Новый парадокументальный фильм Ульриха Зайдля «В подвале», который можно назвать и «Прятки», был показан на Мостре вне конкурса. Не потому, что этот режиссер почти классик для узкого круга. Просто всего два года назад Зайдль проехался по официальным программам трех главных фестивалей с трилогией «Рай». Теперь пришло время спокойно представить работу, снимавшуюся долго, задуманную давным-давным, еще в эпоху «Собачьей жары».

«В подвале» состоит из двадцати пяти эпизодов, к которым хоть всю жизнь можно присовокуплять еще главки, сцены, снимая андерграундный экстримный клондайк сюжетов. И типажей. Структурный принцип этого фильма Зайдля корреспондирует фильму Роя Андерссона, получившему «Золотого льва» и состоящему из тридцати девяти самостоятельных эпизодов.

Новая картина Зайдля, как приходилось слышать, ничего не добавляет к его взгляду на австрийских обывателей, к его режиссерским приемам или методу. Более того – и такое суждение повторялось, – она слишком проста, не будоражит. «Еще один Зайдль» – таков вердикт. (В Канн-2014 этот фильм не попал.) По фестивальной иронии «Голубь…» тоже «повторяет» режиссерские принципы Андерссона, не умаляя, конечно, художественный мир этого режиссера.

В этой картине Зайдль демонстрирует обыкновенный и перверсивный мир своих сограждан в документальных, полуигровых, сочиненных историях. Они разделяются немыми «стоп-кадрами», его знаменитыми tableaux. Эти цезуры призваны, во-первых, ­ослабить напряжение трагикомических эпизодов, в которых насилие, патология, пусть угодные персонажам, согласившимся сниматься, все же задирают восприятие публики своей беспардонной откровенностью, бесстрастным наплевизмом на любые табу. Во-вторых, эти паузы – немые живые картины – являются эмблемой, за которой скрываются новые, не показанные сюжеты темной стороны жизни других жителей планеты, не только австрийцев. Возможно, еще более гротескные, унизительные для избранников режиссера, которые никакого унижения не ведают. Ровно напротив.

В последнем фильме Зайдль-антрополог ужесточил свой взгляд, ­обратившись к подсознанию австрийцев, и внезапно выяснил, что обыватели его страны проводят больше времени в подвалах, нежели в жилой зоне своих домов. Он удивился, что подвалы по сравнению с главным жилищем, которое режиссер называет витриной, показухой, более обустроены. Именно там – в тайниках – заурядные венцы реализуют свои страсти, мании, фобии, мечты. По-настоящему реализуются. Без пригляда домашних и кого бы то ни было из чужаков.

В этой картине, как всегда у Зайдля, полно черного юмора и той беспристрастности, которая позволяет говорить о его глубинной человечности по отношению к людям вне зависимости от их моральных характеристик.

Загадка, скрытая тут, если полагать ее необходимой для полноценного фильма, обозначена самим режиссером: «Когда я снимал, то задавался вопросом, должен ли я смеяться или плакать?» И решил, что «должен исследовать».

Зайдль, известный перфекционист, отполировал эпизоды в подвалах до невозможного пуризма, идеальных композиционных пропорций. Такое «бешенство» его воли – она же неукротимая скрупулезность – смутило своей выделкой.

«В подвале»

Что же нового проявилось в этом фильме? Обывательское сознание австрийцев (европейцев) Зайдль всегда исследовал без предрассудков, но нерв его прежних картин порой обволакивался мягкими тканями – особым безжалостным лиризмом. Теперь его взгляд устремился в подсознание европейцев, иные из которых, как знаменитые педофилы Приклопиль, восемь лет державший в подвале десятилетнюю девочку, и Фритцль, на двадцать четыре года заточивший в подвал свою дочь, вспенили дурную славу австрийцев. Впрочем, никакой связи сюжеты фильма Зайдля с этими преступлениями не имеют.

В последнем фильме режиссер просвечивает обывательское подсознание соотечественников с убийственным мужеством, необычной даже для его метода нейтральностью и поп-артистской наглядностью.

Трепетный ужас, заурядный кошмар, настырность кича – так можно обозначить некоторые из историй или декор этого андерграунда. Он объединен отказом Зайдля от психологии. Отказом, не предполагающим объяснительные мотивации поведения – существования человека. Или полноты (именно так) его бытия. Хоть в подвалах, хоть в жилых помещениях. Но особенно все же в подвалах.

Во время венецианской премьеры в зале то и дело раздавался инстинк­тивный смешок, когда, например, три венца рассуждали про родившихся в Австрии турок, неизменно насилующих местных женщин, обращающихся с ними, как с рабынями, только потому, что они «лишены логического мышления», будучи уверены, что «логика – прерогатива бога». Или когда австриец, участник духового оркестра, чей подвал увешан семейными фотографиями и портретами Гитлера, объяснял, что лучшим подарком на его свадьбу был парадный портрет фюрера. (Этот персонаж, реальный человек с именем и фамилией Фриц Ланг, обладает едва ли не оперным тенором и демонстрирует свое искусство, беря верхнее соль.) Или когда некая мазохистка заставляла своего мужа трепать ее что есть мочи хлыстами, кнутами для сексуального наслаждения. Но в своей уже не подземной жизни, освещенной не только электрическим светом, она соцработница, помогающая женщинам, претерпевшим сексуальное домогательство, справляться с психическими последствиями таких травм. Или когда муж «госпожи», произносящей монолог о том, что она не «доминатрикс», вылизывал языком ванну, пол, туалет и черт-те что еще в роли ее «раба». Или когда проститутку, сменившую место кассирши в магазине на новое предназначение, зажатый, но с запросами клиент пользовал в гинекологическом кресле. И так далее.

Желания, всевозможные навязчивости людей бесконечны. Зайдль-художник совершает трансгрессию в повседневные чаяния австрийцев, в бездны их душевных, социальных и телесных темнот. В их интимную, наиподлиннейшую жизнь. Ее не контролируют социальные институты – хоть семьи, хоть общества. Но Зайдль имеет, разумеется, в виду, что социальные институты насильничают над человеком (хотя такие сюжеты снимают другие режиссеры) отнюдь не в меньшей степени, чем тайные агенты «подземелья». Притом обычно к радости их «жертв». Этот нюанс отличает сюжеты зайдлевских фрагментов от преступного подпольного мира.

Все избранники режиссера, реальные австрийцы, упомянуты в титрах, не скрывают своих имен, лиц и были привезены на премьеру в Венецию. Зайдль – строгий режиссер и обычный европеец – внимает своим артис­там-любителям, какими бы странными наклонностями они ни грешили.

«В подвале»

Протагонистка одного из сюжетов появляется в фильме несколько раз. Ее история отчасти придумана. Немолодая женщина спускается в подвалы (у нее там несколько комнат), чтобы спеть колыбельную своим «дочкам», их покачать. Это куклы. Но они до жути похожи на настоящих младенцев. У реальной Альфреды Клебингер была одна кукла-дочка. Зайдль предложил умножить «потомство», тем самым накалить страсть или манию мамы, не имеющей детей. Она держит куклы в коробках с закрытыми крышками – в гробиках. Тайные свидания наверняка суть смысл ее жизни, о которой ничего, как и об упомянутом кукле «папе», зрители больше не узнают.

Андерграунд любой души – потемки. Где, как не буквально в подвалах, эти прятки можно осветить? Зайдль снимает человека, наблюдающего, как в его террариуме громадная змея пожирает белую мышь. Как уборщик не только поет итальянские песни и арии из итальянских опер, но и тренирует стрелков по мишеням, делая то и сё с одинаковым истребительским, но и поистине поэтическим рвением.

Фигуранты этого фильма с едва ли не научной дотошностью демонстрируют свою подноготную. В австрийских подвалах стоят котлы, в которых закипает нечто опасное, пошлое и травмированное.

Теперь о tableaux. Они прерывают полукомические садомазохистские эпизоды. На этих картинах какие-то тетки выставляют себя перед стиральными машинами – это постирочная. Пожилая пара сидит за барной стойкой, превратившись в объекты подвального интерьера. Муж с женой глядят в камеру с дивана, успев рассказать о высокой цене на мебель, которая украшает подвал, где некогда они справляли дни рождения. Охотник (на картине) окружен чучелами антилоп и других животных. Но у него припрятан и рассказ о венском шницеле, который его жена готовит из бородавочника. Это мясо очень мягкое, вполне годится для национального блюда. Хотя тот, кто ест, не догадывается о раритетной добыче мужа кулинарки.

«В подвале»

Сексуальные и другие наклонности «подпольщиков» Зайдль выводит на экран в абсолютно невинных, как картинки из медицинских пособий, мизансценах, ракурсах и потому лишенных непристойности. Впрочем, они, конечно, непристойны, и режиссер подумывает когда-нибудь снять фильм, состоящий исключительно из подобного рода мужских шуток. Но пока дистанция взгляда Зайдля переводит изобразительную откровенность в рамки артистичного исследования природы человека. Непостижимых, животных порывов, философских, инфантильных, мещанских etc.

Фашистскую генетику австрийцев Зайдль не сглаживает, а фашистскую эстетику не приемлет. На различении смысла и стиля, содержания и формы он настаивает, хотя эту настойчивость не педалирует.

Выставка из кадров этого фильма могла бы стать гораздо радикальнее, чем выставка из кадров трилогии «Рай», прошедшая в европейских столицах. Но Венецианская биеннале была бы для такого «дегенеративного искусства» площадкой слишком «приличной». 

«В подвале»
Im Keller
Идея и концепция: Ульрих Зайдль, Вероника Франц
Режиссер Ульрих Зайдль
Оператор Мартин Гшлахт
В ролях: Фриц Ланг, Альфреда Клебингер, Манфред Эллингер, Инге Эллингер и другие
Ulrich Seidl Film Production,
Coop99 Filmproduktion, MMK Media
Австрия
2014