Продюсер НАТАЛЬЯ МОКРИЦКАЯ выступает против дистрибьютора РОМАНА ДОРОФЕЕВА (прокатная компания «Русский репортаж»), а продюсер ЕЛЕНА ГЛИКМАН оппонирует фестивальным отборщикам ЖОЭЛЮ ШАПРОНУ и СТАСУ ТЫРКИНУ.

В этом году мы на «Кинотавре» провели обсуждение актуальных проблем российской кинематографии в новом формате. Это были поединки представителей разных профессий — своего рода дуэли. Название «Из двух углов» — парафраз знаменитой «Переписки из двух углов» Михаила Гершензона и Вячеслава Иванова. Имея разные взгляды на философию, религию, культуру, они, живя в одной комнате, стали писать друг другу письма. Это «выяснение отношений» показалось нам действенным и современным способом разобраться не только в межцеховых конфликтах, но и в системных проблемах российского кинопроцесса.

В первых спорах продюсер Наталья Мокрицкая выступает против дистрибьютора Романа Дорофеева (прокатная компания «Русский репортаж»), а продюсер Елена Гликман оппонирует фестивальным отборщикам Жоэлю Шапрону и Стас Тыркину.

Поскольку споры проводились публично, в них участвовали организаторы «Кинотавра» и пресса.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Одна из драм сегодняшнего российского кино заключается в том, что сегодня очень мало каких-либо рефлексий на его счет. Нет серьезных дискуссий, нет институтов, которые бы этим занимались, нет заказчиков на экспертную интеллектуальную работу.

Есть у президента «Кинотавра» Александра Роднянского такая фраза: «Нужно обязательно проговаривать время». Он постоянно пользуется этим императивом, который и мне тоже кажется важным. Проговаривать время. Проговаривать профессию. Проговаривать механизмы взаимодействия.

Мой вопрос к Роману Дорофееву. Зачем вы покупаете арткино? Вы же знаете, зрителей в России на эту продукцию практически нет, а значит, нет и шансов вернуть деньги, или, как это правильно называется, возместить затраты… Извините за такой деликатный вопрос: разве вы рассчитываете возместить затраты в России сегодня, покупая хотя бы фильм «Тони Эрдманн» и даже что-то более знаменитое?

РОМАН ДОРОФЕЕВ. Да, вопрос довольно сложный. Но если мы кинопрокатной деятельностью занимаемся десять лет, то, разумеется, не из благотворительных целей, это наш бизнес. Начну с того, что мы все очень любим кино. И есть много зрителей, которые тоже его любят, к которым оно, к сожалению, не доходит. Естественно, мы пытаемся окупить свои затраты и, как правило, делаем это. В связи с развитием цифровой дистрибьюции, когда можно сделать DCP из чего угодно и выпустить все в прокат на любом носителе, количество конкурентов резко увеличилось. Кроме того, увеличилось и количество так называемого альтернативного контента. В кинотеатрах сейчас можно смотреть все что угодно – и театральные постановки, и оперы, и балет, и чуть ли не трансляции спортивных соревнований. В любом случае это привлекает какую-то другую аудиторию. Она приходит в кинотеатры, но не на блокбастеры, из которых уже выросла, да и надоело ей одно и то же. Люди ищут альтернативный контент, и можно сказать, что мы имеем такую аудиторию, какую имеем. Она очень сильно варьируется в зависимости от сезона, от фильма, от призов международных фестивалей. Тем не менее мы стараемся прописывать специальную маркетинговую стратегию работы с фильмом, именно исходя из потенциальной аудитории.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Вы совсем не пессимистично относитесь к этой ситуации. У нас выходят лауреаты Берлина, Канна и прочих фестивалей, но через две недели их уже не найдешь в кинотеатрах, они идут где-нибудь в одном зале «Пионера» или «Фитиля» один-два сеанса. Когда видишь несколько сеансов выдающегося фильма на 14 миллионов жителей крупнейшего города Европы… Все это, согласитесь, как-то странно. А у вас – оптимизм.

РОМАН ДОРОФЕЕВ. За годы работы и наблюдений за кинопрокатом еще с советских времен я вижу, какое кино и, скажем так, какой географический ареал зарубежного кино интересует россиян. К сожалению, какие-то фильмы, которые даже получают призы на международных фестивалях, не попадают в кинотеатры. Они ведь не специально ставят один сеанс. Поставят хоть двадцать, если залы будут заполняться. Но если на фильм приходят два человека… Я прекрасно могу понять владельца кинотеатра, который скажет: «Роман, пожалуйста, давайте мы покажем фильм один раз на Московском фестивале в зале на 1500 мест, его посмотрят все, кто хотел это сделать. И на этом закончим, будем ждать следующего релиза, на который, мы надеемся, будут ходить люди». Мы стараемся работать в том числе и на такой прокат, когда кинотеатры ждут от нас какого-то легкого кино, которое тоже является фестивальным, но не попадает в разряд хитов. Мы варьируем. В этом году выпускаем главного призера Берлинского фестиваля – документальный фильм «Море в огне», хотя до этого мы практически никогда не работали с документальным кино.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Вы замечательно объяснили, и мне сразу стало понятно, что происходит на самом деле. Даем в первом зале «Октября» один сеанс, приходит вся московская или национальная аудитория выдающегося фильма. И на этом все завершается.

НАТАЛЬЯ МОКРИЦКАЯ. Наша компания и я лично занимаемся арткино, а в последние годы и зрительским. У меня нет претензий к прокатчикам, которые показывают коммерческое кино, российское или зарубежное. Они это делают хорошо, грамотно. У меня есть вопросы к прокатчикам, дистрибьюторским компаниям, которые выпускают авторские ленты. Я более шести лет назад сама решила стать таким прокатчиком и попытаться показывать российский артхаус. Могу вам сказать, что через полтора года наша компания умерла. Существование такой структуры, которая прокатывает русское кино, без инвестора невозможно. Нельзя возвращать затраты за счет проката арткино, я в это не верю. У Романа Дорофеева наверняка есть инвестор, который пока это терпит. К сожалению, в прокат такой продукции идут неудачники, это мое глубокое убеждение. Роман, я не про вас говорю, совсем не хочу как-то обидеть. Просто это чаще всего люди, которых не забирают к себе крупные прокатные и дистрибьюторские компании. Сегодня это так. У меня нет претензий ни к неудачникам, ни к удачникам, но есть к нашему деловому сообществу в целом. Извините, я обвиняю его в отсутствии структурного мышления и, еще раз извините, патриотизма.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Это официально модное слово. Поясните.

«Класс коррекции», режиссер Иван И. Твердовский, продюсеры Наталья Мокрицкая, Ульяна Савельева

НАТАЛЬЯ МОКРИЦКАЯ. Модное в иных кругах, я его редко употребляю. Считаю, что у нас должна быть создана крупная компания – уже давно идут разговоры об этом, но никто этого не делает – по продвижению и прокату российского кино. Там должны быть большие зарплаты, государственный бюджет. Должны работать лучшие люди, лучшие букеры. Государство, как оно в свое время создало Фонд кино, так и сегодня просто обязано создать и содержать компанию по продвижению и прокату российского кино.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Насколько я понимаю, руководители кинематографа не особенно отчитываются сборами перед высшим начальством, они отчитываются количеством сеансов. Видимо, есть какие-то причины, почему такая структура не создана. Ведь Фонд кино создан для того, чтобы было большое производство коммерческих лент с безвозвратными деньгами, с массой всяких преимуществ.

НАТАЛЬЯ МОКРИЦКАЯ. Не создана, потому что мы ленивы.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Вы совсем не похожи на ленивую.

НАТАЛЬЯ МОКРИЦКАЯ. Мы не возделываем это поле. Занимаемся своим сугубо личным делом – зарабатыванием денег, обслуживанием собственных амбиций. Не работаем на будущее. Нам – и мне в том числе – не хватает патриотизма. Мы сами во всем виноваты. У нас же никто ни за что не хочет платить. Ни телевидение, ни каналы, ни прокатчики. И я не хочу платить. Еще раз говорю: к прокатчикам, к бизнесу у меня нет претензий. Есть претензии к нам, дорогие мои коллеги. И к себе в том числе.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Никакого сегодня настоящего цехового объединения нет, все творческие союзы умерли. Причем не только в кино, но и во всех сферах умерли. Почему с бизнесом так произошло? У вас же есть какие-то продюсерские структуры, которые могли бы топнуть ногой в министерстве.

НАТАЛЬЯ МОКРИЦКАЯ. Конечно, у нас же абсолютно везде человеческий фактор. Все ведь зависит от личности. Было объединение нескольких продюсеров, они пробили создание Фонда кино. Думаю, это тоже было долго и сложно. Они тоже, наверное, были разрозненны, но когда объединились, то сделали это! Сегодня, видимо, объединиться призвано другое поколение, условно назовем их «антилидеры», которые должны попробовать пробить существование новой структуры.

«Битва за Севастополь», режиссер Сергей Мокрицкий, продюсеры Егор Олесов, Наталья Мокрицкая, Ульяна Савельева

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Роман, скажите, что происходит сегодня на самом деле со зрителями арта и артмейнстрима? Они поумирали, эмигрировали? Нет никаких обсуждений сложного кино в телевизоре, а если там нет – значит, нет и в жизни. Никто про это не думает. Почему вы не могли, например, объяснить в Кремле – это не так трудно, – что если не будет создано и показываться ваше сложное, конкурентоспособное кино, то мы не сможем и наукой заниматься, у нас ракеты взлетать не будут, потому что не будет людей, способных креативно думать. Вот если люди будут способны воспринимать произведения Джармуша или Германа-старшего, тогда и наши телефоны будут конкурировать с «Самсунгом». Вы это им не смогли объяснить?

РОМАН ДОРОФЕЕВ. Во-первых, хочу возразить Наталье по поводу неудачников. Мне предлагали перейти работать в крупную компанию. Я взвесил все «за» и «против» и решил, что заниматься фильмами, которые мне даже смотреть не хочется, никак не могу. Переступить эту черту не могу. Пусть я буду проигрывать в зарплате, но, честно, не готов плясать на кинорынке под какие-то блокбастеры. И среди конкурентов тоже есть люди, за работой которых мы наблюдаем, на всех кинорынках с ними общаемся: не перехватила ли та компания какой-то проект? Наверняка и они тоже следят, так же, как я, думают. Они тоже истово верят в кино, его любят. Они, да, думают о бизнесе, но прежде всего это личный интерес. Хотя мы, конечно, стараемся всячески уходить от вкусовщины. У нас в компании есть несколько человек с прямо противоположными мнениями, хотя мы все занимаемся арткино. И мне это нравится.

Лично я не согласен с утверждением, что аудитория куда-то уходит или становится меньше с каждым годом. Это не так. Посмотрите на объемы кинофестивалей, которые сейчас проводятся. Говорю, конечно, о главных – в Москве, Петербурге, миллионных городах… О национальных кинофестивалях. Я помню, как мы всегда ждали очередные «Дни франкофонии» в марте, а в апреле – Фестиваль нового итальянского кино N.I.C.E… Сейчас киносмотры идут каждую неделю. На следующей только в Москве параллельно пройдут три фестиваля – одновременно с «Зеркалом».

Как правило, фестивальный показ – аншлаговый, я не говорю о бесплатных фестивалях, которых сейчас все меньше. Цена билета на фестивальный показ максимально высокая, это всегда вечерний прайм-сеанс. На него приходят люди с горящими глазами, которые заранее скупают в Интернете билеты, благо сейчас очень легко заранее все это отрекламировать в соцсетях.

Если говорить о прокате, то раньше мы думали, что во время ММКФ ничего выпускать в прокат не будем, потому что понятно, что вся аудитория будет там. Сейчас мы уже не учитываем это, поскольку фестивалей столько, что если мы будем ждать их окончания, чтобы выпустить фильм в прокат между ними, то просто вообще не попадем на экран.

Глядя на зрителей и на заполняемость залов, мы видим, что все фестивали востребованы, они привлекают зрителей. Люди выходят из зала и спрашивают, выйдет ли тот или иной фильм в прокат, не хотим ли мы его купить. Я говорю: посмотрите, сколько человек сидит на замечательном фильме «Сын Саула», после показа его в «Гоголь-центре», где был полный зал, овации. Я в тот день не смог прийти, смотрел этот фильм на обычном сеансе – хорошо, что сеанс вообще состоялся: один человек – один! – купил билет.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Я хотел Наталье вопрос задать, поскольку она у нас «злой следователь». Скажите, действительно ли вы верите, что экономика фестивалей заменит кинотеатральную и продюсеры, которые решили снимать арткино, будут выживать, благоухать и с ними все будет в порядке? Это может произойти в ближайшее время?

НАТАЛЬЯ МОКРИЦКАЯ. Нет, я в это не верю. Продюсеры не смогут возвращать затраты. На этом будут зарабатывать только маленькие компании, которые делают эти маленькие фестивали. Несколько прилипал... Конечно, эти маленькие кинофорумы очень важны для аудитории. Но для продюсера они бессмысленны – если не считать смыслом удовлетворение от того, что картину увидит все-таки какое-то количество зрителей.

СТАС ТЫРКИН. Роман, покупаете фильмы все-таки пакетами? Мы несколько лет пытаемся найти с Романом какие-то точки соприкосновения на предмет показа его фильмов в «Гоголь-центре», но у нас как-то не получается. По той причине – это не только тебя касается, – что идет, мне кажется, какое-то размывание всего поля артхауса, когда под одну гребенку попадают, например, выдающийся каннский фильм Марен Аде «Тони Эрдманн», который вы купили, и совершенно никому не нужные шведские, французские картины – поскольку их огромное количество. Они часто ни то ни сё, и не искусство, и не коммерция, какие-то проходные фильмы. Может, не стоит размывать, расширять до безразмерности эту поляну? Потому что зрителей и правда, как сказал Даниил Борисович, наперечет. Если они посмотрят что-то средненькое, то потом, может, не придут на фильм Марен Аде.

«Чайки», режиссер Элла Манжеева, продюсеры Елена Гликман, Ярослав Живов

РОМАН ДОРОФЕЕВ. Мы не покупаем фильмы пакетами. Есть такая практика, но сейчас, в связи с тем, что упал рубль, она не распространена. Чаще этим занимаются американские компании, которые продают фильмы пакетами. Можно было выпустить какой-то один хит в прокат, а остальное – сразу на DVD. Сейчас этот рынок рухнул, и все, что раньше выпускали на DVD, ринулось в кинопрокат. Проблема в том, что в России не такие дистрибьюторы, которые выбирают, что им понравилось, что не понравилось. К сожалению, есть международный дистрибьютор, который часто продает «кота в мешке». Фильм еще не снят, еще нет сценария, а уже идут продажи. Естественно, есть риск, что картина либо подорожает к моменту производства, либо просто будет перекуплена другой компанией. Естественно, в связи с риском выхода фильмов на торренты мы не можем выпускать их спустя два года, после того как они вышли, к примеру, во Франции. Большое количество релизов покупается еще даже до аннотаций, по фамилии режиссера, актеров. Даже будучи Альмодоваром, попадая в конкурс Каннского фестиваля, как мы увидели, невозможно каждый раз создавать шедевры. Но для нас обратного пути уже нет, мы не можем просто взять и отказаться от этого фильма.

СТАС ТЫРКИН. На днях мы объявили, что будем показывать в «Гоголь-центре» старый фильм «Ричард III», и билеты разошлись буквально за два часа, потому что приезжает Иэн Маккеллен, мы будем устраивать второй сеанс. Это все, разумеется, требует средств. Я к тому, что, может, лучше меньше, но лучше? Делать из фильма событие.

ЖОЭЛЬ ШАПРОН. Я категорически не согласен с Натальей относительно того, что нужно создать очередную государственную фирму, которая должна прокатывать российское кино. Государство как раз не должно само заниматься продвижением фильмов. Когда-то я работал у одного французского кинопрокатчика, который говорил, что это самое слабое звено индустрии. То, что я сейчас вижу в России, полностью подтверждает эту его мысль. Благодаря Фонду кино продюсеры, поскольку фонд в основном для так называемых лидеров, когда запускают свои картины, не очень беспокоятся. Хотя, по идее, они должны снимать коммерческое кино. Но Россия – единственная страна, где государство помогает невозвратными деньгами коммерческому кино.

С одной стороны, есть кинотеатры, за ними – стены. И если фильм действительно не идет хорошо, его снимают с экрана и ставят что-то другое. Почему это самое слабое звено? Потому что это большой риск. Я прекрасно понимаю Романа, который, как Стас говорит, размывает, может быть, эту сферу. Но все-таки это очень большой риск – просто так вложить большие деньги в четыре-пять фильмов в год. Есть инвестор, но нет дальнейшей поддержки. Надо обязательно помогать прокату национального кино, но можно и зарубежному, артхаусному. Помогать надо обязательно. Потому что без проката и рекламы ничего не пойдет вообще. «Экипаж» так хорошо идет не просто потому, что это хорошее кино, а потому что были вложены огромные деньги в его рекламу. С другой стороны, везде в мире сейчас растет количество картин, выпускаемых каждый год. В России уже более пятисот, у нас шестьсот пятьдесят, а десять лет назад было меньше четырехсот. Все надеются. Никто у нас не верил в фильм «1+1». Все рассчитывают на чудеса. Но чудес, к сожалению, мало. Поэтому лучше ставить не на одну картину, а на десять, и, может, одна из них выиграет. Но поскольку у тебя нет средств на десять, то ты размываешь деньги, и каждая картина получает всего лишь одну десятую часть того, что у тебя есть.

СТАС ТЫРКИН. Недавно от Романа пришла рассылка о каком-то шведском фильме, название которого мне вообще ничего не говорит.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. А может, его неизвестный гений снял.

СТАС ТЫРКИН. Он не был на фестивалях. Это то, о чем сказал Жоэль, – ставка на чудо.

НАТАЛЬЯ МОКРИЦКАЯ. Нужно, чтобы была крупная компания, в которой работали бы лучшие маркетологи, киноведы и получали за это деньги.

НИН ЗАРХИ. Мне кажется, что пример, который привел Роман, говорит о противоречиях, с одной стороны, а с другой – о важности места. Он сказал, что в «Гоголь-центре» был переполнен зал на показе «Сына Саула». Я уверена, что если бы там был еще один сеанс, он тоже был бы аншлаговый. А в обычном зале сидел один зритель. Вот вы только что сказали, Роман, что московская аудитория не уменьшилась, что все замечательно, как было при «физиках и лириках». Все совсем не так. Наталья права: на прокате артхауса должны работать именно маркетологи, в том числе и над созданием «эффекта места». В «Гоголь-центр» ходит свой народ – на всё. Если бы там начали показывать русский артхаус…

СТАС ТЫРКИН. Мы показывали «Класс коррекции» Твердовского, «Да и да» Германики и «Ученика» будем показывать.

НИНА ЗАРХИ. Я говорю про более сложный артхаус. На «Сыне Саула» была собственная аудитория «Гоголь-центра», который всегда полон, я бывала там на разных спектаклях и киносеансах. Там сидят и в кафе, и просто на полу, болтают, студенческие репетиции смотрят. Это модное место. Вот и всё.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Была большая история, связанная со строительством новых кинозалов в России. В 1997–2000 годах, я в то время был членом коллегии Минкульта. Мы ходили с Швыдким и Голутвой к главе администрации президента Волошину и долго объясняли ему, что не надо создавать Роскинопрокат. Это будет очень много денег, потраченных зря. Оставьте решение проблемы рынку. Сейчас у нас бизнес выстроил более четырех тысяч новых залов. А во Франции – всего лишь пять с половиной тысяч. Это все сделал частный бизнес. Без государства. Если вы создадите гигантскую государственную корпорацию по прокату с большими окладами, вы потеряете даже то, что сегодня имеете.

НАТАЛЬЯ МОКРИЦКАЯ. Рынок построил новые кинотеатры, но он не смог «построить» новый менталитет. Он не может обеспечить показ российскому некоммерческому кино. С 1990-х годов он не сделал этого. Должны появиться люди, которые хотят этим заняться. Высокооплачиваемые специалисты должны предложить большую программу на несколько лет вперед. Для этого необходимо структурное мышление. Это относится и к детскому кино, и ко всему остальному. У нас нет структурного мышления, надо с чего-то начинать. Я не считаю, что государственная компания – это всегда плохо.

СИТОРА АЛИЕВА. Хочу поддержать Даниила Борисовича. Вы помните, что такая структура была все-таки создана. Называлась Роскинопрокат. Никого не интересует, где она. А ведь есть имена, бюджеты, проекты. И мне как человеку, который пытался узнать, кто, когда, под чьими подписями получал эти ресурсы, оказалось сложно сделать это сейчас, потому что нет Сергея Владимировича Лазарука. Вы абсолютно правы: подобная структура была, деньги разворованы.

«Коробка», режиссер Эдуард Бордуков, продюсеры Елена Гликман, Михаил Дегтярь, Ярослав Живов

ОЛЕГ БЕРЕЗИН. Вы, Даниил Борисович, несколько дней назад говорили о проблемах нашего рынка – и сегодня Наталья об этом тоже сказала – рынок, условно говоря, превратился в некое самодовольство. При всем кризисе, который в стране есть, при всех дискуссиях о том, поменять власть или не менять… Реально посмотрите на всех нас: мы все удовлетворены, сыты, все нормально, бизнес – да, что-то там идет. С артхаусом тяжело, но все живы, здоровы, улыбаются, едят и пьют. Можно вспомнить музыкальную культуру, рок-музыку, например, историю с ленинградским рок-клубом. Может, он и был создан под официальным контролем ВЛКСМ, но по сути это движение пошло снизу. И пока у нас в индустрии не появится сообщество, пусть сначала маленькое, которое начнет искать выход из сложившейся ситуации, строить, отдавать этому свои силы, чтобы дело пошло, ниоткуда: ни сверху, ни сбоку, ни слева, ни от лидеров производства, ни от Фонда кино – ничего к нам действенного не прилетит. Все зависит только от нас самих.

ВИКТОРИЯ БЕЛОПОЛЬСКАЯ. Не могу молчать. Вы все до известной степени лоббисты, а я эксперт. Я много лет занимаюсь проведением фестивалей, в том числе международных, консультирую их в сфере авторской документалистики, очень близкой к игровому арткино. Дело в том, что с созданием любых структур, как рыночных, так и внерыночных, мы уже опоздали. Ситуация в индустрии арткино уже давно регулируется иными механизмами. Фестивальное движение в мире превратилось в альтернативный прокат. Мы отчетливо видим это в нашей стране. Количество фестивалей заметно выросло. Роман привел цифры: три фестиваля на одной неделе. В этой ситуации вы как прокатчик должны назначить адекватные цены за показ своих фильмов, так, как это делают агенты по продажам всего качественного, востребованного документального кино в мире.

Попробуйте запросить для фестиваля – я уже не говорю про Майкла Мура – фильм, скажем, Алекса Гибни, Томаса Бальмеса. Это 600 евро. Конкурс у вас или внеконкурсная программа. Предположим, они сделают исключение и назначат 200 евро за участие в фестивале «Флаэртиана», который проводится в российской провинции двадцать пять лет. Но для Московского фестиваля таких исключений не будет. И наш фестиваль «Артдокфест» в этом смысле существует только благодаря спонсорской помощи журнала Psychologies. Нам помогают также посольства, которые честно платят от 300 до 600 евро за то, чтобы мы показали их фильм. Любые структуры для арткино, с моей точки зрения, уже в прошлом. Здесь сформирован специфический рынок: разные события, ивенты… Ивентностью, мне кажется, сейчас во многом руководствуется эта сфера, когда фильм становится событием, а за него кто-то платит.

САБИНА ЕРЕМЕЕВА. Когда Наталья Мокрицкая говорила про госструктуру в сфере проката, думаю, что ее не совсем правильно поняли. Я как продюсер правильно восприняла ее слова, поскольку убеждена: наша профессиональная миссия будет приносить нам какие-то дивиденды, чтобы мы смогли снимать другое кино. На наш век может не хватить. Получаются только серьезные вложения… Поскольку у нас кино так или иначе дотационное, все равно срабатывает этот механизм – нас должны поддержать, дать нам какие-то средства на производство. Но при этом действительно только яркие индивидуумы могут это сдвинуть, как сдвинули ситуацию с Фондом кино. Я тоже не верю в госструктуру как эффективное образование, но в данном случае речь идет о гуманитарной миссии государства, которое может выделить дополнительные средства на продвижение российского авторского кино. Ни о какой самодостаточной госструктуре как таковой речи не может быть.

ВИКТОР МАТИЗЕН. Тут идет общий разговор относительно того, выгодно или невыгодно, а можно показать конкретную экономику одного фильма с точки зрения, допустим, дистрибьютора? За сколько он его покупает? Сколько нужно зрителей, чтобы он, а не только продюсер, окупил свои затраты? И так далее. Дать хотя бы приблизительную прикидку, чтобы понять, насколько убыточен наш кинопоказ.

ИЗ ЗАЛА. Я сейчас как раз посмотрел данные в «Бюллетене кинопрокатчика». «Шнайдер против Бакса» – 2,5 тысячи зрителей, а «Коммуна» Винтерберга – 5 тысяч зрителей. Это хорошо или плохо? Окупается?

РОМАН ДОРОФЕЕВ. Не очень удачные примеры взяты. У нашей компании нет опыта проката российского кино. Я не смогу вам ответить на этот вопрос.

ЕЛЕНА ГЛИКМАН. То, что сказала Виктория Белопольская по поводу фестивального возмещения затрат, – это невыносимо долгое зарабатывание денег, хотя оно, конечно, возможно. Я имею опыт проката фильма «Чайки», самого первого калмыцкого кино. Никому его не отдала, потому что некому, прокатывала его сама. Поскольку все эти кинотеатры и этих людей я знаю лично. Состоялся удивительный опыт проката «Чаек» в Калмыкии, где всего три кинотеатра в Элисте. Фильм там демонстрировался три месяца. Я понимала, какая у меня есть ­аудитория, действительно могу показать это кино и у нас в России, и за рубежом. У калмыков был невероятный интерес к нему. Нам не надо было рассказывать, про что картина. Мы просто объявили, что это первый калмыцкий фильм. Но такое случается крайне редко. При этом надо сказать, что в Москве у меня этот фильм показывали в пяти кинотеатрах. Я очень рассчитывала, допустим, на «Пионер», но он принес нам всего 2,5 тысячи рублей. И даже такая чудесная площадка не сработала, хотя это – то самое место, о котором мы говорим.

Если мы не придумаем, как продвигать такое кино и увеличивать количество таких кинотеатров, которых в Москве нужно гораздо больше чем пять крошечных площадок плюс еще «Гоголь-центр», – все рухнет. «Пионер» не сработал, а, допустим, Бадалян со своим кинотеатром «Пять звезд» на Новокузнецкой сработал. Потому что в этот торговый центр, который я терпеть не могу, приучена ходить фестивальная аудитория. Мы от них получили пятьдесят тысяч рублей, значит, понятно, что они сто собрали. Это конечно, крошечные деньги. Естественно, большую часть денег по «Чайкам» закрывал Минкульт. Но у меня все равно есть частное инвестирование, которое я буду собирать лет двадцать. Включая эти фестивальные платы за показ, которые выбивают «Антиподы». Они у меня являются агентами по продажам за рубежом. Но на «Антиподы» мне все время жалуются фестивали – есть большой круг тех, которые приглашают «Чайки». Мне звонят и говорят, что «Антиподы» сошли с ума, они просят 600 евро за показ. Я перезваниваю «Антиподам» и говорю: дорогие, давайте умерим наш пыл, потому что у меня там друзья, я им должна дать свой фильм бесплатно.

Когда ко мне обращаются фестивали, организованные под эгидой Минкульта, как я могу им сказать: я вам бесплатно не дам показать фильм, заплатите мне деньги. Ведь государство предоставило на это деньги. В результате мы собираем возвратные средства по каким-то невероятным крупицам. Три кинотеатра в Калмыкии плюс эти пять кинотеатров в Москве. Центр документального кино прекрасно действовал. Правда, там маленький зал, но работают они четко: сказали, в какой момент лучше поставить фильм, какие рекламные материалы привезти, и заверили: аудитория к вам придет. Таких площадок очень мало.

У меня волосы дыбом встают. Потому что мы столько работаем, столько вкладываем энергии, сил и государство дает нам деньги, но не можем никак потом показывать зрителям наше кино. Но ведь нам же выделяются деньги на производство – а их так тяжело получить. Совершенно невозможно случайные площадки почувствовать, понять, что следует делать, и пригласить туда правильных зрителей. Потому что их очень мало.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Это очень болезненная тема. Но, видимо, в России все устроено таким образом, что все как-то выживают, никакой крови и страшных разорений нет. И согласен с Викторией Белопольской. У всех здесь есть «свои» и «чужие». Тут в производстве все – «свои», все всех знают, а в прокате – «чужие». Больше всех, по-моему, в России имеет «своих» Жоэль Шапрон. Когда ты занимаешься отбором фильмов, строишь отношения с режиссерами, с продюсерами, отличается ли такая работа во Франции, в Европе и в России? Есть ли русская специфика, какие-то особые знания, накопленные за столько лет твоей работы для Каннского фестиваля? Ты ведь чувствуешь местные особенности?

ЖОЭЛЬ ШАПРОН. За столько лет я понял, что есть одна реальная особенность. Уверенность, что когда мы ничего не отбираем в Канн, это значит, что мы не любим российское кино. Когда мы что-то отбираем – все равно не то. Россия – единственная страна, где мы с этой проблемой сталкиваемся. Честно говоря, у нас в этом году были две замечательные румынские картины в конкурсе Каннского фестиваля. Вот «Выпускной»… Это жуть, как Мунджу показывает Румынию, но там это считалось большим достижением: у них впервые в истории Каннского фестиваля две картины в конкурсе. Здесь кинематографисты не радуются, чаще всего я слышу недовольные реплики: опять не то отбираем. «Левиафан», «Елена», «Все умрут, а я останусь»… Все равно – «не то». Это большая проблема, потому что такое впечатление, что за этими картинами, за художниками вообще нет страны. Кажется, что никто не поддерживает эту кинематографию, которую мы считаем – и не только мы, все эти картины ездят по всему миру и получают и другие призы – значительной. Тут не только наш вкус. Вот такая специфика. Ничего не отбираем – «мы во Франции вас не любим». Что-то отбираем – «делаем не то».

НИН ЗАРХИ. «Очерняете Россию».

«Вторая жизнь Уве», режиссер Ханнес Холм. Прокат в России – «Русский репортаж»

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Вопрос к Стасу Тыркину. Скажите, вы тоже считаете, что будущее за фестивальным движением? Что кинотеатры станут чуть ли не оперными залами? У нас в журнале была напечатана дискуссия на эту тему. Ваш опыт – и в «Гоголь-центре», и на омском фестивале «Движение» – говорит о том, что старые разведения: профессиональный режиссер или непрофессиональный, 20 миллионов долларов пошло на производство или двадцать рублей, – все это ломается, трансформируется. Куда это все движется?

СТАС ТЫРКИН. Мои наблюдения: ничего не ломается и не лопается. Кино либо есть, либо его нет, и не важно в данном случае, на какие средства оно снято. В Канне в конкурсе был, скажем, Винсент Галло с «Бурым кроликом», снятым за три копейки. Правда, потом он был признан худшим фильмом в истории вообще. Но я говорю о самом прецеденте. И, в принципе, не важно, где его показывают. Надеюсь, будет не менее удачная история, чем в «Гоголь-центре», – мы будем показывать кино на «Стрелке», в пространстве, которое воспела Анна Меликян.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Оно тоже небольшое.

НИН ЗАРХИ. И тоже знаковое.

СТАС ТЫРКИН. Оно огромное. Мы будем показывать под открытым небом, не в зале. Звездным июльским вечером, подряд десять раз. Мне кажется, все равно где показывать. Но технологически все должно быть абсолютно безупречно. В «Гоголь-центр» зрители идут в том числе поэтому. Театр это или нет, но все, кто там смотрел кино, знают, что качество не подведет. Мы даже можем показывать 3D, просто не было пока фильма такого. Вы спросили, как это все мутирует. Мне кажется, остаются какие-то неизбежные вещи. Люди хотят смотреть кино в коллективе. Это видно по опыту «Гоголь-центра», по огромному залу «Люмьер» в Канне. Я не сравниваю эти истории, но в эпоху айфонов, айпадов и прочего люди по-прежнему хотят получить некое коллективное переживание. Это никуда не уйдет.

Мы, конечно, варимся в своем соку и не представляем, может быть, как вообще реакция происходит на все эти вещи, связанные с фестивалями и другими формами кинопоказа. Но я, допустим, по случаю отбора картины Кирилла Серебренникова в этом году не чувствовал абсолютно никакой враждебности. Может, потому что все мои друзья – примерно та же общность, которая снимала этот фильм и радуется, что он оказался в Канне и прошел там удачно.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Хочу спросить у Елены Гликман. Вы, когда запускаете свои картины, уже не рассчитываете на кинотеатральный прокат? В основном думаете, как попасть на фестиваль, имидж режиссеру сделать, свою компанию раскрутить? Каковы, и есть ли они, альтернативные формы действий тех продюсеров, кто решается снимать авторское кино? У меня конкретный пример. Одна компания в Москве купила тридцать девять гигантских кинотеатров еще в 2014 году. Всякие эти «Софии», «Праги», «Киргизии» на бесконечных окраинах города. Они все от 800 до 1200 мест. Когда они их купили, речь шла о том, что две трети времени там будут показывать кино.

Владелец этих кинотеатров даже предоставил нашему журналу кинотеатр «Алмаз», где мы хотели сделать какой-то новый вид продукта – обсуждение фильма до его выхода в прокат и обсуждение его сразу же с лучшими киноведами. Город ему недавно легко разрешил объявить культурой фитнес-клубы, танцевальные кружки и прочее. Естественно, там будут огромные гипермаркеты, в сущности – никакого кино. Это тридцать девять из примерно ста тридцати кинотеатров в Москве (­залов больше трехсот). У Москвы легко находятся деньги на то, чтобы в третий раз перекладывать тротуары. А вот гигантские или трансформированные кинозрелищные предприятия сохранить – интереса нет.

ЕЛЕНА ГЛИКМАН. Я не знаю, как мы будем выживать при сложившейся системе. Я не согласна с Натальей Мокрицкой в том, что у продюсеров нет претензий к прокатчикам. У меня – огромные. Когда мы запускаем кино, если оно очевидно фестивальное, как «Чайки» например, тут вопросов нет. Но я не могу сразу рассчитывать, что меня отберет кто-то из уважаемых отборщиков. Не всегда понятны критерии. Фестиваль – это все-таки дело личного вкуса. Меня может отобрать один большой фестиваль, а другой мой фильм совершенно не заинтересует. Вот судьба фильма «Питер FM» сложилась удачно, это тоже было авторское кино Оксаны Бычковой. Тогда оно вдруг сработало. Или «Горько!» Жоры Крыжовникова, ставшее рекордсменом. Ни один большой продюсер не верил в это кино. Проект прошелся по рынку, начиная еще с питчинга сценариев. Леонид Верещагин сказал, что четыре раза читал сценарий на разных стадиях, смотрел отрывки и так далее и никогда не предполагал, что это кино сможет что-нибудь собрать. А фильм вдруг раз – и выстрелил. Мы же стараемся делать фильмы, как нам кажется, для зрителя. Но часто не совсем мейнстрим. Один раз может произойти чудо и картина успешно прокатается, потому что вдруг в нее поверит большой прокатчик, как, например, это произошло с тем же «Питер FM», за показ которого взялся «XX век Фокс». Игорь Толстунов и Александр Роднянский не верили, что это возможно.

Что касается, например, той же «Коробки» Эдуарда Бордукова, которую мы позиционировали и продвигали исключительно как зрительское кино, – прошли пять раз экспертизу сообщества, начиная с питчинга, со сценарной лаборатории, которая была здесь в Сочи. Потом получили деньги Минкульта, потом еще два раза деньги Фонда кино. После чего ни одна большая прокатная компания его не взяла, включая того же Смирнова из «ХХ века Фокс», который здесь представил ее на кинорынке. Он сказал, что не соберет то, что нужно «ХХ веку Фокс», потому что в это кино он поверил меньше, чем в «Битву за Севастополь» компании Мокрицкой. Я счастлива, что военное кино собрало такую аудиторию. Но при этом я была уверена, что «Коробка» – актуальное кино, нужное и оно у нас действительно получилось. Оно получило хорошую оценку критиков, на которую я даже не рассчитывала. Я уверена, нет ни одной компании из больших прокатчиков, которая могла бы сегодня работать с таким фильмом, с немного нестандартным мейнстримом. Никто не хочет с этим возиться, у них маркетинговые службы. Потому что гораздо проще взять американское большое кино, у которого уже все идеи продвижения разработаны на Западе, или взять какую-нибудь нашу комедию. И то можно проиграть. Тот же Смирнов с «ХХ веком Фокс» почему-то взял «Млечный путь» и благополучно его провалил.

«Море в огне», режиссер Джанфранко Рози. Прокат в России – «Русский репортаж»

РОМАН ДОРОФЕЕВ. А вы не считаете, что с вашей «Коробкой» могло то же самое случиться, если бы ее взял «ХХ век Фокс»?

ЕЛЕНА ГЛИКМАН. Но у меня хотя бы был какой-то шанс. Что касается сообщества. Дело в том, что когда нас взял небольшой прокатчик, не очень опытный «25-й этаж», я прошла по всем большим, искала, просила помочь им расписать нашу картину. Они меня просили, чтобы я звонила руководителям сетей, потому что меня там лучше знают. И я звонила.

С точки зрения государства… тоже удивительная вещь. Сейчас у нас идет Год кино. Вышел ряд фильмов. И когда, например, объявили по школам, что нужно освободить какой-то день и повести детей в кино, угадайте, куда ходил класс моей дочери? Они ходили на «Книгу джунглей». Я позвонила классному руководителю и сказала: «Дорогой Дмитрий Владимирович, сводите их на «Коробку», пожалуйста». Он не повел. Я потом договорилась с директором, пришла и показала кино в школе. Такой индивидуальный подход я применяю периодически. Нет прокатчиков, которые хотят так же заниматься подобным кино. Я говорила с «Вольгой», мною уважаемой, с «Каро», с Вадимом Смирновым и другими. Они все ответили: мы не будем за свой счет учить «25-й этаж» расписывать фильмы. Вот так работает сообщество.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Сейчас уже перейдем к оптимизму. Я опять попрошу выступить Жоэля с комментарием или репликой. Ты заметил, что среди слов, которые произносили продюсеры – в наших дискуссиях они главные профессионалы, – были «вера в проект» и «чудо». Вопрос к тебе, как к опытному фестивальщику, знающему, как, по крайней мере, во Франции, работает коммерческий прокат. Происходит ли вера в чудо в связи с попаданием российских фильмов в Канн или во французский прокат? Есть ли примеры реализации этого чуда?

ЖОЭЛЬ ШАПРОН. Чудеса бывают на Каннском фестивале, потому что в кино все очень субъективно. Естественно, у каннского комитета свой вкус, у берлинского – другой. И даже в самом комитете, разумеется, разные вкусы. Иногда действительно не подумаешь, что это кино может им понравиться, а оно понравилось. И наверняка есть какие-то другие чудеса с другими кинематографиями. Мне кажется, когда фильм отбирают в конкурс Каннского фестиваля или даже не в конкурс – все равно это чудо.

Что касается проката, тут чудес нет. В этом году у нас пока заявлены три российских фильма в прокате, это очень мало. Вышла «Находка» Виктора Демента в начале марта, провалилась тут же. «Ученик» Кирилла Серебренникова выйдет только 2 ноября. С ним работает очень солидная фирма, они купили картину намного раньше ее появления на Каннском фестивале: как раз верили в нее, не зная, что фильм попадет в Канн. Для них это тоже было чудо. Посмотрим, что будет, но мне кажется, что фильм заработает. «Еще один год» Оксаны Бычковой скоро выйдет во Франции. При всем уважении я думаю, что эта картина провалится, потому что вот так заявить за месяц у нас во Франции с таким количеством фильмов в прокате да еще выпускать картину в начале каникул, одновременно с финалом Евро-2016... Это риск большой. Картина вряд ли соберет хорошие деньги. Тут чудес нет. Чем дальше, тем больше фильмов выходит. Ты действительно размываешь свои усилия и ресурсы, потому что не хочешь ставить все свои деньги на одну картину. И так слишком рискуешь.

Во Франции больше двухсот прокатчиков, действующих в надежде, что поскольку это, скажем, Уругвай или Сингапур – это, как Калмыкия, – то будет показано что-то оригинальное. Но без рекламы люди все равно не пойдут. Фильм чаще всего проваливается, и люди потом говорят, что российское кино ничего не собирает. Не только российское, это весь киноконтекст не собирает. Невозможно выделять одну картину. Из шестисот пятидесяти новых картин, выходящих каждый год, только в театральном прокате окупаются единицы. Примерно пятнадцать из более двухсот пятидесяти французских картин. Но, в отличие от России, у нас есть вторичные рынки. Есть DVD, VOD, телеканалы, то есть фильм живет примерно пять лет. Экспорт – картина продается в Германию, Испанию, скандинавские страны… В России примерно столько же фильмов окупается, но просто тут нет других чудес. Если не окупаешься в театральном прокате, не вернешь затраты практически никогда. Вот это, конечно, российская проблема.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Чудес не хватает. К сожалению, мы должны остановить наш, мне кажется, очень полезный разговор. На котором все единодушно констатировали, что цеха в киноиндустрии России изолированы, не взаимодействуют, серьезной политики нет. И это очень печально. Хотелось бы, чтобы все наши сообщества хотя бы начали помышлять о создании такой связи.