Мысль как страсть
- Блоги
- Зара Абдуллаева
Зара Абдуллаева о спектакле Кристиана Люпы "Персона. Тело Симоны", посвященном Симоне Вайль.
"Мысль как страсть" называется текст Сьюзен Зонтаг об Элиасе Канетти, бесстрашном писателе, интеллектуале, еврее, беззаветно преданном «моральному императиву – всегда оставаться на стороне униженных и беспомощных». Канетти не упоминает Симону Вайль, еврейку, философа, познавшую мистическое откровение, сократившую свой рацион до пайки узника концлагеря и умершей в тридцать четыре года от истощения или сердечного приступа. А Зонтаг их сближает и пишет короткое эссе о значительной персоне прошлого века с нейтральным названием: «Симона Вайль».
- Совсем недавно – в рамках программы «Легендарные спектакли и имена» на фестивале «Золотая маска» случилось неординарное событие: «Персона. Тело Симоны», выходящее за границу только театральных интересов. Событие, направляющее тело зрителя, его чувства к возможности пережить мысль как страсть, странным образом оживающую на сцене и длящуюся в длинном спектакле Кристиана Люпы.
- Люпа, известнейший немолодой режиссер, проблематизирует главный вопрос, ради которого стоит заниматься искусством: что такое театр? Современный театр. Каковы пределы его трансгрессии, что он может нам дать, зачем вообще туда ходить? Люпа учился не только в художественной академии и театральной школе Кракова, но и в не менее знаменитой лодзинской киношколе. Может быть, и поэтому тоже он становится рядом с теми новаторами, не устающими, точнее, прежде не устававшими отвечать своей практикой на вопрос: «Что такое кино?». По Базену, Бергману и не только.
- Спектакль «Персона. Тело Симоны» посвящен не столько Вайль, о которой на экране дается краткая биографическая справка, сколько именно возможности/невозможности поставить о ней, разыграть – как именно? – спектакль, который хочет – может ли? – персонаж Люпы -- молодой режиссер. Он выбирает старую актрису на роль молодой Вайль, но актриса не уверена, что роль ей подходит, тем более режиссер вульгарно трактует тексты Вайль; он слишком агрессивен и, скорей всего, потребует от нее нестерпимых персональных жертв. Актрису зовут Элизабет Фоглер. Ее имя Люпа заимствует у бергмановской «Персоны», где, как известно, актриса Фоглер (Лив Ульман) внезапно (после спектакля «Медея», которую, нам сообщают, сыграла Фоглер) и на долгие годы замолкает. На роль Фоглер Люпа приглашает актрису с биографией -- Малгожату Браунэк, тридцать лет не выходившую на сцену, бросившую ее ради другого опыта; она стала буддистской, наставницей йоги с высокой репутацией.
- Разрыв в профессиональной, тем более актерской жизни с разными, понятное дело, масками, скрывающими «Лицо», и т.д., крайне важен для Бергмана. А для Люпы становится содержанием внутреннего сюжета спектакля. Но не его главной интриги.
- Режиссер по имени Артур (Анджей Шеремета) видится зрителям – и Люпе? -- придурковатым. На самом деле он читает тексты Вайль глазами молодого человека, прагматичного, доверяющего зову плоти больше, чем ненасытным абстрактным идеям. Он подозревает: не дух, а тело провоцировало будущую героиню Фоглер на бескомпромиссные извивы ее биографии. Поразительно, но именно этот, отчасти спародированный – в своей концепции образа Вайль – режиссер повторяет, в сущности, слова Зонтаг об этой женщине, не ставшей мифом, как Мэрилин, героиня другого спектакля Люпы, и застрявшей в загадочном поле документальных свидетельств. «Не думаю, чтобы горстка в несколько десятков тысяч человек, завоеванных посмертной публикацией книг и статей писательницы, на самом деле разделяла ее идеи», ведь большинство поклонников Вайль, как Кьеркегора и Ницше, пишет Зонтаг, «не в силах исповедовать и не исповедуют их идей. К писателям такого уязвляющего своеобразия нас привлекает авторитет личности, нешуточность взятой задачи, безоглядная готовность пожертвовать собой ради своей истины и лишь отчасти их так называемые «взгляды»».
- Люпа это понимает не хуже режиссера, которого запустил на сцену в первом акте и который выбрал в партнеры Фоглер молодого артиста Макса (Адам Грачик). Поэтому невозможное в данном предприятии, как будто мало что обещающем, кроме сюжета о «театре в театре», Люпа реализует во втором акте. А в первом подает «всего лишь» реплику собственной «игры интересов» пиранделловским «Шести персонажам в поисках автора», коллизии которых располагались в пространстве театральной и натуральной реальности, актеров и «персон», ворвавшихся в театр во время репетиции пьесы «Игра интересов». Эти персоны в свое время поставили в тупик Директора театра гротескной мыслью о неизменности персонажа, которого в силу такого свойства не могут сыграть актеры – изменчивые, как обычные люди, существа. Так реальность или правда, которую взыскуют персонажи Пиранделло, в «Персоне…» Люпы пытается осмыслить актриса Фоглер, чья достоверность утверждается актрисой Браунэк, познавшей «молчание» на то время, когда бросила играть на сцене и в кино.
- Фоглер Бергмана оказалась в больнице. Люпа же затруднил положение своей Фоглер, оставив ее в театре, но принудив, притом совершенно естественно, отказаться играть.
- Действие второго акта происходит в той же репетиционной комнате, куда запущены в качестве провокации: Фоглер, вчитавшаяся в дневники Вайль, но пока не решившая, что играть эту роль ей надо, под силу; Макс, получивший в этой попытке репетиции роль Эммануила, персонажа из дневника Симоны, чей статус реального или вымышленного человека, духовного учителя или мужчины, которого Вайль полюбила, не уточняется. В комнату репетиционную и одновременно комнату Эммануила, куда он Симону пригласил, а потом выгнал, Люпа запускает актеров труппы Артура. Они своими нехитрыми, из другого мира (театра), импровизациями разрушают репетицию Фоглер с Максом, во время которой между этими персонажами что-то стало налаживаться.
- Фоглер-Браунэк остается на сцене одна. И тут Люпа разрешает сплетение пяти, по крайней мере, реальностей (актрисы-в роли актрисы-киноперсонажа, актрисы-в роли реальной Вайль и т.д.), задействованных в его спектакле. С экрана, сверху спускается на сцену актриса в роли Симоны (Майя Осташевская). Буквальный режиссерский ход оборачивается метафизическим обертоном роли Фоглер (или Браунэк?), которая готова теперь после неудач с режиссером и потенциальным партнером, вступить в диалог с Вайль.
- Так Люпа совершает важнейший вираж, доверяя двум женщинам, молодой и старой (или дочери с матерью?), неизменность их персонажности и персональности.
- Осташевская-Вайль рассказывает Фоглер о своей матери, страхах, головной боли. Фоглер поверяет этому призраку своего подсознания, которое сопротивлялось режиссерской провокации, о своем взрослом сыне, о том, что ее тревожит. Пока длился этот диалог, актрисы-партнерши смертельно устали. В приглушенном (или так показалось?) свете они ложатся на кровать. Актриса обнимает – утешает Персону. Гаснет свет. Потом зажигается, освещая опустевшую сцену. На ней сначала репетировали актеры. Потом к актрисе, пережившей нечто вроде того, что довелось почувствовать Вайль в другой, не артистической сфере (а Браунэк – в ее собственном инобытии), явился персонаж, которым соблазняет ее молодой режиссер. Но она Симону все-таки не сыграла!
- Это фундаментальное различение актрисы-персонажа-персоны, эту невозможность пройти (на сцене, а не за ее пределами) испытание Другим при способности его физически обогреть, приютить, дал почувствовать Кристиан Люпа лаконичными театральными средствами.
- P.S. «Отец… Какая там игра! Сама реальность, господа. Сама реальность! (В отчаянии убегает за кулисы.)
- Директор… Видимость! Реальность! Игра! Смерть! Идите вы все к черту! Свет! Свет! Дайте свет!
- Внезапно сцена и зал озаряются ярчайшим светом. Директор издает такой вздох, словно он избавился от наваждения. Все смотрят друг на друга, смущенные и взволнованные.
- Черт знает что такой… Идите, идите! На сегодня все кончено. Начинать репетицию слишком поздно.
- До вечера!
- Актеры прощаются с Директором и уходят.
- Директор. Осветитель, гаси свет!
- Театр мгновенно погружается в кромешную тьму… И сразу же в глубине сцены, словно по оплошности осветителя, загорается зеленая подсветка; появляются огромные тени персонажей – за исключением…»
- Пиранделло. «Шесть персонажей в поисках автора»