В связи с выходом на свободу двух членов Pussy Riot и скандальной отменой премьеры картины «Показательный процесс: История "Пусси Райот"» в Гоголь-центре мы вновь решили обратиться к событиям почти двухлетней давности, когда в крупнейшем храме страны был совершен памятный «панк-молебен». Анжелика Артюх и Денис Соловьев-Фридман пытаются восстановить некоторые религиозные, исторические и эстетические контуры этой акции, а также рассказывают о другой неигровой ленте – Pussy versus Putin, получившей главный приз на Амстердамском фестивале документального кино. Мнение авторов, напоминаем, может не совпадать с мнением редакции.

Религиозное искусство плохо поддается словам на письме, поскольку что ни напишешь, заведомо проиграешь живой молитве, предпринятой лицом к лицу с Богом – слишком велик масштаб редукции и потерь, которые постигают анализ религиозного события. Рискнем.

Акция Pussy Riot в Храме Христа Спасителя 21 февраля 2012 года вернула в место, формально и по-византийски роскошно представляющее с 1996 года на земле Бога, Бога. А по касательной – и в современное искусство, в качестве принципа организации личного высказывания, у которого первым и последним референтом – Бог, за что его ни держи: за визуальное все или абстрактное ничто, за седобородого старца, восседающего на облаке, или ценностно-гносеологический принцип организации социально-знаковой реальности. Теологическая ценность акции Pussy Riot заключается в том, что ее участницы покрыли собой весь культурно-исторический диапазон института православной церкви в России – от ничто до всего и обратно до ничто… В истории же идей эти сильно хрупкие девушки останутся как субъекты отмены ницшеанской смерти Бога, вернувшие названию книги Ницше «Веселая наука» буквальное значение.

Съемка панк-молебна в Храме Христа Спасителя

Два года назад пять девушек в балаклавах ворвались на солею и обратились с молитвой – в форме, традиционно, но и дионисийски буйно сочетающей пение и танец, – к высшим силам о низложении В.В. Путина. Долго девушкам не пришлось молиться, обрядово-ритуальное действие заняло у них считанные секунды. Однако, и этого оказалось достаточно, чтобы быть услышанными всем миром. Такова, видимо, атемпоральная сила молитвы, согласно отцам Церкви отменяющей ход человеческого времени перед лицом вечного единого Бытия.

Общественное, разной меры просвещенности, мнение было представлено максимально возможным спектром оценок: участниц Pussy Riot полагают городскими сумасшедшими, призванными развлечь усталые вкусы новой русской аристократии и офисный планктон, ее обслуживающий, подвижницами, своей деятельностью раздвигающими границы искусства настолько широко, что становится очевидной принципиальная условность, конвенциональная подвижность и культурно-историческая обусловленность границ, разделяющих искусство и жизнь, которой искусство обращено, в них видят, наконец, просто предприимчивых особ, пожелавших, следуя истерической российской моде на деньги, подзаработать на громкой акции... Но в том-то и дело, что акция Pussy Riot наиболее полно исчисляется не логикой товарно-денежных отношений нового российского капитализма, а все же логикой исторического развития института православия.

Напомним. Современное слово «юродство» происходит от старославянских значений «оурод, юродъ». Дураки, дуры и безумцы, они же монахи, аскетствующие правдорубы и подвижники, тематизирующие идею личного подвига, имели закрепленное в религиозной практике право на сообщение последней правды, на право сказать то, что никому не приходило в голову или долго там не задерживалось. Такая у них была функция, зарезервированная системой религиозных отношений за юродивыми: лепить правду-матку, зачастую прямо в храме. Так они представляли, в том числе буквально – театрализацией переживания, одного из многих монархов перед Единым, тем извиняя узурпацию власти Бога человеком. Их слушали и, сколь это было бы ни неприятно, прислушивались. Вытеснение важных психо-социальных содержаний из потока повседневной жизни придумали только в конце XIX века в Вене. Не хотелось бы думать, что это единственное влияние Европы – на Восток. Чтобы добавить еще немного контекста: очевидно, монархия старорусского формата была в некотором смысле более просвещенной, чем Россия XXI века, так как юродивые, эти дураки от Бога, были нормативно неприкасаемы. «Притча о десяти девах» (МФ. 25:2) приравнивает юродивых к мудрым. И тогда концептуальными предшественниками Pussy Riot читаются в истории мировой культуры не только венский акционизм или «FFF» (симуляция группового совокупления в Кафедральном соборе Осло в 2011 году), но и первая жена Петра I, старообрядческая царица Евдокия Лопухина, бегавшая по городу Санкт-Петербургу и предрекавшая ему, погрязшему в череде случайных мирских желаний, пустоту: «Месту сему пусту быть!» Посадили, но в монастырь, все же.

Pussy versus Putin, кадр из фильма

На вопрос, является ли акция Pussy искусством и почему все же религиозным, ответить тем более легко: театрализация молитвы за авторством Pussy возвращает в то историческое время, когда либерализации искусства от религии еще не случилось, за сферы социально-политического влияния они между собой программно еще не боролись, а танец и пение были частью религиозного обряда. Кажется, этого вполне достаточно, чтобы вопрос «искусство или нет» был снят как надуманный и непродуктивный. Тем более должны быть сняты обвинения в «неуместности» и «безвкусии», обращенные Pussy, как противоречащие не только духу молитвы (разве молитва исчисляется соображениями вкуса?), но и всей истории развития западно-европейского института религии.

С середины XIX-го века судьбы России невозможно обсуждать вне конфликта западников и славянофилов, хотя бы первые не знали ни одного иностранного языка, как Белинский, а вторые владели иностранными до такой степени, что хотели бы их забыть. Патриотизма последних хватило даже на то, чтобы проглотить реформу РПЦ московско-загорского извода в начале 90-хх силами вырвавшихся на свободу воров в законе. Pussy Riot ворвались на солею, последние двадцать лет зарезервированную за русским шансоном, живительным ветром обращения не к кому-нибудь в земной власти, а к Богородице, представляющей на земле власть вне времени и политического режима. Здесь и возникает конфликт интересов: буржуазная религия (в терминологии Макса Вебера) теряет тем более доходов, чем прозрачнее становится структура их потоков. Pussy Riot, если и далее придерживаться логики товарно-денежных отношений, выставили на показ систему ценообразования услуг на духовность. Лагерно-блатная субкультура реформировала российскую церковь под формат анонимной тюремной лирики, заодно расставшись со своей приставкой суб-. Пришли панки – и доходную иерархию на нарах подменили достоинством человека, вынужденного обращаться к Богу в маске. Верите вы или нет в этого Бога, но не поверить в людей, возвращающих людям достоинство на безвозмездной основе, нельзя.

Pussy versus Putin

Личный подвиг Pussy Riot, а личный подвиг и составляет на сегодняшний день, день усталый, современное искусство, состоит в том, что девушки временно отменили для России манипулятивную модель государственного управления и контроля, которая здесь, было, восторжествовала. Возможно, это и семиотический ликбез, но, думается, не бесполезный для страны, не пережившей лингвистического поворота в коллективном сознании. Pussy Riot показали, как устроена система отмены общественного договора и принцип «разделяй и властвуй», сталкивающий противоборствующие интересы лбами во имя феодального величия Монарха… Если угодно, то акцию Pussy можно рассматривать как полевое лингвистическое исследование или лингвистический эксперимент.

Перейдем от впечатлений к теории. Креативные формы протеста следовало бы рассматривать как «новые конфигурации политики» методом квир-философии Джудит Батлер, учитывая, что ключевым объектом квир-критики становятся механизмы и пространства, в которых проявляется неравенство, угнетение, формы нелегитимной власти. Метод, которым эта философия осуществляется, основан на теории речевых актов, через перформативы которой прошла вся послевоенная демократия Запада: «я говорю» значит «я делаю». Акция Pussy Riot в Храме Христа Спасителя была не просто молитвой, но действием по смене власти, хотя бы и силой молитвы. Они не только попросили Богородицу прогнать Президента милостию Божией Путина, но прогоняли его, за что и сели на два года.

После ареста ключевых участниц группы дело Pussy Riot все же не заглохло, доказав долгосрочность заложенного в нем концепта. Балаклаву кислотного цвета, предполагающую анонимность участника, могут надеть любые разделяющие идеи группы молодая женщина или мужчина, себя с ней ассоциирующие. Что мы периодически и делаем, желая подумать что-нибудь существенное. В одних случаях это акции поддержки, прокатившиеся по всему миру, в других – это отказ девушек от бренда и готовность передать свое дело в руки последователей. В нашем случае это критика, которая, согласно логике социального обмена, только упрочивает позиции Pussy Riot. Чтобы полностью обессмыслить акцию Pussy, о ней следовало бы молчать и ее замалчивать, что безуспешно государственная власть и пытается сделать, находя в российской художественной среде невольных последователей, более озабоченных не социально-политическим содержанием акции, сколько вопросами формальной принадлежности девушек к институту современного искусства.

Pussy versus Putin

В акции-клипе «Как в красной тюрьме» 16 июля 2013 года, снятого после ареста основных участниц группы, балаклавы снова были надеты. Зачем? Из-за вынужденного неучастия Надежды Толоконниковой, Марии Алехиной и Екатерины Самуцевич. Это надевание масок означило еще один поворот в современном искусстве – возвращение к прагматике художественного высказывания: переход от формы, представляющей интересы группы, к форме, обретающей статус универсального символа сопротивления. На долгие годы вперед балаклавы в языке социального обмена по-русски останутся знаком, возвращающим маске барочное значение – «персона», которая, так получается, только и может нести ответственность за личное высказывание. Таким образом, акцией Pussy мы приветствуем редкое возвращение на русскую почву систем ценностей, зарезервированных в истории идей за персонализмом.

«Как в красной тюрьме»

Такие кардинальные сдвиги значения в языке может себе позволить только большое искусство, на сегодняшний день формулирующее себя с романтическим размахом немецкого гения: «Pussy Riot оказались частью той силы, которая призвана к критике, творчеству/сотворению, экспериментированию и непрестанному провоцированию событий» – из письма Надежды Толоконниковой Славою Жижеку…

Документальный фильм Pussy Versus Putin (2013), получивший главный приз последнего Амстердамского международного кинофестиваля в категории «лучший среднеметражный документальный фильм», – еще один шаг вперед по расшатыванию пресловутых скреп, из которых российская власть пытается построить новый Железный занавес. Этот фильм, сделанный командой Gogol’s wives на материале, отснятом до ареста и во время суда над Pussy Riot, ширит границы участников группы. Это не только те, кто сидел в тюрьме, но и те, кто их снимал на камеру и выкладывал материал в Интернет, кто расширял целевую аудиторию до масштабов глобальной социальной сети. Этим артизанам с видеокамерами мы обязаны временно конечным образом Pussy Riot – анархистским, партизанским, артизанским, полулюбительским, каким угодно, но, самое главное, содержащим послание, увеличивающим провинциальную картину мира современной России до размеров глобуса. Этим участникам акций с видеокамерами также приходилось рисковать. К примеру, как нам рассказали Gogol’s wives, после акции в метро «Освободи брусчатку!», полицейские наручники были надеты не только на тех, кто пел и разбрасывал вокруг себя перья, но и на тех, кто их снимал.

«Освободи брусчатку!»

Почему Pussy Versus Putin можно назвать кинематографической акцией? Прежде всего, благодаря кропотливой фиксации всех выступлений группы и подготовок к ним, а также монтажным акцентам. Gogol’s wives не создали форматный биографический фильм, а смонтировали манифестационное высказывание, призванное максимально точно донести самое общее содержание деятельности Pussy Riot: бунт. Неслучайно фильм начинается с декодирования девушками в балаклавах самоназвания, а несколькими минутами позже они уже репетируют новую акцию, выкрикивая «Бунт в России!». Этим бунтарским духом в фильме проникнуто все: от текстов песен и манеры подачи до того, как лихо Екатерина Самуцевич раздевает представителя власти, срывая с него деталь гардероба, метонимически представляющую в России власть как таковую, – форменную фуражку, своей формой и видом стирающей всегда очень подвижную в России границу между улицей и тюрьмой. Толоконникова отказывается отдавать полиции свой «комбик» после акции «Путин зассал!» на Красной площади; Самуцевич и Толоконникова держатся в ряду протестующих белоленточников, вышедших требовать честных выборов; Pussy отчаянно рвутся петь, танцевать и молиться на амвоне, несмотря на силовые меры охранников; упорствует в своих одиночных пикетах поддержка Pussy Riot, окруженная агрессивной толпой православных активистов, крики «Свободу!» за авторством людей у Таганского суда после объявления девушкам приговора… таков золотой фонд, если можно так сказать, отечественного кино.

Бунт, мыслящий себя в эстетических формах панка, подрывает властную нормативность изнутри, из повседневного осуществления властью карательных функций, густо замешанных на фатальном присутствии идеи смерти в деле государственного строительства: «православие или смерть!» – кричат православные активисты, криком придавая известной уваровской триаде «народность-православие-самодержавие» статус похоронного марша. Похороны получаются веселыми, с огоньком: кислотные костюмы Pussy не только здорово украшают серость и унылое однообразие российской уличной жизни, но выглядят вызовом дефициту художественного вкуса в условиях засилья религиозно окрашенного эстетического чувства. «Путин зассал!» «Путин зажигает костры революции!», «Путина прогони!» – все это звучит, таким образом, как художественный протест, призванный отделить художественные зерна от эстетических плевел…

Pussy, как их подает фильм, – оппозиция власти, Путину, унылому мракобесию и маразму, скучности и бездарности непонятно куда ушедшего времени. Их молодость, остроумие и панк-хулиганство составляют выгодный контраст анонимному образу государства, представленного серыми полицейскими мундирами и алчно ждущими сенсации журналистами. Копошение последних вокруг клетки с «преступницами» визуализирует мечту кинообывателя: прожить на экране ту жизнь, которую прожить в социально-знаковой реальности мало кто может себе позволить. Так Россия и превращается в зону – говорит последняя метафора фильма: долгая панорама домов, увитых колючей проволокой. Зона понята максимально широко: она не только место, куда везут Pussy после объявления приговора, но актуальный городской ландшафт, который так хочется взорвать хулиганскими акциями изнутри и который Pussy удается очеловечить личным к нему отношением.

Pussy versus Putin

Фильм Pussy Versus Putin сделан в лучших традициях мирового кино освобождения, которые в России теперь наконец-то осваиваются, но в других странах давно уже заняли важное место в кинематографической и политической жизни. Когда-то в 1969-м аргентинские документалисты Фернандо Соланас и Октавио Хетино в своем Манифесте в журнале Tricontinental назвали фильмы освобождения «третьим кино»: кинематографом борьбы, прямого действия, активно противостоящим Системе. Почему «Третьим»? Потому что «первое» – это кино зрелища, нацеленное на переваривающий объект и существующее в системе буржуазного кино. «Второе» – это кино авторского самовыражения, вроде «новой волны» или «нового кино», которое означает шаг вперед к освобождению, но все еще существует в рамках дозволенного Системой. «Третье» же – революционное, оно неотделимо от политики и борьбы за независимость, от чувства необходимости перемен. Это кино освободительного авангарда. Оно видит в борьбе самый гигантский культурный, научный и художественный манифест своего времени, и ставит своей целью создать освобожденного индивида. Примеры такого «третьего» кино являли Newsreel, американская левая киногруппа, cinegionali итальянского студенческого движения, фильмы, созданные Etats generaux du cinema frances, фильмы британского и японского студенческих движений, документальное кино упомянутых аргентинцев и т.д.

Как любой киноакт «третьего кино», Pussy Versus Putin возвышает свой голос в споре о роли интеллектуалов и художников в освобождении и влиянии на качественное изменение жизни, обогащает перспективы интеллектуального труда. Ему не нужны ни Минкульт, ни Фонды кино, он предлагает новый вариант производства и шагает по миру, не спрашивая ни у кого разрешения, вместе со своими борцами.