взял». – «А теперь возьму». Улыбнулся.

Офис большой был, людей много. Каждый своим делом занят, но на других смотрят, посматривают. С опаской. Женщины больше, чем мужчины. И все в микрофончик с наушником что-то говорят, а выражение лица у всех одинаковое.
Он шел впереди, я за ним. Поворот, еще поворот. Остановился рядом с местом свободным. На меня повернулся. А я на него, как в машине тогда: не подведи, мол. Он дальше пошел, но сзади уже. И трогал все сзади рукой своей, в поворотах направляя. 

В его офис зашли. Он дверь закрывать не стал. Секретарша, кобыла, все взглядом своим стреляла. Он знал, почему не закрыл. «Крылатая ты». – «Как?» – «Крылатая, говорю. Перелетела. Другие годами прыгают, кувалдами бьют, а ты перелетела. Держи адрес. Четыре комнаты, спецзаказ, хорошего одного. Потом познакомлю, тебе понравится. Условия особые. Сегодня в шесть встреча с хозяевами. Там на месте ­сориентируешься. Список документов и процесс поняла?» – «Три месяца зубрила перед приездом-то. Иначе как?» – «Иначе никак. Планировка вот, квадраты сверишь. Давай в жэк на проверку, скажешь, от меня, они в курсе, а в девять отзвонишься, я тебе адрес свой дам. На доклад приедешь. Как штык, поняла? – сквозь зубы говорил, а кобыла всё пялилась. – Иди давай. А то съест тебя».

Опять к кофейне шла, посоветоваться. Как так сразу на большой заказ такой? А Сёма с клиентом сидел, за тем же столом. Другой совсем, глаза большие, улыбка ненастоящая, втирал. Дальше пошла, заходить не стала. Не мешать чтоб. А может, и видеть его таким не хотела. Шла по городу, время еще было, запас. Мимо магазинов дорогих – обувь, одежда, торты, украшения. Быстро шла мимо, хотя не торопилась совсем. Поток нес.

В жэке очередь. Справа женщина, грязная, пахла. От нее отсели. Она рядом села, других мест не было. На нее глазеть начали также. Напротив сидела мать с сыном. Сыну лет тридцать пять, ей под семьдесят. У него в руках папка с документами. Молча сидели. «Выписка из жилкниги на Масловку кому?» – из кабинета вышла такая, в мини-юбке, рисунки на ногтях. Зашла за ней в кабинет. Она за компьютер. «Верхняя Масловка, 9, квартира 46?» – «Она». «Там двое только, с тридцать третьего и потом с шестьдесят восьмого». Справку напечатала, а из принтера не берет. На меня пялится. «Можно взять?» – «Новенькая что ли? А спасибо где?» – «Спасибо». – «Идиоток понабирает… Сережа ваш».

Дом нашла. Подождала, пока из подъезда выйдут. Прошмыгнула. Там женщина пожилая сидела за столом, вахтерша. С ней рядом другая – в пальто старом, с пакетом потрепанным. Разговаривать перестали, на меня уставились. «Вы к кому?» – «В сорок шестую я». Молчали обе. Ничего не сказали, только взглядом проводили, а я скорее от них к лестнице. По коридору шла длинному. За мной через щель наблюдали. Глаза. Дверь нашла. Звонок оторван был, лишь провода оголенные из стенки торчали. Постучалась. А глаза из той двери в голову превратились с волосами седыми. На меня смотрел. Дед. Я на него, он на меня. Дверь открыли. «Заходи, – азербайджанец, наверное. – Давай. По-быстрому надо все, Сережа сказал тебе? У нас неделя есть, бумаги подготовили, подпишем в понедельник, и давай. Смотри, пиши что надо тебе, вот всё». Папку передал и в комнату ушел, в кресло перед телевизором. У него там раскладушка стояла, одежда сушилась. А комната – гостиная бывшая, мебель старая, книги, картины, ковер протоптанный. «Хозяин?» – «В комнате он, ты его не трогай, я за него. Всё у тебя в бумагах, доверенность, всё». Прошлась с планировкой в руках, осмотрела. Осталась комната, где хозяин. Постучалась. Там дверь на ключ закрыта. «Мне туда зайти бы глянуть». – «Твою мать, надо оно тебе, а?» – «Ну сверить надо, нет?» Пошел к дверям, достал ключ, открыл. Вонь стояла. Там на кровати дед лежал, пыхтел что-то. Бутылки вокруг, лекарства и картин куча, краски старые, мольберт. «Как он, с водкой-то таблетки?» – «Как надо. Посмотрела?» Вышла из комнаты. Он в свою комнату ушел. «Что хозяину сказать? В понедельник сможем?» – «А чего ему говорить? Ему все равно, нет?» – «Моему хозяину, дура». – «Успеем». Одеваться стал, в одежду неплохую. Ключи взял, дверь входную открыл. «Поехали». – «Куда?» – «В ресторан, отпразднуем». – «Не могу я, Сергей ждет». – «Он там и ждет, двигай, дорогая, хавать хочется».

В ресторане, грузинском, видимо, в отдельном помещении стол полный был, ребята веселые с девушками и постарше ребята. Сергей сидел, с толстым каким-то разговаривал. Меня увидел, не прореагировал, разговор продолжил. Пялились все. Противно пялились, много их. Усадили рядом с молодыми, своим ходом всё. Я на Сергея смотрела, а он никак. Наливали. Вино, шампанское, пир мерзкий. Все пьяные уже. Тарелки грудами стояли. Трогать начали. Встала, в туалет зашла. Телефон достала, руки сами Сёму набрали. За дверями музыка гремела, с дудками. Взял. Тоже музыка гремела на конце другом, но другая совсем. «Людаша!!! Как ты, дорогая?» – «Заберешь меня?» – «Откуда?» – «В ресторане, центр». – «А ты, с кем? С Сережей, с ребятами?» – «Я на улице подожду, хорошо?» – «Нет, милая, потом жалеть будешь. Блиц-карьера у тебя. Складываются карты, руби капусту! Тебе шанс такой один раз! Ведь это больше миллиона тебе. Сразу ипотека. И живи, работай!» – «А ты откуда знаешь так подробно?» – «До тебя продать не смогли, знаю я. А ты сможешь!» Трубку повесила. Сама. В зеркало глядела. Вышла. Ребята песни пели. С музыкантами. «Чунга-чанга». В жире купались, причмокивая. К Сергею подошла, на ухо ему сказала, что звонка жду, чтобы остальные видели. Вещи взяла, вышла. По улице быстро. От света машин скрываясь.

Вернулась. Вахтерша спала. Дышала, слава богу. Поднялась. Открыла дверь тихо. «Есть кто?» Тишина была. Закрыла дверь изнутри на цепочку. Прошла в комнату к старику, между бутылок и хламом пробираясь. Положила сумку на пол и села с ним рядом. Сама не знаю, зачем пришла, то ли спросить что, то ли проверить, то ли убедиться. Кивнула на картины: «Ваши все?» Не отвечал. «Художник, как же вышло-то так?» Молчал, посапывал тяжело. Вытащила одну картину из тех, что у стены стояли в пыли. Абстрактная. Краски разные да линии. «А это чего?» «Закат», – ответил все-таки. «Закат. Где же тут закат-то? Линии одни». – «Там он, закат над рекой. Давно. А ты чего тут? За мной пришла?» – «А с картинами что, когда квартиру продадим?» – «Со мной они». – «А вы?» – «С картинами я». – «Пойдем помоем тебя, тебе завтра документы подписывать». Посмотрел на меня, сопеть перестал.
Мыла его в ванне ржавой, мочалкой. Сильно мыла, как жир от плиты с утра, и вода брызгала мне в лицо, вытирала, а может, и слезы вытирала, не знаю теперь. «Дед... А если не продадут твою квартиру, ты чего тогда?» Не отвечал, а я все сильнее терла его, до боли. Молчал. «Может, перепишешь кому? Может, продашь, а мы тебе другую купим, маленькую? Помогу». Воду выключил сам, вылез и ушел, голым как был, в комнату свою, бутылки расталкивая.

Дома у Сергея на диване сидели, телевизор работал. Я в халате, он так. «А куда его потом?» Опять молчанка. «Не подведи». Виски свой допил. А я глаза закрыла.

Снова магазин знакомый, без горизонта. С Николкой по рядам идем с тележкой. Он в тележку вещи кладет, только взглядом спрашивая. А я не ругаюсь. Он в тележку кладет. И я кладу. Тарелки новые, приборы. И не теряется он, рядом он, с тележкой, в восторге. У кассы стоим, с телегой переполненной. Радостный Николка. Всё на ленту. А напротив, где тогда женщина с ребенком стояла, никого. Только кассирша скучая на меня смотрит.

Еле домой затащили. Пакетов столько. Я на кухню пошла продукты укладывать. В квартире новой. И Николка радостно пакеты из коридора ко мне таскал. А на стене в коридоре картина висела, та самая с линиями из красок разных. И когда Николка последний из пакетов волок, остановился он и из коридора спросил: «Мам, чье это?» – «Что «чье»?» – «Закат кто рисовал?»