Солнечное утро. Свежий, будто только что выстиранный город. Лика идет по улице в больницу. Чистое небо над ее головой светится солнцем, но все же за девушкой семенит маленький дождик. У Лики мокрые волосы и горящие неугасимым цветом черные глаза.

Лика проходит охрану, поднимается на лифте в реанимационное отделение. Заходит в знакомую палату... Ничего не видит из-за спин врачей, собравшихся здесь.

М е д с е с т р а (шепотом Лике).

В шесть утра он вышел из комы!

Лика продирается вперед.

Мальчик уже сидит в кровати. Лица его по-прежнему не видно, потому что на глаза надвинута шляпа. Лика садится на краешек одеяла. Касается руки мальчика.

М а л ь ч и к (ощутив прикосновение). Мама!

В то же утро Яков, помятый, с черными кругами под глазами, спускается по эскалатору на знакомую станцию метро.

В офисе немногочисленные сотрудники шепчутся за его спиной и провожают его заинтересованными взглядами. На его рабочем месте копается дирижер. Компьютер стоит вскрытый, блестя микросхемами. Сам дирижер роется в письменном ящике стола и даже глядит в мусорное ведро.

Я к о в. Вы что-то потеряли?

Д и р и ж е р. Вашу операционную систему.

Я к о в. А как она выглядит?

Д и р и ж е р. Трудно объяснить. Цифры, цифры... В общем-то, пустота. Фикция. (Шепчет на ухо.) Но вы не расстраивайтесь. Вы только начинаете жить. И в моей жизни бывали срывы.

Я к о в (упавшим голосом). Не понимаю, о чем вы...

Д и р и ж е р. Сейчас адвокаты делают чудеса. У меня есть один специалист. По групповым изнасилованиям с извращениями. В юридическом смысле, конечно. Могу рекомендовать его вам...

К ним направляется Аввакум. Видя его, дирижер замолкает и начинает тыкать в развороченный компьютер паяльником.

А в в а к у м (строго). Зайдите ко мне! (Ведет Якова в свою каптерку с гравюрой, изображающей аутодафе. Плотно закрывает за собой дверь.) Ну и вляпался ты, парень! Что будешь делать? Как замнешь скандал?

Я к о в (делая вид, что не понимает). Вы это о чем?

А в в а к у м. Ты думаешь, мне это надо? Или фонду это надо? Наше финансирование зависит от нашей репутации! (Доверительно.) Итак, что ты придумал?

Я к о в (в сомнении). А что бы вы предложили?

А в в а к у м. Свадьба. И дело с концом. И сразу же начнешь бракоразводный процесс.

Я к о в. Согласен.

А в в а к у м. Только чтоб девка не забрюхатела. Сдерживай себя, не увлекайся... (Спохватывается.) Впрочем, не моего ума это дело. В двенадцать тебя вызывает Анаис. Так что будь готов к увольнению.

Распахивает перед ним дверь и выставляет в коридор. Яков в растерянности возвращается на свое рабочее место.

Я к о в (себе под нос). Алина донесла, сука!

Д и р и ж е р (прикуривая от паяльника). Мамаши все такие!

Делает несколько жадных затяжек и прячет сигарету в карман.

Стрелки часов приближаются к двенадцати.

У большого зеркала в приемной секретарша сбривает с головы безопасной бритвой появившийся кустик зелени. Увидев Якова, режется от смущения. Делает непроницаемый вид.

С е к р е т а р ш а (приложив к голове платок). Вас ждут!

Яков входит в кабинет начальницы.

Анаис, как обычно, сидит за столом и просматривает какие-то бумаги.

Я к о в. Я готов... Готов на ней жениться. Чтобы сразу начать бракоразводный процесс!

А н а и с (рассеянно). О чем вы?..

Я к о в. А вы разве не об этом?

А н а и с (сухо). Личная жизнь сотрудников меня не интересует. (Окидывает его оценивающим взглядом.)

Я хотела поговорить о вашем внешнем виде. Неужели вы не можете купить себе новый костюм, новую рубашку?

Я к о в. А на какие шиши? (Вспоминает о деньгах.) Ах да!.. Но это же не мои деньги. Мне так сестра сказала.

А н а и с. Вы так зависимы от женского мнения?

Я к о в. Конечно. В особенности, когда сестра — не женщина.

А н а и с. А часы? Какие у вас часы?

Яков смотрит на руку.

Я к о в. Белорусские... (Прикладывает их к уху.) И те, кажется, остановились.

А н а и с. Конечно, покупать «Патек Филипп» вам еще рано! Но «Ролекс»? Неужели вы не можете купить себе «Ролекс»? (Ее взгляд падает на обвязанный палец Якова. Она осекается. Говорит тоном, лишенным железа, немного растерянно.) Что у вас с пальцем?..

Я к о в. Оцарапал.

Начальница, хмуря лоб, пытаясь сосредоточиться, насильно отводя глаза от обмотанного марлей пальца.

А н а и с (думая о другом). Один мой бывший сотрудник решил схитрить и купил на пляже в Ницце у какого-то африканца поддельные «Патек Филипп» за двадцать пять евро. И это стоило ему места!

Я к о в (заинтересованно). И что же случилось дальше?

А н а и с. С кем?

Я к о в. С часами.

А н а и с. Через год мы случайно встретились на улице. Часы на его руке шли секунда в секунду.

Я к о в. Ну, может быть, они были настоящие?

А н а и с. Это за двадцать пять евро? (После паузы, задумчиво.) Впрочем, кто за «Патек Филипп» даст больше? (Снова смотрит на его палец.)

А эту марлю... вы где взяли?

Я к о в. Какую марлю? Ах да... Кажется, нашел.

А н а и с (требовательно). Где нашли?

Я к о в (удивляясь собственной наглости). В Музее изобразительных искусств. Зал номер девять.

Следует томительная пауза.

А н а и с. Офис не самое хорошее место для деловой беседы. Встретимся в «Астории» в семь часов вечера.

Протягивает ему руку. Яков пожимает ее и на секунду задерживает в своей...

После работы Яков приходит к себе домой. И вдруг обнаруживает, что на месте двери в квартиру — кирпичная кладка стены.

Жмет на кнопку звонка, но он не звонит. Начинает стучать кулаком в стену. На площадку выходит сосед.

И в а н (В а н о). Ты мастерком по-стучи! Мастерком! А то так не слышно!

Я к о в. Кто это сделал?

И в а н (В а н о). Вольные каменщики из строительного управления.

Я к о в. Как же сестра теперь выходит?

И в а н (В а н о). Через окно.

Я к о в. Уйди, будь добр!

Сосед послушно уходит в свою квартиру. Яков берет забытый каменщиками мастерок и начинает простукивать кирпичи. Один из них в середине отваливается и падает внутрь. За ним падает и второй.

Я к о в (в отверстие). Лика! Мама!

Тишина. Потом слышится звук каталки.

М а т ь (из-за стены). Кто здесь?

Я к о в (в отверстие). Это Яков.

М а т ь. Почему Яков стоит за дверью?

Я к о в. Потому что Яков не может войти. Ты заложила дверь камнем.

М а т ь. Это сделал сам Яков.

Я к о в. Яков ничего не делал. Ты просто не признала Якова своим сыном.

М а т ь. Когда Яков играл «Волшебную флейту», он был моим сыном.

Я к о в. Сейчас не то время, мама. Если я начну играть «Волшебную флейту», меня посадят в сумасшедший дом!

М а т ь. Тогда зачем ты пришел?

Я к о в. Я пришел за костюмом. Начальница пригласила меня в ресторан. И я не могу прийти туда, как из «Волшебной флейты». В панталонах.

М а т ь. Ты будешь спать со своей начальницей?

Я к о в. О чем ты говоришь, мама?

М а т ь. Я говорю о том, что Яков будет спать с недостойной его женщиной.

Я к о в. Успокойся. Яков не будет спать с недостойной его женщиной.

М а т ь. Тогда зачем Якову костюм?

Я к о в. А ты считаешь, что спать с женщиной можно только в костюме?

М а т ь (подумав). Твой отец даже завтракал в вечернем костюме.

Я к о в (чтобы ее утешить). Дирижер пригласил меня репетировать. Ночью. Мы будем музицировать тайно. Днем зарабатывать деньги, а ночью заниматься искусством.

Из отверстия в стене вылезает рука матери и ощупывает волосы Якова. Исчезает. Слышится скрип колес каталки. Через минуту в отверстие она просовывает штаны на вешалке, потом пиджак.

М а т ь. Это костюм твоего отца.

Я к о в. Я давно хотел спросить...

А кто, собственно говоря, мой отец?

М а т ь. Отец Якова — жрец.

Я к о в (вздрагивая). Какого культа?

М а т ь. Он жрец высокого искусства.

Я к о в. И всё?

М а т ь. И всё. Этого тебе мало?

Я к о в. А Лики?

М а т ь. Он был электромонтером. Но в свободное время изучал каббалу.

Я к о в. Мама... зачем ты так? Зачем эта стена? Ну скажи, чем я провинился? Что я сделал такого, что надо отгораживаться от меня? Ну хочешь, я оставлю этих женщин, никуда не пойду ни сегодня, ни завтра, а буду сидеть у твоих ног, как кошка, как Лика?

М а т ь (после паузы). Ты давно взрослый. И решать тебе.

Я к о в (подумав). Извини, но мне все-таки надо идти. Якову нужно заниматься карьерой.

Мать, не отвечая, поднимает с пола кирпичи и закладывает отверстие в стене.

Яков выходит на улицу. Окно первого этажа открыто. Он видит спину своей матери. Мать сидит в кресле-каталке у радиоприемника и ставит на проигрыватель долгоиграющую пластинку.

Яков в черном костюме с небольшим хвостом, похожий на опереточного актера, входит в стеклянные двери ресторана. Дорогу перегораживает суровый метрдотель.

Я к о в (защищаясь). Но меня пригласили!

М е т р д о т е л ь. Как вас зовут?

Я к о в. Яков.

М е т р д о т е л ь (отступая). Зал номер девять.

Залом номер девять оказывается небольшая комната со столиком на двоих, бархатным диваном в углу и фонтанчиком, изображающим собачью голову, из которой бьет струя воды.

Начальницы пока нет. Яков садится на диван, берет со столика меню и смотрит названия блюд. Названия написаны на латинском и ничего Якову не говорят. Но вот от цен он вздрагивает.

Внезапно за стеной возникает какое-то движение, нарастает шум, как от урагана. В кабинет влетает Анаис. В руках, как всегда, дымящаяся сигарета. Длинное льняное платье до пят переливающихся песочных тонов.

А н а и с. Я немного задержалась в фонде. Прошу прощения, очень много дел... (Подает Якову руку.) Вы уже посмотрели меню?

Я к о в. Да...

А н а и с (присаживаясь). Что будете есть?

Я к о в. Мне все равно. Я доверяюсь вашему вкусу.

Анаис быстро пробегает глазами меню. Нетерпеливо звонит в колокольчик. Появляется чуть опухший официант.

А н а и с. Пожалуйста, Dryopteris filix mas. Две порции.

О ф и ц и а н т (недовольно). С подливой или без?

А н а и с (Якову). Вам с соусом или без?

Я к о в. Мне все равно.

А н а и с. Одну с соусом, одну — без.

О ф и ц и а н т (шепчет себе под нос, царапая бумажку карандашом). Одну — с подливой...

А н а и с. Asparagus officinalis... Две порции.

О ф и ц и а н т. С подливой?

А н а и с. С благоговением.

О ф и ц и а н т (шепчет под нос, записывая). С благоговением...

А н а и с (Якову). Что будете пить?

Я к о в. Стакан минеральной.

А н а и с. Бутылку минеральной воды. Всё.

Официант недовольно уходит.

А н а и с. У меня для вас одно хорошее известие. И одно плохое. С какого начать?

Я к о в. С плохого.

А н а и с. Я скоро вас уволю.

Я к о в. За что?

А н а и с. За то, что вы не можете рационально распорядиться своей заработной платой. (Объясняет.) Не можете потратить заработанные деньги.

Я к о в. Откуда вам это известно?

А н а и с. У нас есть свои осведомители...

Я к о в (оправдываясь). Я же не рассчитывал на такую крупную сумму...

А н а и с. У нас так многие вылетают. Совращенная вами Мирабелла вообще таскала деньги в целлофановом мешке... Кстати, что вы нашли в этой сыроежке?

Я к о в. Вообще-то я не люблю грибы.

А н а и с. А вас никто и не заставляет.

Я к о в (после паузы). А что бы вы посоветовали?

А н а и с. По поводу Мирабеллы?

Я к о в. По поводу денег.

А н а и с. Заведите пластиковую карточку и наймите адвоката.

Я к о в. И что тогда?

А н а и с. Тогда деньги мгновенно исчезнут.

Я к о в. Я так и сделаю. А какая хорошая новость?

А н а и с. У вас прибавка к жалованью. Со следующего месяца вы будете получать на тысячу больше.

Входит официант с блюдами на железных тарелках.

О ф и ц и а н т. Кому с подливой?

Я к о в. Мне.

Официант раскладывает блюда на тарелки, пытается налить Анаис минеральной воды, но та накрывает бокал ладонью.

А н а и с. Это — молодому человеку.

Плеснув Якову минералки, официант с недовольным видом уходит.

Я к о в (указывая на тарелку). Что за дичь?

А н а и с. Dryopterys. Папоротник по-вашему.

Я к о в. Я и не знаю, как вас благодарить...

А н а и с. Вы попробуйте. А потом благодарите.

Я к о в. Да я не за папоротник... За эти сумасшедшие деньги...

Она прикладывает свои пальцы к его губам. Яков замечает, что пальцы у нее чрезвычайно желтые, сухие... Просто кости, обтянутые кожей.

А н а и с. Не надо меня благодарить. Мне кажется, что у нас двоих есть благодатный опыт одиночества...

Я к о в (ковыряясь в тарелке со вторым блюдом). А это что?

А н а и с. Locusta migratoria. Или просто саранча.

Я к о в. Здорово.

А н а и с. В окрестностях Аккады Locusta сожрала всю растительность. Никто, кроме Моисея и Аарона, не мог бороться с этой напастью. А теперь ее саму подают в ресторанах.

Я к о в (машинально). Как грустно все...

А н а и с. Грустно и одиноко.

Я к о в. Да, да... (Неожиданно оправдываясь.) Но я не одинок. У меня есть сестра и мать.

А н а и с. А потери?

Я к о в. Никаких потерь. В семье

я был маменькиным сынком. А когда мать занималась искусством, за мной ухаживала сестра.

А н а и с (тщательно прожевывая пищу). Немного пережарены...

Я к о в (страстно соглашаясь). Да, именно!

Сжимает ее свободную от вилки руку. Но тут же отпускает.

А н а и с (переставая жевать). Что?

Я к о в. Холодные пальцы... Вы озябли?

А н а и с. Немного.

Я к о в. Это из-за фонтана!

А н а и с. Мне на самом деле противопоказана вода.

Я к о в. Понимаю. Только сухость и комфорт. (Порывисто звонит в колокольчик. Появляется официант.) Слушай, выключи эту воду!

Официант недовольно залезает под собачью голову и крутит потайной кран. Струя значительно слабеет, но не исчезает совсем.

О ф и ц и а н т. Краны текут...

Я к о в. Уходи отсюда!

Официант исчезает.

Я к о в (задумчиво). А ваше... ваше одиночество... С чем оно связано?

А н а и с. Я родилась далеко отсюда... И совсем недавно потеряла маленького сына.

Я к о в. Он умер?

А н а и с. Для меня — да.

Появляется официант в сопровождении слесаря.

С л е с а р ь (деловито). Где течет?

О ф и ц и а н т. Под самой мордой.

Слесарь достает из деревянного чемоданчика разводной ключ.

А н а и с (нервно). Посчитайте нам!

Отдает официанту пластиковую карточку.

Я к о в. Разрешите мне проводить вас!

А н а и с. Когда подчиненный провожает до дома своего начальника, он нарушает первый принцип иерархии.

Я к о в. Пусть!

Слесарь своим ключом со скрипом срывает тайный кран.

С л е с а р ь. Есть!

Из-под головы чудовища бьет фонтан воды.

Поздний вечер. У большого дома, который в темноте кажется незнакомым, останавливается такси. Из него выходят Яков и Анаис.

Я к о в. Первый принцип иерархии нарушен. Какой же второй?

А н а и с. Никогда не входи в дом начальника без приглашения. Особенно ночью.

Я к о в (осматриваясь). Я, кажется, здесь уже был...

А н а и с. Я снимаю тут просторную квартиру.

Я к о в (указывая на вход с лестницей и колоннами). Пройдем здесь?

А н а и с (улыбаясь). Нет, нет.

В музее нам делать ничего... (Она идет во двор, открывает маленькую калитку. За ней уютные клумбы с темными неосвещенными статуями. Посередине стоит большое раскидистое дерево.) Правда, здесь уютно?

Я к о в (показывая на дерево). Это что?

А н а и с. Дерево.

Я к о в (на статуи). А это?

А н а и с. Древний мир... Естественно, копии.

Вставляет ключ в железную дверь в стене. Щелкает выключателем и зажигает свет. Видна узкая винтовая лестница, ведущая вверх.

А н а и с. Третий принцип иерархии: никогда не поднимайся по лестнице, если не знаешь, куда она ведет.

Я к о в. А мне наплевать.

Анаис начинает взбираться по ступенькам вверх. Яков идет вслед за ней и случайно наступает на край ее длинного платья. Шов на спине трескается. Под ним видно что-то белое, плотное, но не кожа и не нижнее белье...

А н а и с (игриво поправляет ткань). Вот мы и дома! (Они попадают в комнату, напоминающую склеп.) Правда, здесь уютно? (Щелкает зажигалкой. Начинает трепетать пламя свечи.

В тусклом мерцающем свете Яков замечает иероглифы, выбитые на камне.)

И четвертый принцип иерархии...

Я к о в. Погодите! Я сам знаю...

Анаис застывает с открытым ртом.

Я к о в (собираясь с духом). Ответьте мне... Только честно. Почему, по какой причине ушли вы... из Зиккурата?

А н а и с (машинально). Из Зиккурата?

Тени играют на ее лице, превращая ее то в девушку, то в старуху. Она страшна и привлекательна одновременно... Яков делает шаг навстречу. Но Анаис опережает его. Она впивается Якову в губы... Яков, оттолкнув, с силой рвет ее льняное платье. Под ним оказываются белые пелены. Она спеленута под платьем, как младенец, как мертвец, как куколка, которая должна превратиться в бабочку. Яков хочет сорвать бинты, но Анаис властно останавливает его. С силой кладет его правую руку себе на бедро. Яков страстно сжимает его, и внезапно рука проваливается куда-то внутрь, в пробоину тела, уйдя туда по локоть...

...Они лежат на каменном ложе. Анаис курит, пуская дым в потолок. Но дым идет не только из ее рта, но и из спины.

Я к о в (устало). Ты вся дымишься.

А н а и с. Это из-за дыры, которую ты сделал.

Я к о в. И что же теперь?

А н а и с. Теперь мне придется бросать курить.

Тушит сигарету о камень.

Я к о в. И внутри тебя ничего нет?

А н а и с. Ты же знаешь этих бальзамировщиков. Раствор, благовония, внешние ткани... а все остальное — в таз.

Я к о в. Да... И каково так жить, пустой?

А н а и с. Временами я чувствую необыкновенную легкость. Просто готова взлететь. А временами — как-то зябко, тоскливо...

Я к о в. Ну, это у всех так... Даже у меня.

Анаис страстно целует его в шею.

Я к о в (отодвигаясь). Ты фараона видела?

А н а и с. Какого именно?

Я к о в. Ну этого... Забыл фамилию.

А н а и с. Видела. Они все на одно лицо.

Я к о в. А Моисея?

А н а и с (неохотно). Такой маленький старичок... Довольно драчливый. Тягал всех за волосы, а потом его же и убили.

Я к о в. Кто убил?

А н а и с. Свои. Он им мешал. Все пели, гуляли, веселились… А этот все лез со своими заповедями.

Яков встает с каменного ложа. Разминает плечи, спину...

А н а и с. Я ужасно рада, что дожила до этого времени. Приятно чувствовать себя независимой и сильной.

А то лежишь себе под камнем, а мужики над тобою стучат своими сапожищами...

Я к о в. Но ведь и у тебя, наверное, есть начальство.

А н а и с (находя другое слово). Иерархия...

Я к о в. Ну да, иерархия.

А н а и с. Есть, конечно.

Я к о в. Кто?

Она молчит.

Я к о в. Не хочешь, не говори... Пойду я.

А н а и с (с отчаянием). Неужели ты оставишь меня одну?

Я к о в. Ну почему же... Твой сын. Я ведь понял, что он жив?

Анаис не отвечает.

Я к о в (гадательно). Ты отказалась от него?

А н а и с (с тяжелым вздохом). Перед мальчиком были закрыты все пути. Никакого продвижения по службе. Никакой прибавки к жалованью...

Я к о в. Почему?

А н а и с. Куда бы он мог устроиться с двойным лицом?

А л и н а (заглядывая как бы в лицо зрителю). Апорт! Апорт, я тебе сказала!

Она стоит на собачьей площадке и указывает на палку, которую только что бросила вперед.

Яков в тяжелом ошейнике скулит от собственного бессилия. Мы видим мир его глазами. Только он теперь не человек, а собака. Вернее, челобака.

А л и н а. Апорт, сволочь! Апорт!

Начинает бить Якова по щекам поводком.

Челобака, скуля, на четвереньках подбегает к палке, берет ее в зубы, но отдавать хозяйке не спешит. Алина тянет палку на себя, но челобака лишь сильнее стискивает свои зубы, и палка остается в пасти.

А л и н а (тяжело дыша). Так ты с норовом! С норовом! Ничего, сейчас я тебя опохмелю.

Над челобакой Яковом склоняется озабоченная Лика. Снизу ее лицо еще длиннее. Резко очерченный подбородок, крупный нос, черные круги под глазами...

Л и к а. Ты решилась?

А л и н а. Решилась. Делай укол!

Л и к а. А не жалко усыплять Якова?

А л и н а. Ни капельки. Какой от него прок? Собака не собака. Человек не человек... Одна видимость. Делай!

Лика вытаскивает из саквояжа шприц, разбивает ампулу и втягивает в иглу белую жидкость.

Л и к а (уговаривая челобаку). Это совсем не больно, даже приятно...

Резким движением вкалывает шприц куда-то в холку. Яков воет, задрав пасть в серое небо...

Он трясет головой и прогоняет из своего сознания навязчивый бред.

Яков, оказывается, стоит перед дверью Алины. Окна лестничной площадки темны, за окном ночь. Решившись, сует ключ в замок и отпирает его. Квартира наполняется лаем и визгом истеричных щенков. В коридоре в ночной рубашке стоит Алина. Она, кажется, и не ложилась, ожидая Якова.

Я к о в. Я на минутку. Только свои вещи возьму и уйду.

А л и н а (властно). Никуда ты не пойдешь.

Я к о в. Нет, нет... Я уже ухожу.

А л и н а. Я простила тебе!

Я к о в. Что простила?

А л и н а. Изнасилование Мирабеллы. Понимаю, что это была минутная слабость. (Доверительно.) Мне иногда тоже хочется ее изнасиловать.

Я к о в. Да не насиловал я ее, не насиловал!

А л и н а. Тогда кто же ее насиловал?

Я к о в. Призраки. Я видел...

Алина берет его за руку, вводит в комнату и сажает за стол.

А л и н а. Тебе не кажется это странным? Бестелесные призраки насилуют невинную девочку, а здоровенный мужик стоит рядом и не предпринимает никаких действий?

Я к о в. Не кажется странным, не кажется... Призраки сегодня активны. Как никогда. Они — главные. Наверху. А мы — под ними. И делаем то, что они захотят...

Алина с подозрением принюхивается к его одежде, громко втягивая воздух через ноздри.

А л и н а (с ужасом). Чем это от тебя пахнет?

Я к о в. Ничем. Я не пил.

А л и н а. Да я не об этом! От тебя пахнет другой женщиной!

Я к о в. Она — не женщина! Она черт знает что такое!

А л и н а. Все-таки зря я не заявила на тебя в милицию. (Подумав.) Впрочем, это еще не поздно сделать. (Раздается телефонный звонок. Алина снимает трубку.) Алло! Алло... Вас слушают! (Кладет трубку на рычаг.). В общем, у тебя есть шанс начать жизнь с начала. Я закрываю глаза на твой тяжкий грех, а ты вступаешь в брак с ребенком и становишься ему приемным отцом.

Я к о в. Я сейчас с ума сойду!

Снова звонит телефон.

А л и н а (в трубку). Алло! Да говорите же, черт вас возьми!

Я к о в. Это с моего телефона звонят. Нас слышат, а мы их — нет. Это Лика! Что-то случилось!

Вскакивает со стула и бросается вон из квартиры.

В темноте Яков вбегает на свою лестничную площадку. Видит, что стена перед дверью разобрана. Хотя сбоку еще торчат обломки кирпичей. Кругом битая каменная крошка, куски цемента. Яков нажимает на кнопку звонка, но звонок не работает. Тогда он пробует рукой дверь. Та проваливается в темноту, приглашая его внутрь.

Я к о в (сорванным голосом). Мама, это я пришел!

Тишина. Ни скрипа, ни шороха. Квартира ночью, когда в ней не горит свет, угрожающе большая.

Яков идет в комнату сестры. Ему кажется, что пол раздвигается под ним в длину, дверь не приближается, а, наоборот, становится все дальше... Он достигает ее ценой неимоверных усилий. От толчка рукой дверь проваливается в темноту.

Лика, вся почерневшая, лежит поверх одеяла, скрестив руки на впалой груди.

Я к о в (делая предположение о причине смерти). Молния!

Становится перед сестрой на колени. Целует ее в лоб.

Лика открывает глаза.

Л и к а. Что?

Яков молчит, не в силах произнести ни слова. Сестра садится на кровати и тупо смотрит на Якова.

Л и к а. А я звонила тебе, звонила. Но разве с этого телефона дозвонишься?

Я к о в. Я ужасно рад, что ты...

Л и к а. Погоди. (Как врач, щупает ему пульс в районе шеи.) Идти можешь?

Я к о в. Да.

Лика помогает ему подняться с колен. Ведет в комнату матери. Щелкает выключателем и зажигает там свет. Посредине комнаты стоит дешевый, почти картонный гроб. В нем лежит мать.

Яков падает в обморок.

Небольшой автобус с кривым битым корпусом. Ворота кладбища с магазином ритуальных услуг. Высокие сосны, тень.

Из автобуса выходит немногочисленная группа молчаливых людей. Алина, Лика, Яков, сосед Иван (Вано), сменивший тренировочные штаны на мятые брюки... Несколько грустных напомаженных стариков — артисты на пенсии, которые когда-то работали в Театре оперы и балета... Шофер открывает заднюю дверцу автобуса. Двое рабочих в синих спецовках подкатывают высокую тележку, осторожно вытаскивают из автобуса гроб. Везут его по тенистой аллее в глубь кладбища. Люди медленно бредут следом.

Лес неожиданно обрывается. За бетонным забором кладбища высятся коробки жилых домов и стоят железные опоры линии электропередачи.

У забора — вырытая яма с тяжелым холмом наваленной земли. Двое ребят в спецовках меланхолично стряхивают пепел в будущую могилу. Гроб подвозят к яме. Рабочие снимают с него крышку. Мать лежит сухая, торжественная, без привычных черных очков.

Яков, вглядевшись в ее лицо, внезапно вынимает из кармана черные очки, ее черные очки, и надевает себе на лицо.

Б р и г а д и р (деловым тоном). Последнее прощание с усопшей. Родственники целуют в лоб, коллеги просят прощения за все...

Никто не делает шага к гробу. Наконец Лика выходит вперед, целует мать в волосы и становится в ее изголовье. Все, как по команде, идут к гробу и кладут в него тощие букеты цветов.

Последним подходит Яков. Внимательно вглядывается в торжественное лицо матери и вдруг в ужасе отшатывается.

Б р и г а д и р. После того как мы опустим тело, каждый бросит три щепотки земли...

Кладет на гроб крышку. Рабочие начинают забивать ее гвоздями. Тупой звук молотков разносится по всему кладбищу. На специальных веревках гроб опускают в могилу. Он долго не хочет в нее влезать, упирается и тяжело раскачивается над бездной. Наконец с грохотом рушится вниз.

К краю подходит Лика и бросает вниз три комка глины. Глина влажная, липкая. Каждый из присутствующих делает то же самое.

Последним подходит к могиле Яков. Поскальзывается и почти падает вниз, но рабочие расторопно удерживают его за руки. Удерживают на самом краю. Яков бросает три щепотки и весь перепачканный отходит к автобусу.

Вытащив из кармана платок, он суеверно начинает оттирать руки от могильной земли. Замечает, что она на ладонях неестественно красная.

Рабочие начинают кидать лопатами тяжелые комья. Крышка гроба, будто от фортепьяно, отзывается на удары земли тяжелым гулом.

В гостиной стоит поминальный стол. Блюда не слишком дорогие и не слишком обильные — открытые банки шпрот, вареная картошка, салат, водочка и минеральная.

Люди молча сидят за столом. Говорить особенно не о чем.

Л и к а (брату). Скажи что-нибудь...

Яков в черных очках встает со стула. Тупо смотрит на свои руки.

Я к о в. Глина... Красная!

Л и к а (потеряв терпение). Тогда пусть мама нам что-нибудь скажет!

Идет в ее комнату и ставит на радиолу пластинку. Резко выворачивает ручку звука. Из комнаты матери начинает звучать «Иоланта» Чайковского.

И в а н (В а н о) (растроганно). Э-эх!.. Помянем ее бессмертную душу!..

Со смаком срывает крышку с бутылки водки. Разливает по рюмкам. Все за столом оживляются и начинают есть.

Я к о в. Не могу слушать эту чертову оперу!

Уходит в коридор и садится на ящик с обувью. Через минуту появляется Лика. Присаживается рядом.

Я к о в. Да нет же! Этого не может быть!..

Лика, не отвечая, насильно снимает с его глаз очки. Несмотря на полутьму коридора, Яков щурится, как от яркого света.

Л и к а. Что «не может быть»? Остановка сердца. Одно мгновение — и всё.

Я к о в. А искусственное дыхание?

Л и к а. Какое искусственное дыхание? Тут реанимобиль нужен, а не искусственное дыхание!

Я к о в (упорно и тупо). Нет. Тут что-то не то!

Л и к а (теряя терпение). Что «не то»? Смерть всегда естественна, это всегда норма. (С ненавистью.) Бессмертие — вот что противоестественно. Вот что дико!

Яков, подслеповато щурясь, смотрит в упор на сестру. Лика энергична, приподнята. Даже в темноте заметен на щеках румянец.

Я к о в. Я, кажется, понял. Смерть тебе в радость! Тебе почему-то в радость то, что все мы умрем!

Лика молчит. Глаза ее блестят в темноте.

Я к о в. Только ты учти... Из истории известны случаи, когда люди вообще не умирали.

Л и к а (враждебно). Кто?

Я к о в. Апостол Иоанн. Иисус Христос...

Л и к а (уверенно). Умерли оба.

Я к о в (взрываясь). А мумии? Им несколько тысяч лет, а выглядят, как после шейпинга!

Л и к а. Это всего лишь имитация жизни.

Я к о в. Да они живее нас с тобой!

Л и к а (в раздумье). Я бы спасла Христа, если бы была рядом.

Яков тяжело вздыхает.

Л и к а. Нет, правда. Сегодня есть методы...

Я к о в. Вот бы на матери и попробовала! Знаешь, так не бывает! Или спасаешь всех, или никого не спасаешь.

Л и к а. Я хочу сказать тебе серьезную вещь… (После паузы.) Я решила усыновить одного мальчика.

Я к о в. А мальчику сколько лет? Под сорок?

Л и к а. Почти. Двенадцать с половиной.

Я к о в. И дура.

Л и к а. А Алина согласилась со мной.

Я к о в. Ну так она бы и усыновила!..

Л и к а (нежно). Так у нее уже есть дочь. Но, конечно, она даст этому мальчику все, что может. Ведь мы решили жить все вместе...

Я к о в. Как это?

Л и к а. Одной семьей.

Я к о в. Так. Так... (Интимно.) Но у нее ужасно воняет! Эти щенки... Они же мочатся куда попало!

Л и к а. У нас в больнице тоже мочатся куда попало.

Я к о в. Значит, Алине понадобился домашний доктор.

Л и к а. Возможно. (Доверительно.) Мне не нравится сосок на ее левой груди. Там какое-то затвердение.

Я к о в (взрываясь). Даже я... Даже я не знаю, какой у нее сосок на левой груди! А ты знаешь! По-моему, это странно, тебе не кажется?!

В прихожую входит Алина.

А л и н а (с нежностью). Вы о чем это шепчетесь?

Я к о в. У тебя правда есть сосок на левой груди?

А л и н а. Был. А что?

Инстинктивно трогает свою левую грудь.

Я к о в (проверяя свою грудь). А у меня... У меня...

Замолкает, будто открыл что-то необыкновенное.

А л и н а. Лучше вынеси мусорное ведро, дурачок ты наш!..

Вручает ему переполненное объедками синее пластмассовое ведро.

Яков идет с ведром к мусоропроводу, который расположен на лестничной площадке. Подходит к бетонной трубе и открывает стальной ковш. Вываливает туда содержимое ведра. Хлопает ковшом... Но внутри трубы какое-то засорение. Яков чувствует, что его мусор застрял, не провалившись вниз. Снова вытаскивает ковш и заглядывает в него. Потом пытается заглянуть в трубу. Вдруг замечает, что из глубины трубы торчит какая-то полная синеватая ступня в красной босоножке.

Яков снимает босоножку со ступни. Ногти аккуратные, в педикюре. Босоножка кажется знакомой. Яков некоторое время задумчиво смотрит на нее, как Гамлет смотрел на череп Йорика. Осторожно прикрывает ковш мусоропровода, перед этим возвратив босоножку на синеватую ногу.

Возвращается в квартиру. В прихожей сидят на ящике с обувью Алина и Лика, о чем-то тихо переговариваясь.

Я к о в. Ты когда в последний раз видела Мирабеллу?

А л и н а. Дня два назад.

Я к о в. А где она сейчас?

А л и н а. Не знаю. Шляется где-нибудь. А что?

Яков не отвечает.

Он идет по знакомой уже аллее, сжимая в руке две тощие гвоздики. На кладбище безлюдно. Денек выдался серый, дождливый, и посетители не хотят в такие дни навещать мертвецов. Лишь вороны на верхушках сосен наполняют реденький лес хоть какой-то жизнью. Яков подходит к свежевырытой могиле. Кладет на гору красноватой глины свои гвоздики.

Я к о в. Мама... Это я пришел.

Ч е й - т о г о л о с. Он не мой... Не мой!..

Яков вздрагивает. Инстинктивно оборачивается. Позади него проезжает мотоблок с прикрепленным легким прицепом. На прицепе сидит кладбищенский рабочий.

Р а б о ч и й. А он — немой... немой!

Оба смеются. Мотоблок проезжает мимо. Яков с подозрением смотрит на свежие комья земли.

Я к о в. Не мой... Не твой?!.

Могила подозрительно молчит.

Сын замечает, что над ней вьется горячий пар. Зелень берез через него струится и колеблется. Яков трогает землю и в ужасе отдергивает руку. Его пальцы снова испачканы красной глиной.

Яков нюхает указательный палец. Ему кажется, что это теплая кровь.

Я к о в (с подозрением). Мама... Ты что, еще живая?!.

М а т ь (из-под земли). А ты?!.

Я к о в (думая, что ослышался). Что «я»?

М а т ь (из-под земли). Я-то, слава богу, живая. А ты сам-то живой?

Яков отшатывается от могилы.

Падает в грязь.

В ужасе бежит по аллее кладбища.

Вороны на соснах кричат и плачут.

Стеклянный потолок. Стеклянные столы, на которых стоят компьютеры. Стеклянные стены.

Яков стоит посередине зала, перепачканный красной глиной. Замечает, что сотрудников в фонде почти не осталось. То есть в зале сидит один лишь Аввакум — сидит, уткнувшисьв монитор, и делает вид, что не замечает Якова. Руки старика набивают на клавиатуре какой-то текст. Яков, немного подумав, решается зайти к Анаис.

У дверей кабинета сидит наголо бритая секретарша. Голова ее заклеена пластырем. Через стеклянные стены Яков пытается разглядеть, есть ли кто в кабинете. Как будто замечает в глубине какое-то движение...

Я к о в. Я к госпоже Анаис...

С е к р е т а р ш а (присматриваясь к его внешнему виду). Невозможно. Совещание с руководством.

Я к о в. А когда она освободится?

Секретарша пожимает плечами. Яков возвращается в зал. С подозрением смотрит на свое рабочее место. Решается присесть. Включает компьютер и заходит на порученную ему страницу в Интернете.

Он видит, как количество восточной вязи увеличивается на его глазах — кто-то неизвестный в пространстве набивает информацию, ее все больше, она растет как снежный ком.

Яков понимает, что с этим ему не справиться. Не перевести и не осмыслить. В тоске оглядывается. Видит, что Аввакум на другом конце зала увлечен делом: перед ним лежит открытая книга, пальцы его набивают текст в компьютер.

Яков берет со своего стола небольшие ножницы и осторожно подходит к нему со спины... Аввакум набивает ту же арабскую вязь, которую Яков тщетно пытается перевести. В сердцах Яков вытаскивает штепсель из розетки. Экран монитора гаснет, как искра в костре, залитая водой.

Я к о в (приставив ножницы к шее Аввакума). Чем на самом деле занимается фонд?

А в в а к у м (с готовностью). Освоением материальных средств.

Я к о в. Почему из работников остались только мы?

А в в а к у м. Все уволены.

Я к о в. За что?

А в в а к у м. За нарушение штатного расписания.

Я к о в. Переспали с Анаис?

А в в а к у м. За то, что не смогли рационально потратить заработанные деньги.

Я к о в (опуская ножницы). В каком смысле?

А в в а к у м. Один подал нищему полторы тысячи долларов. Другой закопал деньги на садовом участке. Третий выбросился из окна.

Я к о в. А вы?

А в в а к у м. Я купил совершенно бесполезные акции. И меня пока не трогают. (Шепотом.) А что собираетесь делать вы?

Я к о в. Я собираюсь сойти с ума.

А в в а к у м (лихорадочно). Сходите побыстрее. Может быть, это вас спасет. Здесь самое главное — как потратить деньги. Возьмите отпуск и езжайте на острова. Купите дорогой автомобиль. Переведите доллары в евро... Но только делайте что-нибудь!

Я к о в (задумчиво). А ведь их, наверное, убивают. Тех, кто не может перевести доллары в евро...

А в в а к у м (испуганно оглядываясь). Вряд ли. Но у нас есть специальная сеть осведомителей. Рациональная трата денег сотрудниками — одна из главных задач отцов-основателей нашего фонда!

Я к о в. Кто они?

А в в а к у м. Имена их держатся

в тайне. Но это фигуры — международные... (Бледнеет, услышав школьный звонок.) Опять зарплата!

Яков кладет ножницы на стол и спешит к выходу.

Перед подъездом родного дома стоит небольшая кучка взволнованного народа. Немного поодаль белеет машина «Скорой помощи». Рядом с ней пристроился милицейский «жигуль».

У б о р щ и ц а (гневно). Суют в мусоропровод черт-те чего! А мне их говно выгребать! Образованные!..

Яков видит, что дверца, в которую выходит труба мусоропровода, приоткрыта. Из нее двое санитаров выносят на носилках что-то большое и твердое, накрытое простыней.

У б о р щ и ц а. Подцепила крюком снизу, не идут! Сверху лопатой проталкивала, ни тпру ни ну! Ну, думаю, прожгу керосином. А они не горят!

Яков через плечи стоящих перед ним людей видит женскую босоножку. Она беззащитно и жалко высовывается из-под мятой простыни.

И в а н (В а н о) (оборачиваясь). Кто-то выбросил в мусоропровод ноги.

Я к о в. Маечка! Там должна быть еще маечка с надписью «Плацента». Была она или нет?

И в а н (В а н о) (с подозрением). Да вроде нет... А ты откуда знаешь про маечку?

Яков, тяжело дыша, коротко смеется.

И в а н (В а н о). Может, ты и выбросил эти ноги?

Я к о в (прижимая руки к груди и пятясь к подъезду). О нет, нет! Я бы никогда не мог. Я слишком люблю женские ноги, чтобы их выбрасывать!

Чмокает губами и оказывается на лестнице. Там переводит дух. Медленно поднимается в свою квартиру.

Долго не может попасть ключом в замок, потому что руки трясутся. Наконец отпирает дверь. Квартира непривычно пуста. Только в ванной горит свет. Яков тихонько приоткрывает дверь... Над тазом с горячей водой склонилась Лика. На ней только бюстгальтер и юбка. Спина смуглая, с остро выступающими позвонками. Она собирается красить волосы и выливает в воду какую-то гадость из склянки.

Вода в тазу становится черной. Яков замечает, что волосы у сестры почти все седые.

Я к о в. Что это значит, когда мертвые говорят?

Л и к а (вздрагивая). Господи, как ты меня напугал! (Вытирает глаза полотенцем, чтобы лучше видеть брата.) На тебе лица нет! Что-нибудь случилось?

Я к о в. Мне слегка нездоровится. Где это написано: «Камни возопиют, мертвые заговорят»?

Л и к а. Нигде. Нигде не написано.

Я к о в. Не может такого быть.

Я ведь где-то читал...

Прислоняется к косяку двери, переводя дух.

Л и к а. Ты успокойся. Завари чайку и успокойся. Мертвые говорить не могут. И камни всегда молчат.

Я к о в. Слыхала, что у нас в подъезде произошло? Кто-то выбросил в мусоропровод ноги!

Л и к а (размешивая краску мочалкой). Ну и что? Какой-нибудь старикашка инвалид купил себе новые...

А эти выбросил.

Я к о в. Ты не поняла. Это живые ноги.

Л и к а (внимательно посмотрев на брата). А разве они бегают?

Я к о в. Конечно, нет.

Л и к а. Тогда откуда ты знаешь, что ноги живые?

Яков медлит с ответом, не найдя точных слов.

Л и к а. А в чем это у тебя штаны? (Осматривает его брюки, ощупывает рукой. Кричит истерично.) Да это же кровь! Кровь!..

Я к о в. Ошибаешься. Это глина.

Л и к а. Я что, по-твоему, кровь от глины отличить не могу?

Я к о в (примирительно). Ну и что же, что кровь? Господь создал нас из глины и крови...

Л и к а. Ну-ка снимай штаны!

С силой стаскивает с него брюки и с ужасом застывает, как статуя. Даже закусывает кулак, чтобы не закричать.

Лика идет по длинному коридору городской больницы быстрым и твердым шагом.

Она тянет за собой упирающегося Якова. Волосы ее мокрые и до конца недокрашены, наполовину седые, наполовину черные. Сбитые, непричесанные... Она похожа на фурию. Подходит к ординаторской и вталкивает в нее брата.

Л и к а. Исаак Израилевич! Вот он, привела!

Врач лет семидесяти, слегка похожий на постаревшего Чехова, внимательно смотрит на Якова через пенсне.

И с а а к И з р а и л е в и ч. На что жалуется молодой человек?

Л и к а. У него обильное кровотечение.

Я к о в (истерично). Оставьте меня в покое. Я прекрасно себя чувствую!

И с а а к И з р а и л е в и ч. Боли в области живота?

Я к о в. Нет и никогда не было.

И с а а к И з р а и л е в и ч. Толчки и рези в заднепроходном отверстии?

Я к о в. Какое отверстие? Вы что, издеваетесь надо мной?

И с а а к И з р а и л е в и ч. Я знал вашу матушку. И искренне сочувствую постигшему вас горю.

Я к о в. Никакого горя. Она же не умерла.

И с а а к И з р а и л е в и ч (властно). Нуте-с, снимайте штаны!

Заводит Якова за ширму.

Лика садится на стул и ждет результатов обследования.

И с а а к И з р а и л е в и ч (из-за ширмы). Здесь больно?

Я к о в. Ни капельки.

И с а а к И з р а и л е в и ч. А здесь?

Я к о в. Нет.

И с а а к И з р а и л е в и ч. Тогда здесь...

Я к о в. Куда вы лезете?..

Через несколько минут врач выходит из-за ширмы. На лице его недоумение, смешанное с любопытством.

И с а а к И з р а и л е в и ч. Подождите нас в коридоре, молодой человек!

Яков, застегивая штаны, выходит из ординаторской.

Л и к а. Ну что с ним? Открытая язва?

Врач хмыкает и садится за стол. Начинает протирать пенсне носовым платком.

И с а а к И з р а и л е в и ч (после паузы). А почему вы думаете, что это его кровь?

Л и к а. А чья же?

И с а а к И з р а и л е в и ч. Да неоткуда ей взяться. Я промял желудок и ничего не нашел. Возможен, конечно, геморрой. Надо бы его отправить к проктологу, но... Это вообще не кровь. Вернее, кровь, смешанная с известными специфическими выделениями.

Л и к а. Какими?

И с а а к И з р а и л е в и ч. Очень странное дело. Очень... (Надевает пенсне на нос.) Вы не хотите защитить кандидатскую диссертацию?

Л и к а. Вот еще.

И с а а к И з р а и л е в и ч. Впрочем, этот случай тянет на докторскую.

Л и к а. Вот вы и защитите.

И с а а к И з р а и л е в и ч. А я и так доктор. Позовите-ка Яшу сюда.

Лика выходит в коридор. Через секунду возвращается в кабинет с братом.

И с а а к И з р а и л е в и ч. Присаживайтесь, молодой человек. А вы, Лика Иосифовна, подождите в коридоре. У нас сугубо мужской, приватный разговор.

Лика недовольно удаляется за дверь.

И с а а к И з р а и л е в и ч (тихо). Я не нашел у вас ни язвы, ни геморроя.

Я к о в. Геморроя и не может быть. (Подумав.) Разве что в голове...

И с а а к И з р а и л е в и ч. В строгом смысле, вам надо сделать УЗИ, я дам вам направление к специалисту. Однако... меня сейчас интересует другое... (Запинается, не зная, как начать.) Не было ли в вашей жизни в последнее время... неких экстраординарных событий?

Я к о в. У меня не было нормальных событий. А экстраординарные случаются каждый день...

И с а а к И з р а и л е в и ч (соглашаясь). Ну… это у всей страны... (Осторожно подбирая слова.) Вы ведь воспитывались без отца?

Я к о в. Ну да.

И с а а к И з р а и л е в и ч. Все время в окружении женщин?

Я к о в. Что вы имеете в виду?

И с а а к И з р а и л е в и ч. Спортом занимались? Каким-нибудь мужским делом? Рубили дрова, укладывали шпалы? Когда в последний раз дрались?

Я к о в. Я не дрался. Я играл на гобое.

И с а а к И з р а и л е в и ч. И зря.

Я к о в. Я понимаю, куда вы клоните. Но у меня все в порядке, уверяю вас!

И с а а к И з р а и л е в и ч (напрямую). Когда вы имели последний раз половой контакт?

Я к о в. Две недели назад.

И с а а к И з р а и л е в и ч. С… женщиной?

Я к о в. Она была намного старше.

И с а а к И з р а и л е в и ч. Насколько старше?

Я к о в (краснея). На несколько тысяч лет. (Доверительно.) Она была мумией.

Пауза.

И с а а к И з р а и л е в и ч (вновь протирая пенсне платком). В каком смысле?

Я к о в. Подтянута. Сухощава.

А внутри — ничего нет.

И с а а к И з р а и л е в и ч (с облегчением). Ну, в этом нет ничего особенного.

Я к о в. Разве?

И с а а к И з р а и л е в и ч. Теперь это распространено.

Я к о в. Я, конечно, мог заразиться каким-нибудь древним вирусом...

И с а а к И з р а и л е в и ч. Думаю, не в вирусе дело... (Понизив голос.) Теперь вам придется высчитывать циклы.

Я к о в. Не понял.

И с а а к И з р а и л е в и ч (водружая пенсне на нос). Позовите Лику Иосифовну, а сами подождите в коридоре.

Яков в растерянности выходит.

И тут же в кабинет вбегает Лика.

И с а а к   И з р а и л е в и ч (тщательно подбирая слова). У вашего брата тяжелое расстройство гормональной и эндокринной системы...

Лика медленно идет мимо витрин магазинов. За ней, ссутулившись, весь погруженный в свои мысли, семенит Яков.

Я к о в. Какой-то наглый врач... Мне он не понравился.

Л и к а. Это последний настоящий еврей в нашей больнице. Когда не станет врачей-евреев, не будет и медицины. (Останавливается у витрины, в которой выставлено женское белье.) Можно, я тебе задам нескромный вопрос?

Я к о в. Угу.

Л и к а (указав на черные колготки). Ты ничего не чувствуешь, глядя на них?

Я к о в. А что я должен чувствовать? Эрекцию?

Л и к а (думая вслух). Значит, эрекцию ты все-таки не чувствуешь...

Я к о в. А ты чувствуешь?

Л и к а. Иногда. Может быть, ты ощущаешь, что они тебе очень нужны? Просто позарез необходимы?

Я к о в (горячо). Нет и нет. Тысячу раз нет!..

Л и к а. Ладно...

Идут дальше.

Я к о в. Тогда и я задам тебе нескромный вопрос. Можно?

Л и к а. Задавай.

Я к о в. Зачем ты закопала мать живой?

Лика оборачивается. С интересом смотрит на брата.

Л и к а (скороговоркой). А чего она лезет во всё... То не так, это не это... Надоело!

Я к о в (пораженно). Значит, действительно живой?

Л и к а (как бы просыпаясь от сомнамбулического сна). Ее смерть подтверждена «Скорой помощью». Я тебе ничего не говорила, слышишь?!

Я к о в (испуганно). Да, да. Ничего. Совсем ничего...

Л и к а. Слушай, не сходи с ума. Из каждого положения есть выход!

Я к о в. Только не из моего.

Лика отпирает дверь квартиры и пропускает брата вперед.

Л и к а. Тебе надо хорошенько выспаться. Прими ванну и на боковую. Завтра все твои проблемы уйдут на второй план.

Я к о в. Потому что появятся новые?

Лика не отвечает. Идет в ванную первой и включает горячую воду.

Л и к а. По коням! И пока не покраснеешь как рак, не выходи!

Дает брату чистое полотенце и выходит в коридор.

Яков смотрит, как струя воды бьет на несвежую эмаль в ржавых подтеках. Раздевается. Разглядывает себя в зеркало. Собственное тело ему не нравится. Располневший и дряблый, лишенный мускулов торс. Нечистая кожа. Отвисшая грудная клетка.

Я к о в (трогая жировые отложения). А ведь эскулап был прав!

Садится в ванну. Закрывает глаза...

Ему слышится звонок. Яков прикрывает кран с бьющей водой, чтобы лучше слышать то, что происходит в прихожей.

Г о л о с Л и к и. Алиночка!.. Лапочка!..

Через дверь ванной комнаты слышны поцелуи и дружеское воркование. Яков весь превращается в слух. Даже слегка приоткрывает дверь, засунув в щель полотенце.

Женщины сидят в гостиной. Лика наскоро накрыла стол: одноразовые пакетики чая опущены в кипяток, сушки лежат в старинной фарфоровой тарелке, в розетках темнеет малиновое варенье, похожее на камень.

А л и н а. Что с мальчиком?

Л и к а. Все то же. Я даже не думала, что будет столько проблем. Миллион бумажек, и все безнадежные.

А л и н а. Просто дай на лапу инспектору, вот и всё.

Л и к а. Я никогда не давала взяток. И давать не буду.

А л и н а. Ну хочешь, я дам?

Л и к а. А что давать?

А л и н а. Но ведь у Якова появились деньги...

Л и к а. Якову они понадобятся на операцию.

А л и н а. Что с ним?

Л и к а. Все очень плохо. (Размешивает в чае варенье. Пробует чай с ложечки.) Я была с ним у опытного терапевта... В общем, Яков теряет пол.

В сердцах выливает чай в фикус, стоящий в горшке на подоконнике.

А л и н а (не понимая). Пол... Чего?

Л и к а (раздраженно). Да не половина, а пол! Он перестает быть мужчиной!

А л и н а. А он никогда им и не был. Он даже через бретельку моего школьного фартука не мог переступить!

Л и к а (в сердцах). Да не об этом я, не об этом! (Понизив голос.) У него невероятная вещь...

Шепчет что-то на ухо подруге.

Алина давится чаем и начинает кашлять.

А л и н а (радостно). Ну да?!

Л и к а. Невероятно, но факт.

А л и н а. Но это страшно интересно! (Выливает свой чай в тот же фикус.) Где он сейчас?

Л и к а. В ванной.

А л и н а. Я хочу на него посмотреть!

Л и к а. Нет!

А л и н а. Ну пожалуйста!

Л и к а (властно). Говорю тебе — нет. Не сейчас.

Алина сникает и надувается.

Л и к а (после паузы). А Мирабелла нашлась?

А л и н а. Нет.

Л и к а. И ты ничего не предпринимаешь?

А л и н а. А что предпринимать? Лезть под одеяло к ее знакомым мальчикам? Сколько их в нашем городе? Сотня, две?..

Л и к а. Не знаю... Я бы с ума сошла.

А л и н а (вставая; как о деле решенном). А я все-таки посмотрю!

Решительно идет в ванную комнату. Лика бросается за ней, но поздно — Алина открыла дверь.

Увидев ее, Яков сразу же уходит под воду, пытаясь раствориться в мыльной пене.

А л и н а. Яков!.. Яшенька! Я при-шла с тобой поздороваться!

Л и к а (тянет ее за руку) Пойдем, пойдем!..

Я к о в (садясь в ванной и прикрывая руками причинное место). Пошли вон отсюда!

А л и н а. Нет, нет. Я так не уйду. Дай я тебе спинку потру!

Берет мочалку и пытается потереть ему спину. Яков с проклятиями выскакивает из ванной. Прикрываясь полотенцем, бежит в свою комнату. Алина пускается вслед за ним. Разгорячилась, щеки пылают, и она вряд ли соображает, что делает. Лика пытается ее удержать, тянет за платье. Алина падает и тянет за собой Лику. Обе валятся на пол и начинают бешено хохотать.

Яков тем временем быстро надевает в своей комнате свежее белье. Напялив рубашку, высовывается из двери.

Я к о в. Умрите! Я собираюсь спать!

Л и к а. Всё, всё! Мы тебе мешать не будем!

А л и н а (возбужденно). Приятных сновидений!

Лика с силой усаживает ее за стол.

Л и к а. Ты можешь успокоиться? Можешь замолчать?

А л и н а. Молчу, молчу!

Яков прикрывает дверь в свою комнату. Несмотря на обещание спать, он надевает на себя все чистое — свежие отглаженные Ликой брюки, потертый пиджак, только что из химчистки... Подумав, поддевает под рубашку галстук-бабочку. Причесывает волосы у зеркала.

Выходит из комнаты в гостиную. Женщины уже утихомирились и мирно сидят за столом.

Я к о в. Ты не знаешь, где у нас спальный мешок?

Л и к а. На антресолях. А зачем он тебе?

Я к о в. Укроюсь. А то что-то знобит...

Идет в коридор. Встает на стул

и вытаскивает с антресолей сложенный спальный мешок.

Я к о в (из коридора, обращаясь к Алине). Не ищи Мирабеллу у мальчиков. А ищи в морге!

Выходит из квартиры.

Вечер, сумерки. Яков со спальным мешком идет по аллее к могиле матери. У груды наваленной глины замедляет шаг. Ревниво осматривает внешний вид захоронения. Поправляет ленточку на венке.

Я к о в (осторожно). Мама, ты здесь?

Над головой кричит ворона и взлетает с ветки. Могила молчит.

Я к о в. Это я... Сын твой Яков.

М а т ь (из-под земли ворчливо). Да слышу я, слышу!

Я к о в. Ну и хорошо. Извини, что нарушаю твой вечный сон.

Садится на спальный мешок, прислонившись к холму.

М а т ь. Зачем пришел?

Я к о в (уклончиво). У Лики дома ее подруга. Не хочу ей мешать.

М а т ь. Ты сегодня обедал?

Я к о в. Если честно, то не успел.

М а т ь. А завтракал?

Я к о в (вяло). Конечно...

М а т ь. Что ел на завтрак?

Я к о в. Извини, мама, не хочу тебе врать...

М а т ь (обреченно). Значит, не завтракал и не обедал... А белье, какое на тебе белье? Хоть стирает она?

Я к о в. Белье чистейшее. С ним полный порядок. Не волнуйся.

Мать под землей тяжело вздыхает.

Я к о в. А ты?

М а т ь (подозрительно) Что?

Я к о в. Ты не голодная?..(Одумавшись.) Извини, глупость сказал.

М а т ь. Да уж...

Я к о в. Как тебе там лежится?

М а т ь. Слегка влажновато...

Я к о в. У меня спальный мешок есть. Дать тебе?

М а т ь (со вздохом). Не нужно.

Я к о в. По-моему, ты раздражена. Тебя огорчает наваленная земля? Не волнуйся. Я на днях разгребу эту кучу и поставлю памятник. У меня есть деньги.

М а т ь. Дурак ты, дурак. Твой памятник провалится под землю. Ставь, но не раньше чем через полгода. Дай земле устояться...

Я к о в. А-а... Понял.

М а т ь. Тебе скоро пятый десяток. Пенсия и заслуженный отдых. Но почему я до сих пор все решаю за тебя?

Я к о в. Ты ошибаешься. Никакого отдыха. На сегодняшнюю пенсию жить нельзя.

М а т ь (тревожно). Тогда что же ты собираешься делать?

Я к о в. В этом-то и вопрос, мама. У меня есть одна идея...

М а т ь. И наверняка бредовая.

Я к о в (уходя от ответа). Как сказать, мама, как сказать...

М а т ь (после паузы). Ты уже начал репетировать с оркестром?

Я к о в. Нет.

М а т ь. Почему?

Я к о в. Я давно не видел своего дирижера.

М а т ь. А ты что, не можешь играть без дирижера? Сам по себе?

Я к о в. А для чего?

М а т ь. Для самого себя. Для души.

Я к о в. Я тебя не понимаю.

М а т ь. Я и говорю, ты не мой ребенок! (С угрозой.) Уходи.

Я к о в. И не подумаю.

М а т ь. Иначе я встану из могилы!

Я к о в. Да как ты встанешь? Крышка гроба забита, земля навалена... Не получится у тебя. Не боюсь.

М а т ь (с тоской). Хоть бы отпели меня!..

Я к о в. А кто тебя должен отпевать? Раввин или поп? Непонятно...

Мать под землею тихо плачет.

Я к о в (разворачивая спальный мешок и укладываясь в него). Нет. Никуда я не пойду. Довольно того, что я оставлял тебя при жизни. А после смерти не оставлю.

М а т ь (не очень уверенно). И зря. Живой должен быть с живыми...

Я к о в. Да какие они живые? Видимость одна. (После паузы.) Да мне, признаться, и некуда идти. (Застегивает молнию на спальном мешке. Говорит, перечисляя.) Личной жизни нет и не предвидится. Социальная жизнь опасна, как на войне. Дома — Алина, и скоро там будут все ее щенки... Спокойной ночи!..

Мать не откликается.

Яков просыпается от звука работающего автомобильного мотора. Открывает глаза. В лицо бьет яркое солнце. Какая-то пичуга вспархивает с кучи могильной земли. На асфальтированной дорожке стоит милицейский «уазик».

М а т ь (из-под земли). Ты еще здесь?..

Я к о в (шепотом). Тихо, мама... Передо мной милиция.

М а т ь (с ужасом). Они тебя арестуют как бомжа!..

Яков осторожно вылезает из мешка. Заталкивает его ногою в глину.

Делая вид, что отстал от траурной процессии, спешит на звук похоронного марша. Милицейская машина начинает медленно двигаться вслед за ним.

У бетонного забора еще одна свежевырытая яма. На тележке стоит открытый гроб. Яков присоединяется к небольшой толпе скорбящих людей. Видит краем глаза, как «уазик» останавливается у контейнера с мусором, затем разворачивается и едет в глубь кладбища.

Чувствуя, что опасность миновала, Яков хочет отойти от скорбящих. Бросает взгляд на мертвеца в гробу... его профиль кажется знакомым. Короткая опрятная бородка, бесцветные волосы, красивый лоб... Да это же дирижер!

Впереди Якова сутулая спина в черном плаще, напоминающем сутану.

Я к о в (тихо). Еще один?

А в в а к у м (не оборачиваясь). Случайный разряд высоковольтного тока.

Я к о в. Кто на очереди?

А в в а к у м. Вы уже распорядились своими деньгами?

Я к о в. Не имел возможности...

А в в а к у м. Тогда ничего обещать не могу.

Яков отходит от толпы печальных людей. Возвращается на могилу матери.

М а т ь (из-под земли). Кто здесь?

Я к о в. Это Яков.

М а т ь. Проваливай, Яков.

Я к о в. Погоди. Дай мне сосредоточиться!

О чем-то думает, хмуря лоб.

Слышится звук мотоблока. По аллее едут двое кладбищенских рабочих в спецовках. Яков светлеет лицом и делает шаг навстречу им.

Я к о в. Ребятки... Погодите! Есть дело.

Рабочий, сидящий за рулем, останавливает свою колымагу.

Я к о в. Могли бы вы укрыть человека?

Р а б о ч и й. От чего укрыть?

Я к о в. От жизни. (Подыскивая слова.) Укрыть, спрятать... (Найдя нужное слово, радостно.) Зарыть!..

Р а б о ч и й (деловито). Какого человека?

Я к о в. Живого.

Мотор мотоблока чихает и кашляет.

Р а б о ч и й. Охренел, мужик?!

Жмет на газ, и трясучая колымага трогается с места.

Я к о в. А вот за это?

Вытаскивает из штанов толстую пачку долларов и кладет на дно мотоблока.

Воскресный день.

Кладбище и прилегающая к нему площадь заполнены энергичным бодрым народом. Множество торговок продают осенние цветы, гладиолусы и астры. В пункте проката инвентаря широко распахнута дверь, и посетители выносят оттуда мотыги и лопаты. Почти праздничной колонной движутся по аллее, постепенно рассасываясь у близлежащих могил.

По асфальтовой дорожке чинно идет торжественно одетая Лика. В правой руке ее зажат букет гладиолусов. Левой она держит за руку мальчика лет десяти в широких рэперских штанах с многочисленными карманами

и черным платком на голове. Мальчик несет магнитофон-«мыльницу» Panasoniс. По другую сторону вышагивает бодрая Алина.

А л и н а. Сектор номер пятьдесят девять... Далеко еще?

Л и к а. У самого забора.

А л и н а. Надо хоронить по другому принципу. В одном секторе — грешники. В другом — праведники, а в третьем — обычные люди, как мы с тобой...

Л и к а (мальчику). Погоди. Дай

я тебе поправлю платок... (Останавливается и тщательно поправляет мальчику платок на затылке.) А то у тебя второй нос вылезает... (Перевязывает платок аккуратным узлом. Через тонкую ткань угадывается резкий профиль со стороны спины: крупный нос и властный дантовский подбородок.) Теперь хорошо. Пойдем.

Мальчик покорно движется вслед за женщинами.

Впереди виден бетонный забор с проломанными секциями. За ним как продолжение кладбищенских монументов встают многоэтажные дома.

Л и к а. Вот и пришли... (Подходит к могиле со свеженаваленной землей. Торжественно.) Здесь лежит твоя бабка, знаменитая оперная певица.

Дает мальчику гладиолусы, и тот кладет их на холм земли.

А л и н а (втягивая ноздрями свежий воздух). Хорошо-то как! Я бы сама здесь легла!

Л и к а (мальчику). Включай!

Мальчик щелкает по кнопке магнитофона. Звучит симфонический оркестр, и красивый женский голос начинает петь арию Иоланты. Две женщины слушают музыку, скорбно опустив головы.

Алина нервно зевает...

Л и к а (мальчику). Выключай!

Тот покорно жмет на «стоп». Однако голос продолжает звучать, как прежде.

Л и к а (с раздражением). Я же тебе сказала: выключи!

Мальчик жмет на кнопку, но ария не прекращается.

А л и н а. Дерьмовая машина. Надо было Sharp покупать…

Л и к а. Да это...

Осекается. Только сейчас осознает, что голос звучит без оркестрового сопровождения. Причем идет из-под земли.

А л и н а (мальчику про магнитофон). Дай я его разобью...

Л и к а. Да тише ты!

Сжимает ее руку, как щипцами. Алина с подозрением смотрит на комья глины.

Голос замолкает.

Л и к а (нервно). Мама... Это ты?

Я к о в (из глубины). Дура ты, дура!.. Запись от живого пения отличить не можешь!

А л и н а (с веселым удивлением). Так это ж Яшка!

Я к о в (строго). Я тебе не Яшка, а новопреставленный Иаков!

А л и н а. Ну да... Извини. Это я так...

Л и к а. А когда ты успел?

Я к о в (злорадно). Бьюсь об заклад, что ты даже не заметила моего отсутствия! Ты всегда была законченной эгоисткой, зацикленной на своей неподкупности и на черном дамском белье!

Л и к а (приходя в себя). С чего это ты такой смелый? Думаешь, я тебя не достану?

Я к о в. Никогда.

Л и к а. Я с детства подтирала твои сопли, и ты называешь меня эгоисткой?

Я к о в. Называю.

Л и к а. Ты трус, а не новопреставленный. Ты закопал себя заживо, чтобы избежать решения своих проблем!

А л и н а (подсказывая). Эскапизм!

Л и к а (в ужасе). Чего?

А л и н а. Эскапизм, вот что это такое!

Л и к а (соглашаясь). Ну да, эскапизм.

М а т ь (из-под земли). Не смейте оскорблять моего ребенка!

Л и к а. А! И ты голос подала? С каких это пор Яков стал твоим ребенком?

М а т ь. С тех пор, как он лег рядом.

Л и к а. Это черт знает что! Куда смотрит администрация кладбища?

Мальчик тем временем равнодушно отходит в сторону и начинает тыкать веткой в неглубокую лужу.

А л и н а. Не кипятись. Ведь ее можно понять. Что нужно любой матери? Чтоб ее ребенок был рядом.

Л и к а (ревниво). Что же вы там делаете вместе?

М а т ь. Ничего. Стихи читаем. Смотрим на звезды...

Я к о в. Я пока доволен. Только ночами холодновато...

М а т ь (читает стихи). «Мы не смерти боимся, но с телом расстаться нам жалко. Так не с охотою мы старый меняем халат...» Кто написал?

А л и н а (наобум). Гораций?

М а т ь. Дельвиг.

Л и к а (потеряв терпение). Всё. Хватит! Уходим! (Хватает мальчика за руку и тянет его за собой. Возмущенно.) Вы только подумайте...

Дельвиг!

А л и н а (увязываясь следом). Да нет, их можно понять! Главное — чтобы тебя не трогали!

Л и к а (кричит). Да не они это! Не они!

А л и н а. А кто же?

Л и к а. Сложнонаведенная галлюцинация, вот кто!

Небо затягивается тучами.

А л и н а (не поспевая за Ликой). Может, и галлюцинация...

Л и к а. Так я и поверила!.. Нашли дуру. Дельвиг на сороковой день после смерти! Нет ни здравого смысла, ни законов времени и пространства...

М а л ь ч и к (наставительно).

Время течет в противоположные стороны...

Звучит резкий удар грома. Небо прорезает кривая молния.

Л и к а (с ужасом). Сейчас долбанет! И конец всему!

Все трое быстро бегут к выходу.

 
Окончание. Начало см.: «Искусство кино», 2013, № 1.