Жить!

Второй фильм — проверка режиссера. Первый — чаще всего удачный. Случай Александра Миндадзе — другой. «В субботу» — отрыв режиссера в кинематографическое событие.

Время фильма: один день, 26 апреля 1986 года. Место: Припять. Действие: катастрофа на Чернобыльской АЭС. Состояние: паника одного героя, инструктора горкома Валеры (трудная роль Антона Шагина), который знает о случившемся, но упрежден начальством молчать и не сеять панику; мирные радости ни о чем не ведающих людей.

В эту субботу состоятся три свадьбы. Не сбежит Валера со своей бывшей зазнобой Верой (запомним имя молодой актрисы Светланы Смирновой-Марцинкевич), как был готов, из зараженной зоны. Застрянет в городке, на свадьбах, с лабухами, с которыми, когда до партийной карьеры был барабанщиком, прежде играл. А Вера, работница на атомной станции, пела. И сейчас продолжает.

Паника инструктора, которую ему надо удержать в себе, не выплеснуть на окружающих, хохот его знакомца (встреченного на дороге) с внезапно потемневшим («загоревшим») лицом и забившегося в кашле («облучился, что ли, не может быть, этого не бывает»), перебитые, но и взнузданные истерической ресторанной гульбой, формируют отчаянный драйв формально камерного фильма. Этот посыл, излучаемый экраном, втягивает зрителей в энергетическую воронку. А героев засасывает в воронку сжавшихся, как пружина, времен. Кого она выбьет?

Череда классических случайностей, как бы замедляющих развитие фабулы, доведение режиссерских приемов, не эксклюзивных, не эстетских, а драматургически осмысленных, до упора (или экстремального напряжения) побуждают говорить, что Миндадзе снял фильм-катастрофу, а не фильм о катастрофе. Поэтому зрители переживают нашу Хиросиму здесь и сейчас. И — каждый раз в момент смотрения «В субботу».

Настоящее—будущее—прошлое сдавлено тут в спонтанной, мимолетной, но и длящейся схватке, придающей конкретной повседневности одного дня и исторический смысл, и вневременной. Отмененное прошлое инструктора, бегущего — долго-долго, на износ — в коридоры АЭС, к товарищам по партии, а от них прочь, тоже длинный сокращая путь, только пятки свистят, в общагу за Верой, чтобы с ней побежать на вокзал, прерываются трогательной остановкой. И — переменой движения времени. Или — во времени.

Прыгнуть в поезд парочке не удалось, у Веры каблук сломался (суббота же, выходные туфли надела). Но ничего, наплевать — в универмаг товар завезли. Перемена ритма. Расслабление. Хотя дыхание в кинозале все-таки перехватит.

Еще одна мягкая сценарная уловка: Вера без паспорта, без него же советским людям никак не быть, никуда не сбежать. Паспорт заложен под гитару (суббота же, свадебный чёс), его надо бы взять. Эти смешные «в свете» взрыва преграды возвращают Валеру в прошлое, в настоящее прошедшее время, где всплывает его прежнее имя Джонни, под которым он будет лабать (нынешний ударник забухал) до остервенения, ожесточения, забвения. В расторможенном отрыве от реальности. Без заботы о будущем. И опять с Верой, пусть и прильнувшей к ударнику (заменившему тогда еще Валеру). Но — теперь барабанщику-инструктору, а точнее, уже не тому, не другому, все равно.

В передышке между бегом по городу, улицам, через парк, кусты, заросли и — рестораном Миндадзе заводит Веру в магазин, где долго-долго — загляденье, словно в наваждении, и как ни в чем ни бывало — вновь перемена панического ритма на затишье — она будет примерять румынские (мимоходные детали жалят тут с простодушной легкостью) лодочки прежде, чем выбрать, в каких из них фигурять в субботу. Перемерит всех возможных в советское время цветов и фасонов.

Валера такого перемирия не стерпит. Сорвется с места в карьер — из магазина — на улицу и в грузовик, который везет в субботу на сельхоз работы (инструктор проклятый), выпьет, не закусит, бросится из машины за Верой. А потом — опять в ресторан.

Короткие эпизоды (от поцелуя с металлическим привкусом жениха с беременной невестой, не знающих еще о трагедии, до «дезактивации» вином из горла бутылки облученных; от тяги к месту преступления — к четвертому блоку до мелькнувшей незнакомой парочки, впрыгнувшей в поезд, и т.д.), перемежающие долгие, часто снятые одним планом эпизоды, тоже удостоверяют дух, звук, образ конкретного времени, места и реакцию людей, желающих жить, стремящихся выжить.

Олег Муту снимает «В субботу» для себя необычно. Как раньше, вроде бы репортажно. Но одновременно со сдвигом, внедряя в картинку тот и сегодняшний, и несколько обезумевший, сбитый учащенным дыханием, иногда помутившийся — в расфокусе — взгляд.

Миндадзе фрагментирует портреты, фигуры персонажей в движении, конкретном действии, приближая их к зрителям и монтируя из «частей целого» образ расколовшегося мира, раздробленного времени. Учащенного и прерывистого пульса жизни.

Утро следующего после свадебной чумы дня. Катер проплывает мимо аварийного блока. На катере музыканты, певица. Вера прикрывает ладонью глаза возвращенному (в реальность) Джонни, «чтоб не расплакался» (так записано в сценарии). Затемнение. Пауза. Дальнейшее — молчание.

Зара Абдуллаева