В рамках программы «Божественная эйфория», собираемой Андреем Плаховым, на ММКФ был показан фильм «Медеи» Андреа Паллаоро. Зара Абдуллаева пробует подобрать ключи к этой загадочной картине, состоящей из солнечного света, патриархального быта, любовного томления и непреходящей тоски.

Перед тем, как начать подготовку к работе над «Стукачом», Мельвиль получил предложение снять фильм «Дон Хуаны» по новелле Мериме «Души чистилища». История, заимствованная из испанской мифологии, не сложилась. Зато французский гений нашел единственный жанр (детектив), идеально, на его взгляд, приспособленный для греческой трагедии. Итальянец Андреа Паллаоро снимает загадочную картину «Медеи» в Калифорнии, близ мексиканской границы, и погружает американскую семью в ритуальную повседневность, обыденное времяпрепровождение, чтобы взорвать идиллию или даже докудраму поступком, на который способен и современный человек, и герой мифа.

Рождение этой американской, мексиканской, итальянской (таковы участники копродукции) трагедии связано, по чутью режиссера, с человеческой природой. Независимо от смены формаций, цивилизаций он может сегодня действовать так, как и его «первобытный» предок. Неважно, реальный или выдуманный. Разворачивается эта внеочередная трагедия в безвыходном и расширенном (за горизонт) пространстве обезвоженных пустошей. Однако Теренсом Маликом тут не веет. Хотя начальные эпизоды – забавы отца (Брайан Ф. О’Бирн) с детьми (их в семье пятеро), заботливость матери – могут показаться одновременно идиллическими и внебытовыми. Так режиссер – подчеркнуто миролюбиво – обозначает прелюдию к затаенному ужасу повседневности, на который обречены персонажи и с которым они порывают. Украдкой, на время или навсегда.

«Медеи», трейлер (англ.)

Ритм этой трагедии настроен саспенсом. Именно он определяет взгляды персонажей друг на друга, в зеркало и в себя, ничем не примечательные застолья с непременной безмолвной молитвой, рутинную жизнь отца семейства, фермера, обихаживающего скот, походы по выжженной земле, израненной колючками, в супермаркет, свидания половозрелой дочки, а также совместные бдения у телевизора, принесенного к радости не избалованных домочадцев строгим отцом. Напряжение возникает «из ничего» и абстрагирует современную американскую реальность в мифологическую, не очищенную от подробностей быта, места и времени и – безвременную. Как месть, гибель или любовь. Конкретность и обобщенность – тоска, разлитая в горячем воздухе, внезапный страх, мотивированный, когда орет младенец, и беспричинный, возникающий de profundis, бессилие слов – составляют странную необычность этих «Медей». Не сразу выясняется, что многодетная мать – глухонемая (в ее роли Каталина Сандино Морено). Гораздо раньше – что у нее есть молодой любовник, похожий на итальянца, на автозаправке, куда она отправляется с детьми, и они ждут, томясь, маму, чтобы домой вернуться, и от нечего делать заглядывают в окно трейлера, где их мать посчастливела, помолодела, а они чуть повзрослели.

«Медеи»

Пейзаж, взгляд и жест – не только опорные столбы саспенса этих «Медей», но и, можно сказать, стародавние «парки», предвещающие судьбу героев, способных на безумие и непокорность.

Бесплодная земля. На пути – дорожный знак «Молись о воде». Суровая бедность. Нюансы близких, но и несносных тактильных связей. Пейзаж обеспечивает дыхание мифа. Семейная история – бесшумную ярость, прерывающую патриархальный мир безотчетной катастрофой. Но и клаустрофобией. Микрособытия, случающиеся в раздольном пейзаже и самом обычном доме, нагнетают тихий ужас. Жена не в силах отдаваться ночным ласкам мужа. Фермер оставляет собаку на далекой и сухой дороге погибать. Но она спустя время вернется. Как deus ex mahina. Однако конфигурация поначалу счастливого семейства прежней не будет. В роли Медеи в новой американской трагедии, снятой режиссером, помнящим, возможно, на генетическом уровне заветы неореализма, – мужчина, которого разлюбила многодетная жена, не желающая выжигать свою молодость и красоту в долговых (семейных) обязательствах. Скрытый – не убийственный – бунт глухонемой женщины обернулся преображением обычного, «не мифологичного» героя. Итальянский режиссер наверное понимает: американская трагедия – это мужской жанр.