ЖЖ как зеркало русской эволюции: беда коммунизма
Окончание. Начало см.: «Искусство кино», 2009, № 6.
Еще Мак-Люэн заметил, что Маркс не придал никакого значения открытию телеграфа[1]. И подчеркнул, что в марксизме отсутствует теория массмедиа (как — и это весьма примечательное и, по видимости, не случайное обстоятельство — отсутствует она, между прочим, и в наши дни в сколько-нибудь общем виде). Вероятно, этим частично объясняется тот факт, что для подавляющего большинства левых активистов средства массовой информации до сих пор предстают в каноническом образе рупора капитала — оболванивающего население рупора, который следует при первой же возможности отобрать у правящего класса, с тем чтобы начать проповедовать массам противоположные (предположим, социалистические) ценности. А пока захват СМИ остается за бортом актуальной повестки дня, эти товарищи предлагают использовать капиталистические массмедиа «оптимально», «партизански», создавая собственные медийные ресурсы, вбрасывая собственные информ-поводы, разоблачая манипуляции капиталистической журналистики, доводя до абсурда те или иные буржуазные модели и т.д.
Иными словами (и сей скандальный факт тоже ни для кого не секрет), левым в равной степени свойственно как моральное возмущение манипуляциями медиа, так и самая широкая готовность к совершению аналогичных манипуляций самостоятельно либо за счет политических противников.
Эту двойственную позицию (и, в общем, откровенно слабую, если помнить об особом социальном пафосе левого движения) убедительно проанализировал немецкий поэт и культуролог Ханс Магнус Энценсбергер, который в своей статье "Составные части теории массмедиа"[2] (1970) обвинил левых в политической шизофрении, а студентов 1968 года — в кустарном отношении к гигантским возможностям, предоставляемым СМИ. Энценсбергер проницательно диагностирует возникающую на глазах «индустрию сознания», анализирует взаимодействие новейших на тот момент СМИ (спутниковое ТВ и т.п.) с более «древними» их формами (печатью, радио, фильмами и т.д.) и приходит к выводу о формировании в обществе универсальной электронной медиасистемы.
Нам, однако, интереснее другое. Массмедиа, утверждает Энценсбергер, по своей сути эгалитарны: «Именно медиа впервые в истории делают возможным участие масс в социальной жизни, поскольку практические средства СМИ находятся в руках масс». Положение вещей, при котором СМИ являются инструментом правящего класса (и капитализма как такового), противно духу и природе медиа, которые состоят в открытой коммуникации и равноправном обмене информацией.
Эта точка зрения была подвергнута острейшей критике Жаном Бодрийаром. В книге «Реквием по массмедиа», вышедшей спустя два года после статьи Энценсбергера (но посвященной именно ей), Бодрийар настаивает на том, что СМИ принципиально некоммуникативны. Ошибочно думать, пишет Бодрийар, будто «массмедиа принадлежат к сфере «чистого и простого распространения»... Массмедиа продуцируют социальное отношение не в качестве носителя содержания, но самой своей формой и своей реализацией... Массмедиа — не коэффициент, но оператор (effecteur) идеологии[3]. И далее, уже в рамках полемики с марксизмом: «Как товар не существует нигде, кроме как в меновой стоимости, так и идеология в современном мире не существует без массмедиа».
Запомним эти слова, а пока вернемся к «Составным частям...». Энценсбергер выделяет восемь структурных признаков нынешних СМИ и противопоставляет им восемь принципиальных особенностей подлинного массмедиа:
— освободительный характер СМИ (вместо нынешнего repressive use of media);
— децентрализация (вместо нынешней подконтрольности центру);
— каждый получатель информации является также и ее потенциальным передатчиком (в отличие от нынешней ситуации, при которой одному передатчику соответствует множество получателей);
— мобилизация масс, всех и каждого (вместо нынешней скованности отдельных групп);
— интеракция всех вовлеченных в процесс, наличие обратной связи, фидбэка (вместо нынешней консьюмеристской пассивности читателя-слушателя-зрителя);
— обучение политической культуре (вместо нынешней деполитизированности медиа, ориентированных, добавим, на зрелищность);
— коллективное производство (вместо нынешнего производства, сосредоточенного в руках специалистов);
— социальный самоконтроль (вместо контроля собственников).
Присмотримся к этому перечню. Он выглядит безупречным. Ощущение, что Энценсбергеру удалось сформулировать идеальную платформу для любых масштабных проектов, претендующих на функционирование в социальном поле. Со времен написания этого текста прошло сорок лет, но едва ли в наше время найдется хоть один политик, который не обещает ровно того же, что требовал Энценсбергер от СМИ в 1970 году: равноправия, прозрачности, подотчетности, всеобщего участия и т.д. Но, помимо чувства внутреннего согласия, безошибочно угадываемого политиками, нет ли здесь также и некоего дежавю? Не напоминает ли этот список фирменные отличия медиа-системы под названием Интернет? Не совпадают ли все эти «децентрализации» и «фидбэки» с технологическими принципами или даже, не побоимся этого слова, с идеологией «повсеместно протянутой паутины»? И не реализована ли большая часть этих установок в пресловутой блогосфере и, в частности, в Живом Журнале? (Особенно если вообразить, что он перешел в общественную собственность.)
Безусловно, многое реализовано в форме скорее карикатурной. Скажем, говорить о «социальном самоконтроле» блогеров в ситуации, когда «средства производства» (серверы с программным обеспечением, техподдержкой и т.п.) остаются в руках частного капитала, можно только с существенными оговорками. И все же все основные правила — децентрализация, мобилизационный потенциал, обратная связь, чисто техническое равноправие юзеров и т.д. — в Живом Журнале так или иначе соблюдаются, — просто потому, что так технически устроен Интернет и конкретно интернет-форум, одним из развитых вариантов которого является LiveJournal. Может быть, в той мере, в какой ЖЖ является свободным медиа, коммунизм уже наступил, а мы его проморгали?
ЖЖ сегодня — это место, где родился и вырос совершенно новый, уникальный тип русского человека — «блогер» (чаще пишут с двумя «г», на английский манер). Блогер — это единица информационного (и «постинформационного») общества, получатель и передатчик (распространитель) «актуальной информации», тот самый receiver, который одновременно transmitter, — так что этот пункт программы Энценсбергера можно считать реализованным на сто процентов. Соблюдена и мобилизационная составляющая — поскольку популярный блогер ничем не уступает общественному лидеру по способности мобилизовать свою аудиторию (тем самым блестяще иллюстрируя глубокий кризис института представительной демократии в условиях общества спектакля).
Для «успешного» и, если угодно, «профессионального» блогинга важно сочетание регулярности и частотности публикаций. В этих условиях принципиальной становится оптимизация как получаемой информации, так и выработки собственного информационного артефакта: экономика блога должна быть экономной. Стремление увидеть описываемую проблему с действительно разных сторон снижает и оперативность подачи (осмысление требует времени), и сенсационность (проблема может оказаться ложной). Но в первую очередь снижается ее, проблемы, эмоциональный потенциал. Поэтому объективность — каковая состоит не в простой нейтральной ретрансляции, а в усилии индивидуального и целостного осмысления проблемы[4] — не слишком востребована бойкой блогосферой. А основной стратегией блогера быстро, но верно становится аффект — и чем он экономичнее, тем лучше[5].
Рассмотрим случай, когда обычный блогер занимается не выработкой так называемого первичного (оригинального, собственного) контента, но таким привычным для себя делом, как «копипаст» (ретрансляцией той или иной актуальной новости)[6]. Чтобы его сообщение вызвало максимально широкий отклик, он добавляет в полученную им информацию кое-что от себя — это может быть некое резюме, суждение, анализ, но все же блогеру проще добавить некоторое количество модальности, замещающей более дорогостоящее и более медленное интеллектуальное усилие. В ход идут собственные выделения, которые у блогера в избытке органически: слезы, слюна, если угодно — моча и т.д. («я плакалъ», «пацтолом» и т.д.). Эффективна желчь, то есть возмущение, сарказм, черный юмор, горькая усмешка («жесть!») и другие их многочисленные вариации, в простонародье глум. Популярной становится и постироническая стратегия умиления. Большим успехом пользуются праведный гнев и призывы к расправе, в идеале собирающие как тысячи добровольных линчевателей, так и десятки защитников, бубнящих каждый свое и тонущих в общем оре. Объемные высказывания в блогосфере не особо приветствуются (исключения — журналы, приучившие своих читателей к неторопливым осмысленным текстам), есть на сей случай и мемы[7]: «ниасилил», «многа букав». Надо ли пояснять, что «ниасилил» в контексте ЖЖ — вовсе не откровенное признание своих ограниченных способностей, но ироническое указание автору на «неформат», а заодно и торжество быстрого над медленным, эффективного над неэффективным.
Еще один, исключительно важный и часто игнорируемый момент, связанный с медиа (несмотря на всю, казалось бы, затертость знаменитого афоризма Мак-Люэна про месседж), состоит в том, что они форматируют самый процесс производства транслируемых смыслов. В результате, например, добродетели публичного человека начинают определяться через его соответствие передовым медиа своего времени (чего бы стоил Сократ без владения искусством симпозиона, то есть физической способности пить много вина, сохраняя ясность мысли и удерживая в памяти все нити разговора?). Несколько десятилетий назад телевидение приучило нас считаться с мыслью, что репортаж с места события — это полноценная и передовая современная «поэтика», к чему или к кому бы она ни относилась. Медиа универсализируют общество на свой лад. Телевизионный репортаж и круглосуточная трансляция наглядно доказали, что между событием и его осмыслением дистанция отныне отсутствует, на нее просто нет времени. Это телевизионное влияние не тотально; философы, например, не принялись разъезжать по миру с камерами или выступать в телевизионных передачах (хотя подобных примеров не счесть, взять того же Бодрийара), но оно решительно привело к тому, что специфически телевизионные достоинства — краткость, оперативность, понятность, общедоступность и т.п.[8] — оказались качествами предпочитаемыми, выделяемыми в массе среди прочих и стали распространяться уже не только на телевидение и телевизионщиков. Влияние телевидения состоит не в том, что оно промывает мозг, а в том, что благодаря ему мы все (не только чуткие к общественной конъюнктуре, но и равнодушные обыватели) сознательно или нет, превратились в реальные или воображаемые телеперсонажи, в ведущих и гостей передач, в телевизионные головы.
Эта телемагия ощутима до сих пор. Но передовой медиасредой сегодня стала, конечно, блогосфера. Запись в блоге — это малая лирическая форма, тяготеющая к аффекту. И дело опять-таки не в том, что сегодня все, даже наиболее влиятельные политики, от Медведева до Обамы, один за другим обзавелись блогами, а в том, что политика блогерского всхлипа стала универсальной. И формулируется эта политика так: максимум трансмиссии, минимум искупающей ее осмысленности, роль которой все чаще играет доходчивая эмоция.
В общем, чем больше реализуются в ЖЖ идеальные признаки идеального СМИ (блогеры децентрализованы, неподконтрольны, мобильны и т.д.), тем очевиднее доминация в нем аффекта над смыслом, а с ней и правота Бодрийара, задолго до всякого Интернета настаивавшего, что средства массовой информации не развивают, а уничтожают коммуникацию. В том же «Реквиеме по массмедиа» Бодрийар возражал, несколько наивно, Энценсбергеру: «Можно подумать, что обладание телевизором или видеокамерой открывает новую возможность установления отношений и обмена! Оно дает ничуть не больше возможностей, чем обладание холодильником или тостером». Появление Интернета обессмыслило этот аргумент (поскольку собственный сайт есть аналог собственного СМИ) и подчеркнуло резоны марксистского исследователя, однако на практическом уровне мы видим, что в конечном счете актуальнее оказывается диагностика Бодрийара. «Мы прекрасно знаем, что следует из того, что каждый имеет свой talkie-walkie или свой «Кодак» или сам снимает кино: персонализированное дилетантство, эквивалент воскресного рукоделия на периферии системы«[9]. Но что стало причиной этой деградации (движения от смысла к аффекту, от общения к трансляции), этого отчуждения, в котором пребывает сегодняшний ЖЖ? Чехарда владельцев, несомненно, деморализовавшая «здоровые силы» сообщества (не отдельных членов, а именно всего сообщества)? Нахрапистая капитализация ресурса? Бездарный менеджмент SUP? Или,
может быть, простой рост демографических показателей, повлиявший и спровоцировавший все вышеперечисленное разом?
Трудно избавиться от ощущения неизбежности пути, проделанного Живым Журналом. Трудно отрицать и тот факт, что почти уже мифический период ЖЖ, который сегодня выглядит его условным «золотым веком», завершается с достижением некоей символической «точки невозврата», за которой он бесповоротно превращается в СМИ. Причем в этой аббревиатуре важнейшим для нас является не «средство» и не «информация», а то, что они имеют принципиально массовый характер.
ЖЖ превращается в СМИ — и в нем возникают рейтинги и всяческие «топы», иронически, но любовно прозванные «пузомерками». Именно с превращением в СМИ появляется стремление к «монетизации» как у владельца, так и у отдельных блогеров. Именно в качестве массового ресурса ЖЖ провоцирует своих обитателей на подвиги, которым позавидовал бы сам Герострат. Именно в качестве нецензурируемого, но массового медиума ЖЖ ежедневно соблазняет даже не малых сих, но весьма солидные публичные лица на высказывания, которые они едва ли допустили бы в чуть более опосредованной (если угодно, централизованной, репрессивной и т. п.) среде. Уважаемый создатель множества крупных сетевых ресурсов Рунета несколько раз в неделю вбрасывает откровенно провокационные записи (помимо обычных дневниковых), собирая сотни бессмысленных полуанонимных откликов. Главред почтенного мужского глянца ведет туманную войну (обильно использует матерную лексику) против неких «дрочеров» и «дурнушек-интеллектуалок». Известный социолог, предвосхищая превращение ЖЖ в СМИ, пишет в 2003 году о десятилетии октября
Массы, о которых мы говорим применительно к ЖЖ (и вообще к массмедиа), с пугающей точностью и задолго до возникновения Интернета описал все тот же Жан Бодрийар в работе "В тени молчаливого большинства, или Конец социального"[10] (1982). Бодрийар определяет массу как имплозивную инволюционную дыру, засасывающую в себя любые смыслы и принципиально недоступную для теоретического изучения — только для зондажа. "Массы суть инерция, могущество инерции, власть нейтрального"[11].
Здесь возникает много вопросов, на которые не всегда легко ответить. Например, само превращение в массовое — уже процесс достаточно загадочный (хотя и однозначно враждебный социальному пространству как сфере смыслов, освобождения, сознания и т.д.). Бодрийар оговаривает, что не уверен, применимо ли к массе понятие процесса. Обращаясь к нынешнему опыту ЖЖ, можно сказать, что, по всей видимости, нет такого числа участников, превышение которого однозначно грозило бы интернет-коллективу превратиться в массу[12]. Кроме того, понятие «масса» применимо и к каждому из нас в отдельности, поскольку "проводниками смысла нам дано быть не иначе как от случая к случаю — в сущности же мы образуем самую настоящую массу, бoльшую часть времени находящуюся в состоянии неконтролируемого страха или смутной тревоги, по эту или по ту сторону здравомыслия«[13].
Таким образом, каждый пользователь ЖЖ вносит свой вклад в уничтожение ЖЖ как пространства общения. Точно так же каждый блогер работает на формирование блогосферы как мета-СМИ. Даже просто ретранслируя новость о случившейся
Мы начали с того, что обратили внимание на отсутствие в марксизме теории медиа. Основатели международной рабочей ассоциации и авторы «Манифеста коммунистической партии» превосходно понимали нюансы медийной политики, однако самостоятельный и подчас довлеющий характер медиа они все-таки не различали, причем, похоже, это был не просто «дальтонизм» времени, но и презрительное отношение практиков к теории. Последовательный марксист Луи Альтюссер утверждает, что XI ленинский тезис о Фейербахе есть «не провозглашение новой философии, а... заявление об отказе от философии вообще, поскольку необходимо освободить место для создания новой науки. [...] Вот почему... (c тех пор. — Е.М.) длится период философского молчания, когда говорит лишь новая наука».
В дальнейшем это высокомерное презрение к «говорильне», якобы вечно отстающей от науки и вообще от практики, унаследовал Ленин. В своих воспоминаниях Горький пишет о том, как намеревался пригласить Ленина к себе на Капри. Ленин принял приглашение, однако предупредил, что решительно не намерен идти на примирение с большевиками-махистами (которые тогда тоже находились на острове). Альтюссер объясняет, что в этом отказе было нечто большее, нежели «тактический ход» с целью «сохранить политическое единство между большевиками в эмиграции», а именно... здесь, впрочем, сделаем еще одно небольшое отступление.
Как известно, Ленин заразительно смеялся. Многочисленные мемуаристы, включая Горького, не только упоминают эту черту, но и стремятся объяснить ее искренней и широкой натурой Ильича, его быстрым живым умом, его способностью видеть насквозь людей и отношения между ними и даже его близостью к «простым людям», пролетариату. Ленинский смех слышится даже темавторам, которые с Ульяновым никогда не встречались, и слышится он даже в такие моменты, о которых вообще не сказано, будто они показались Ленину смешными. Тот же Альтюссер, говоря про ленинское нежелание общаться с коллегами, представляет эту картину так: «Теперь мы понимаем, почему рассмеялся Ленин (в воспоминаниях Горького ни о каком смехе во время этого разговора не сказано. — Е.М.): не бывает на свете философского сообщения, как и философской дискуссии».
Слышен ленинский смех — то ли презрительно-злой, то ли радостно-веселый — и нам в нашей печальной повести. Появление и развитие ЖЖ в России совпало с государственной политикой «укрепления вертикали». В рамках последней была проведена «зачистка политического поля», одним из этапов которой стало радикальное ужесточение контроля за СМИ и прежде всего — за информационной политикой федеральных телеканалов. С тех пор российское ТВ погружено в делирий бескрайнего развлекательного вещания. Однако в эти же годы произошло стремительное развитие телекоммуникационных и интернетных технологий, благодаря чему начался интенсивный отток взыскательной части телезрителей в пространства Рунета (он продолжается и по сей день). Именно в Сеть и была естественным образом канализирована публичная жизнь — и именно в Сети обнаружилось пикантное отличие массы, описываемой у Бодрийара, от той, что мы имеем сегодня в ЖЖ.
"От масс постоянно требуют, чтобы они подали свой голос, им навязывают социальность избирательных кампаний, профсоюзных акций, сексуальных отношений, контроля за руководством, празднований, свободного выражения мнений и т.д. [...] Молчание масс, безмолвие молчаливого большинства — вот единственная подлинная проблема современности"[14]. Но парадокс ЖЖ состоит в том, что здесь «молчаливое большинство» представлено заговорившим, более того — погруженным в режим непрерывной глоссолалии, вытесненной в управляемое гетто блогосферы.
Забавно, что, говоря о том, кто образует массу («лишь те, кто свободен от своих символических обязанностей»), Бодрийар, не подозревая в 1982 году об Интернете, пользуется словом «resilies» («пойман в бесконечные сети»), обыгрывая близкое по звучанию resilie (аннулирован, расторгнут)[15]. Современный человек не просто пойман в сети, где лишается символических идентификаций, но и обнаруживает себя как бы приглашенным к разговору. Более того, отныне никто (кроме жителей стран, в которых Интернет запрещен, то есть в основном принадлежащих «оси Зла») не может пожаловаться, что ему затыкают рот. Каждый сегодня может высказаться перед городом и миром. Верно и другое: в собственном молчании отныне — в постгутенберговскую эпоху — каждый вправе винить лишь себя. Случилось непоправимое? А что ж ты молчал раньше?
Потому и распространена среди блогеров вовсе не индифферентность, а самая что ни на есть активная гражданская позиция, которая в силу вышеописанной замены осмысленности на аффект превращается в подчеркнуто идеологическую (моральную, эстетическую, гражданскую и т. д.) позу. Блогер не желает замечать альтернативную правду и собственную интеллектуальную бесчестность. Возьмите любой журнал, стабильно находящийся в «топе Яндекса», и вы увидите в нем многочисленные «принципиальные позиции» и «честно высказанные мнения», имеющие результатом сотни и тысячи нечленораздельных возгласов поддержки или несогласия. Один из самых знаменитых мемов ЖЖ — «КМПКВ», то есть «Когда мы придем к власти». Смех в том, что ЖЖ и является именно таким полем девальвированной, рассеянной микровласти и микрополитики, в котором можно разыгрывать мир большой политики, высоких страстей и мировых конфликтов, а тираж каждого суждения ограничен лишь энергией его автора. Казалось бы, ЖЖ имел шансы или должен был попытаться стать «организованным множеством», «разумным сообществом», но вместо этого превратился в передовое место «слива» (еще одно
Кожев
ЖЖ вызвал бы шквал ленинского восторга («смеялся бы до упаду»), ведь помимо широчайшего спектра «честной» манипуляции массы здесь испытывают полнейшую иллюзию свободы. Более того — они и на самом деле свободны в этом светлом, прозрачном аквариуме. В ЖЖ народ обрел свою «власть советов» — такую же обманчивую и одновременно всамделишную, как при большевиках. В то же время ничто сегодня не символизирует крах самой идеи освобождения через объединение масс так наглядно, как Живой Журнал. Этот метаблог прошел свой revolutionary road, начав с претензии на коллективную субъектность, на статус сообщества, чтобы за два-три года выродиться в неконтролируемый гвалт, проходящий по ту сторону всякого смысла.
[1] См.: M c L u h a n Marshall. Understanding Media: The Extensions of Man. New York, Signet, 1964.
[2] См.: E n z e n s b e r g e r Hans Magnus. Constituents of a Theory of the Media. — New Left Review, 1970, N 64.
[3] B a u d r i l l a r d J. Requiem pour les medias. 1972. — Здесь и далее цит. перевод с французского М.М.Федоровой. См.: http://www.politizdat.ru/article/50/
[4] Забегая вперед, отметим, что субъектом может выступать также и «множество», и «народ», но не «масса».
[5] Одним из самых эффективных блогов по этому показателю следует признать уже упоминаемый выше блог drugoi (давно логично превратившийся в инструмент манипуляций общественным мнением и благополучно «монетизированный» вместе с приходом SUP), который состоит из републикованных фотографий новостных агентств с минимальными (часто тоже взятыми из новостей) комментариями или без них. По соотношению «затраченное усилие / полученный отклик» drugoi оставит позади журналы большинства даже самых популярных писателей и аналитиков Живого Журнала, чьи постинги — тексты — требуют несколько больше личного участия и (душевного, творческого, интеллектуального) труда. Даже виртуалы, целенаправленно занимающиеся «набросом говна на вентилятор» (сетевое выражение, точно описывающее один из самых эффективных примеров сетевой стратегии), больше — хотя бы чисто эмоционально — вовлечены в процесс, нежели автор ресурса, главное достоинство которого — налаженный алгоритм обновлений качественных фотографий из мировой новостной ленты.
[6] Первоначально блогами и называли именно ресурсы, транслировавшие ссылки по определенным темам и чаще даже без какого-либо комментария. В этом строгом исходном смысле Живой Журнал не является блогом, а его пользователь — блогером. Позднее, впрочем, понятия «блога» и «блогера» существенно расширились.
[7] Мем (англ. meme) — единица культурной информации, распространяемая от одного человека к другому посредством имитации, научения. Понятие «мем» было разработано Клинтоном Ричардом Докинзом в книге «Эгоистичный ген» (1976). В блогах мемами обычно называют устоявшиеся и чаще всего абсурдистские словечки, поговорки, устоявшиеся фразеологизмы. Образцы мемов в ЖЖ: «В Бобруйск, животное», «Учи, сука, албанский», «Когда мы придем к власти», «Нет ли здесь антисемитизма», «Превед, медвед» и другие.
[8] Понятно, что ориентация на эти качества часто оборачивается их отрицательными сторонами: примитивностью, упрощенностью, вульгарностью и т.д.
[9] Бодрийар, 1972, http://www.politizdat.ru/article/50/
[10] B a u d r i l l a r d J. A l’ombre des majorites silencieuses. Editions Denoel, 1982.
[11] Здесь и далее русский перевод цитируется по: Б о д р и й а р Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. Екатеринбург, 2000. Перевод с французского Н.В.Суслова. См.: http://lib.ru/FILOSOF/BODRIJAR/silent.txt
[12] Дело не в том, что первые три тысячи пришедших по пригласительным кодам были интеллигентными, а дальше пошли «дрянные людишки» (хотя усложненность процедуры заведения ЖЖ существенно снижала процент журналов-однодневок, роботов, спамеров и прочего живого и неживого мусора). Дело в том, что однажды по
[13] Бодрийар, 2000, http://lib.ru/FILOSOF/BODRIJAR/silent.txt
[14] Бодрийар, 2000, http://lib.ru/FILOSOF/BODRIJAR/silent.txt
[15] Это наблюдение принадлежит переводчику Н.В.Суслову. См.: http://lib.ru/FILOSOF/BODRIJAR/silent.txt
