В первом репортаже нашего специального корреспондента Зары Абдуллаевой из Венеции – Prevenge Элис Лоу и «Сафари» Ульриха Зайдля, а также «Франц» Франсуа Озона, «Ночные звери» Тома Форда и «Слепой Христос» Кристофера Мюррея.

О первых днях конкурсной программы 73-го венецианского фестиваля пока лучше умолчать. Чтобы не гневаться, разбираясь в мертворожденной стилистике исторической мелодрамы Франсуа Озона «Франц», или в настырном дизайнерском психоложестве «Ночных зверей» Тома Форда, или, например, в псевдоарте «Слепой Христос» молодого чилийца Кристофера Мюррея, насмотревшегося без всякой для себя пользы Пазолини. Зато две внеконкурсные картины оказались хоть куда. Недаром ведь арт-директор Мостры Альберто Барбера признался в интервью, что если бы ему пришлось возглавлять какой-то новый фестиваль, он бы вообще отменил конкурсы. Поскольку распространенная точка зрения, будто участие в официальных программах способствует продвижению фильмов, по мнению Барберы, далеко не всегда соответствует действительности.

Между тем программа «Неделя критики» открылась изобретательным режиссерским дебютом англичанки Элис Лоу, лихо назвавшей свой опус Prevenge (построенный на игре слов неологизм, который можно перевести как «предусмотрительная, или профилактическая, месть»). Комедийный, вполне интеллектуальный хоррор она снимала по собственному сценарию будучи беременной, сама сыграла героиню по имени Рут, успев запечатлеть на экране и собственного ребенка, подоспевшего в нужное для работы время. «Интересное» положение Лоу, участницы экспериментальных театральных проектов, побудило ее задуматься о материнстве – вовсе не благостном периоде в жизни женщины, а зачастую безумном, разрушительном и беспощадном. При этом никаким феминизмом тут не пахнет, никаких устаревших благоглупостей по поводу окончательного решения гендерного вопроса тут не ночевало.

Беременная героиня Лоу режет ножом разнообразных персонажей, якобы или на самом деле (что неважно) ответственных за гибель отца ее будущего ребенка, который, подрастая, науськивает мать на кровавые расправы младенческим голоском, раздающимся из ее утробы. Она неистово мстит жадным, жалким, ленивым, самовлюбленным персонажам, представляющим разнообразные социальные пласты – отдельные миры. Так Рут высвобождает в себе анархические порывы, а Лоу тем временем демонстрирует страсть к «забавным играм» (привет Ханеке) и слэшеру.

Prevenge, режиссер Элис Лоу 

Переинтерпретация «машины желаний» беременной – и воинственной – героини интересует Лоу страстно и умственно. Мятежница Рут, вступающая в диалог со своим ребенком-социопатом, мстит не столько конкретным персонажам (владельцу зоомагазина, спортивному инструктору, адвокату, инфантильному дебилу, мечтающему о смерти старой матери), сколько всем, кажется, идеологическим и сексуальным клише. Лоу объявляет войну лицемерным изображениям «образа матери» и «образа ребенка» на экране. У нее они не милашки, а фурии, плюющие на смешную идею о «мужском доминировании», все еще ущемляющем прогрессивных (и тоже иногда беременных) интеллектуалок. Бремя тела, в котором зарождается новая жизнь, и желание понять, что делать с неизведанными ощущениями, побудило актрису, сценаристку, режиссера и будущую мать задуматься не только о том, как подать реплику Кроненбергу или американскому хоррору 70-х, но и каким образом проблематизировать классический жанр. Она его воодушевила неожиданно смелой героиней, нарушившей саму иерархию понятий: жертвы, жертвенности, вроде бы присущей беременным, и контроля, чью роль Лоу поручила дитяти, направляющему (из глубины) ее восприятие людей, обстоятельств и действий.

Ульрих Зайдль привез в Венецию новый фильм «Сафари». На сей раз австрийского антрополога, а не только режиссера, занимает туристическая страсть к охоте европейских обывателей, представителей среднего класса, услаждающих себя на африканском континенте. Интерес к секс-туризму сменился у Зайдля вниманием к животным инстинктам молодых и старых людей, целящихся в жирафов, антилоп и прочих гну, но главное – делающих фотографии себя, любимых стрелков, с трофеями. Финалы охоты – именно фото, документация, удостоверение реализованных амбиций. А еще – чучела убитых зверей, на фоне которых во фронтальных, как обычно в фильмах Зайдля, мизансценах охотники рассуждают о стоимости тех или иных животных, о своих чувствах в момент предвкушения победы или поражения, о предпочтительном для них оружии.

Получился недолгий фильм об убийстве. Впрочем, одна из охотниц разъяснила: они слово «убийство» не употребляют, предпочитая говорить, что «подстреливают дичь». Все так. Но Зайдль свой бесстрастный взгляд направляет не только на сограждан, так же бесстрастно рассуждающих о хобби в каникулярное время или педантично готовящихся кого-нибудь «подстрелить». Зайдль снимает и безмолвных помощников белых – африканцев, которым остаются горстки с барского стола – куски костей с мясом убиенных, которые они, глядя в камеру, беззастенчиво обгладывают. Снимает Зайдль и рассуждения белых о хороших черных, никогда не обманывающих в супермаркете.

"Сафари", режиссер Ульрих Зайдль

Отстраненный взгляд режиссера на европейцев сопряжен с чувственной съемкой умирающих животных и подробным «анатомическим театром» – эпизодом разделывания жирафа в реальном времени. Хирургически точный, холодный мастер-класс знатоков своего дела – бедных и зависящих от европейцев, как упругие наглые пляжные мальчики зависели от изнуренных безлюбьем белых туристок в фильме «Рай. Любовь».

Некогда радикальная «Животная любовь» Зайдля заявила об отчаянии тех самых рядовых европейцев, безутешно надеющихся утолить свои печали с домашней живностью. Позаботиться о них, согреться рядом, разрыдаться не в подушку, а грудь в грудь. Теперь Зайдль снимает тех же, в сущности, людей, удовлетворяющих «неполноту жизни» безразличием к животной любви. Теперь те же самые обычные, совсем не богатые европейцы находят эмоциональную отдушину или даже эмоциональную свободу в акте убийства. Притом совершенно безопасном. Под приглядом черных. А они – так белые говорят – «бегают быстро. Если захотят».